Вильгельм Райх - Анализ личности Страница 24

Инцестуальный мотив появляется в конце сна, но в его начале заключены безошибочные свидетельства притворства в отношении анализа. Я выделяю только этот элемент, подразумевая, что столь самоотверженный пациент вначале должен бы отбросить свое обманное поведение по отношению к анализу, прежде чем получить более глубинные интерпретации. Но на этот раз я делаю еще один шаг в интерпретации его сопротивления. Я говорю ему, что он не просто не доверяет анализу, но скрывает прямо противоположное. Пациент приходит в крайне возбужденное состояние и за шесть сеансов производит три истерических действия:

1. Он взвивается, машет руками и ногами во все стороны и визжит: <Оставьте меня в покое, вы слышите, отойдите от меня, я вас убью, я сотру вас в порошок!>

2. Он хватает себя за горло, скулит и издает дребезжащий крик: <О, оставьте меня в покое, пожалуйста, оставьте меня в покое, я больше ничего не хочу!>

3. Он ведет себя не как человек, на которого напали, а как изнасилованная девушка: <Оставьте меня, оставьте меня>. Это произносится не перехваченным голосом; и если при предыдущих действиях он скручивался, то теперь он раскидывает ноги в стороны.

В эти шесть дней поток его ассоциаций еле двигается, он определенно находится в состоянии выраженного сопротивления. Он постоянно говорит о наследственном пороке, временами он случайно впадает в странное состояние, в котором он вновь проигрывает вышеописанные сцены. Странно то, что заканчивая их, он продолжает разговор спокойным голосом, словно ничего и не происходило. Он просто замечает: <Со мной здесь происходят странные вещи, доктор>.

Я уже объяснил ему, не вдаваясь в подробности, что он, очевидно, изображал для меня что-то такое, что некогда мог пережить или, по меньшей мере, придумать. Он очевидно радуется такой интерпретации и теперь <проигрывает> это еще чаще. Нужно отметить, что моя интерпретация сопротивления разбудила важный бессознательный элемент, который теперь проявляет себя в этих действиях. Но ему далеко до аналитического прояснения этих действий; он все еще использует их как часть сопротивления. Ему кажется, что он доставляет мне особое удовольствие частыми их повторениями. Позже я понял, что во время его вечерних приступов страха он вел себя так, как описано во 2 и 3 случаях. Хотя значение этих действий стало понятно и я смог сообщить их ему в связи со снами об убийстве, я продолжал делать упор на анализ сопротивлений его характера, для понимания которого большое значение имели эти его действия.

Я уже мог определить стратификацию содержания сопротивления переносу в его характере:

Первое действие выражает перенос импульсов к убийству по отношению к отцу (глубинный уровень).

Второе действие выражает страх перед отцом из-за импульсов к убийству (средний уровень).

Третье действие представляет скрытый грубо сексуальный контекст его женственного поведения - идентификацию с изнасилованной женщиной, и в то же время пассивно-женственное отражение импульсов к убийству (верхний уровень).

Итак, он сам капитулирует, чтобы избежать наказания со стороны отца. Но даже действия, относящиеся к верхнему уровню, еще не могут быть интерпретированы. Пациент может принять любую интерпретацию для проформы (<чтобы доставить удовольствие>), но это не даст терапевтического эффекта. Ведь между бессознательным материалом, который он предоставляет, и возможностью глубокого понимания лежит препятствующий фактор перенесенного фемининного отражения подобным образом перенесенного страха передо мной; и этот страх, в свою очередь, отражает импульсы ненависти и недоверия, которые были перенесены от отца. Короче говоря, страх, ненависть и недоверие скрывались за его покорным, доверчивым поведением, как за стеной, о которую могла разбиться на части любая интерпретация симптома.

Так что я продолжал ограничивать себя интерпретациями целей его бессознательных обманов. Я говорил ему, что он теперь играет так часто, потому что пытается склонить меня на свою сторону; я добавил, что эти действия действительно очень важны. Но мы не можем приблизиться к их пониманию, пока он не понимает значения своего текущего поведения. Его противостояние интерпретации сопротивления ослабело, но он все еще не соглашался со мной.

Следующей ночью он впервые увидел сон, отразивший его недоверие к анализу:

<Недовольный провалом анализа, я обратился к профессору Фрейду. Как лекарство от моей болезни он дал мне длинный прут. Я ощутил удовлетворенность>.

