Книга о любви - Джона Лерер Страница 23

пяти младенцев, родившихся в полных семьях. Наблюдение начиналось с самого рождения – Карин делала первые записи прямо в родильном отделении. Когда Гроссманы приступали к своему многолетнему исследованию, они предполагали повторить эксперименты Айнсворт. Однако они столкнулись с неожиданным поворотом в своем эксперименте: в тесте по процедуре “Непривычной ситуации” немецкие дети вели себя совершенно иначе, чем испытуемые Айнсворт. Если в ее экспериментах примерно две трети младенцев демонстрировали надежную привязанность, а оставшаяся треть – избегающий либо сопротивляющийся тип, то у Гроссманов результаты распределились строго наоборот: две трети детей имели ненадежный тип привязанности. Что еще более интересно, такое отклонение произошло преимущественно за счет детей, которые не плакали, когда мать уходила. В немецком эксперименте почти половина испытуемых была отнесена к избегающему типу, что в два с половиной раза больше, чем доля таких детей в экспериментах Айнсворт с участием американских семей из среднего класса[217].

Каган увидел в таких результатах доказательство своей правоты: в избегающем поведении нет ничего плохого. “Можно ли заключить на основании этих данных, что среди немецких детей гораздо больше тех, кто имеет «ненадежную» привязанность, чем среди американских? – спрашивал он. – А может быть, немецкие дети просто лучше умеют контролировать страх?”[218] Он считал, что правильный ответ очевиден: детей надо учить справляться со страхом. Гроссманы поначалу согласились с такими выводами, предположив, что столь высокий процент избегающего поведения – следствие традиционного немецкого подхода к воспитанию. “Немецкие матери ценят умение обходиться своими силами, поэтому они не столь отзывчиво реагируют на детский плач, особенно если не видят серьезной причины, – говорила Карин Гроссман в интервью психологу Роберту Карену для его книги «Истоки привязанности». – Думаю, в старые времена в Пруссии абсолютный самоконтроль считался высшей добродетелью. В идеале человек не должен был ни при каких обстоятельствах беспокоить окружающих своими проблемами”[219].

Однако когда испытуемые подросли, Гроссманы были вынуждены пересмотреть свои взгляды. Дети, которые в младенчестве вели себя сдержанно, с возрастом стали испытывать трудности. В пятилетнем возрасте дети с надежной привязанностью показали себя лучше. Они более сосредоточенно играли, легче переносили конфликты со сверстниками, а когда расстраивались, чаще обращались за утешением. (Избегающие дети, напротив, по-прежнему полагались только на себя, даже если рядом был кто-то, кто мог им помочь.) Эти поведенческие модели сохранялись и дальше – в подростковом возрасте и ранней юности. В шестнадцать лет избегающие дети с трудом обзаводились новыми друзьями. К двадцати двум годам мало кто из них мог сказать, что пережил или переживает надежную романтическую привязанность. В итоге Гроссманы признали правоту Боулби: существует “четкая зависимость между опытом отношений с родителями и способностью к крепким привязанностям в зрелом возрасте”[220].

В чем же причина того, что у людей формируются такие разные модели поведения? По мнению Гроссманов, все дело в том, как ребенок реагирует на неприятные обстоятельства. Когда испытуемые достигли старшего подросткового возраста, ученые опросили их, какие наиболее близкие отношения у них сложились и какой самый тяжелый опыт им довелось пережить. Потом Гроссманы проанализировали расшифровки интервью по типам психологической адаптации, выведенным Джорджем Вейллантом на материале программы Гранта. Оказалось, что те испытуемые, кто в тесте “Непривычной ситуации” продемонстрировал надежную привязанность, гораздо лучше справлялись с жизненными трудностями, реагировали на них более здоровым образом, в том числе обращаясь за помощью к близким[221]. У них сложились более крепкие отношения с близкими, потому что они не боялись показать свою слабость.

Если в начале исследования Гроссманы утверждали, что преобладание избегающего типа объясняется “традиционным немецким подходом к воспитанию”, позже они поняли: дело не в этом. После серии наблюдений за семьями в домашней обстановке стало ясно, что во многих случаях избегающая привязанность формировалась, потому что в таких семьях “матери ведут себя менее отзывчиво и проявляют меньше желания помочь, родители проявляют меньше ласки при физическом контакте, с меньшей готовностью реагируют на плач ребенка, более резко и грубо берут детей на руки”[222]. Это не культурная традиция – это существенный недостаток местной культуры, влекущий за собой серьезные последствия[223]. “Мы пытаемся противостоять распространенной идее, что на детский плач не стоит обращать внимания, потому что он только укрепляет легкие, – говорит Карин Гроссман в интервью Роберту Карену. – Что детей надо приучать к независимости, что лучшее наказание – отстраниться от ребенка, не давать ему чувствовать свою любовь. Нам вновь и вновь приходится объяснять, что именно те дети, чьи матери наиболее отзывчивы, вырастают наиболее независимыми”[224].

Хорошая новость заключается в том, что наша культура воспитания, похоже, развивается в правильном направлении. Трудно уследить за изменениями, если они происходят в семьях, вдали от посторонних глаз, однако практика показывает, что наши родители становятся лучше. Надежные привязанности все больше преобладают в нашем обществе. Первый признак прогресса – американские родители стали больше времени проводить с детьми. В 1965 году матери в среднем заботились о детях 10,2 часа в неделю. К 2008 году этот показатель вырос до 13,9 часа. Время, которое отцы посвящают детям, увеличилось с 2,5 часа в неделю (т. е. 21 минуту в день) в 1960-х до 7,8 часов, т. е. более чем в три раза[225].

И внимание, проявленное к детям, похоже, начинает приносить плоды. Чтобы разобраться, почему это происходит, можно вспомнить классический эксперимент Майкла Мини, в котором крыс заставляли проходить сложный лабиринт с водой[226]. (Это стандартный тест для оценки интеллекта крыс.) Долгое время считалось, что крысы, которым это упражнение дается лучше, умнее от природы, т. е. их интеллектуальные успехи объясняются наследственностью. Однако Мини и его коллеги заметили, что лучше всего лабиринт проходят крысы, чьи матери проявляли к ним больше внимания, больше времени посвящали вылизыванию и уходу. Крысята, которым достались менее заботливые родительницы, как правило, проходили лабиринт дольше. Чтобы проверить, насколько значительную роль играет родительская забота, Мини провел эксперимент с новым поколением крысят: “подбросил” детенышей менее заботливых самок тем, кто уделял вылизыванию больше внимания. Если бы все зависело только от генов, такая подмена не повлияла бы на результаты: крысы проходили бы лабиринт одинаково хорошо или плохо, независимо от того, кто их вырастил.

Но эксперимент показал обратное: детеныши “глупых” крыс, выращенные заботливыми самками, показывали хорошие результаты теста. Кроме того, оказалось, что у них образовалось больше NMDA-рецепторов, которые, как считается, отвечают за память и обучаемость. Получается, что в развитии когнитивных, т. е. познавательных способностей важнейшую роль играет отзывчивость родителей, особенно если детеныши изначально находятся в группе наибольшего риска.

Вы можете спросить: какое отношение развитие крысят имеет к человеческому интеллекту? Между тем с 1940-х годов зафиксирован стабильный рост индекса IQ у людей, в среднем