При анализе этого фрагмента сновидения он впервые признал, что испытывал недоверие к словам Фрейда, а затем был неприятно удивлен, что ему порекомендовали такого молодого аналитика. Меня поразили два момента: во-первых, это сообщение о недоверии было сделано как услуга мне; во-вторых, он о чем-то умалчивал. Я привлек его внимание к обоим пунктам. Некоторое время спустя я узнал, что он обманул меня в отношении гонорара.

Поскольку его сопротивление характера, обманчивое послушание и покорность постоянно действовали, то автоматически появилось все больше материала по всем периодам жизни, материала о его детских отношениях с матерью и отношениях с молодыми людьми, о его детских страхах, о том, как в детстве он любил болеть, и т. д. Этот материал интерпретировался только в связи с сопротивлением его характера.

Он стал все чаще видеть сны, связанные с его недоверием и вытесненным саркастическим отношением. Среди прочих, через несколько недель он увидел такой сон:

<На реплику моего отца, что он не видит снов, я ответил, что это определенно не так, что он явно забывает свои сны, которые в большой мере являются запретными мечтами. Он насмешливо рассмеялся. Я взволнованно сказал, что существует теория самого профессора Фрейда, но тут же почувствовал себя неловко>.

Я объяснил, что отец насмешливо рассмеялся именно потому, что он боялся этого, и я доказал свое утверждение, относящееся к неуверенности, которую он почувствовал во сне. Я интерпретировал ее как знак нечистой совести.

Он согласился с этой интерпретацией, и в течение следующих десяти дней обсуждался вопрос гонорара. Оказалось, что в предварительной беседе до начала анализа он сознательно лгал мне, поскольку сам, без моего вопроса, назвал меньшую сумму, чем имел в своем распоряжении. Он сделал это, по его словам, <чтобы обезопасить себя>, поскольку сомневался в моей честности. Я, по своему обыкновению, назвал ему свой обычный гонорар и минимальную сумму и согласился работать с ним за то, что он предложил. Однако он был в состоянии заплатить больше: не только потому, что имел большие сбережения и более высокий доход, чем сказал мне, но и потому, что отец оплачивал ему половину расходов на анализ.

Связывание анализа текущего материала с инфантильным материалом

При обсуждении денежных вопросов, которые обычно поднимались в связи с сопротивлением его характера (т. е. скрытым страхом и скрытым недоверием), он однажды допустил обмолвку. Он сказал: <Я хочу, чтобы мои сбережения в банке стали большими!>, вместо того чтобы сказать, что хочет, чтобы они возрастали. Так он выдал взаимосвязь денег и фаллоса и взаимосвязь страха потери денег с фаллическим страхом. Я не указал ему на это и не стал анализировать эту обмолвку, поскольку не хотел так рано начинать интерпретацию страха кастрации. Я только лишь сделал несколько замечаний в том смысле, что его бережливость, должно быть, связана со страхом перед катастрофами, поскольку он, очевидно, чувствует себя в большей безопасности, имея много денег. Он показал хорошее понимание этого объяснения и выдал подтверждающие ассоциации из детства: он стал копить деньги в очень раннем возрасте, и он никогда не забудет, как однажды отец взял все его сбережения и истратил их, не спросив у него разрешения. Впервые он спонтанно выразил неодобрение действиям отца; на сознательном уровне его неодобрение относилось к деньгам, но бессознательно, конечно, оно относилось к страху перед кастрацией. В связи с этим я также объяснил, что его отец поступил не самым лучшим образом. Пациент признал, что сам часто думал об этом, но не осмелился сопротивляться воле отца, который, как предположил пациент, думал только об интересах сына. Я все еще не говорил пациенту, что движущей силой его послушания был страх перед отцом.

С этого времени анализ сопротивления переносу пошел рука об руку с анализом отношения скрытого сопротивления отцу. Каждый элемент ситуации переноса был отнесен к отцу и понят пациентом, производя в результате большое количество нового материала об истинном отношении пациента к отцу. Наверняка весь выдаваемый им материал все еще серьезно цензурировался и был непригоден для глубокой интерпретации, но анализ детства был начат своевременно. Он больше не производил материал ради того, чтобы избежать обсуждения других вопросов; он был глубоко потрясен, в нем стала расти убежденность в том, что его отношение к отцу было не таким, как он думал, и что оно оказывало вредное воздействие на его развитие.