Мюриэл Шиффман - Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии Страница 24

занимал для меня положение отца, и очевидно, мой внутренний ребенок снова проживал тот самый старый паттерн. Теперь, осознав свое поведение, я смогла увидеть в своих слезах плач отверженного ребенка. С драмой было покончено: я смогла освободиться из этих пут и продолжать жизнь нормального взрослого человека.

Позже, поэкспериментировав немного, я обнаружила, что неспособна на здравые отношения с этим человеком: каждый раз, оказываясь рядом с ним, я снова испытывала старое детское стремление обратить на себя его внимание вперемежку с некоторыми симптомами тревожности. Иногда вас тянет к человеку, который, по собственным скрытым причинам слишком хорошо удовлетворяет вашим иррациональным потребностям. В этом случае излишний риск вряд ли был оправдан: раскрыв паттерн наших отношений, я старалась избегать этого человека.

Через два года старая проблема опять дала о себе знать, но на этот раз я получила несколько необычный знак. В одну субботу в синагоге, сосредоточив свое внимание на проповеди раввина, я неожиданно для себя увидела в нем сходство с моим отцом. Шепотом сообщив о своем открытии Берни, я была разочарована ответом: «Ничего подобного, никакого сходства!» Я повернулась к дочерям: «Разве раввин не похож на нашего дедушку?» Они тоже ничего такого не заметили.

Горькая правда заключалась в том, что я пережила что- то вроде галлюцинации. О чем это говорило? Мне было чертовски хорошо известно, о чем. На этот раз я сразу вспомнила свои проблемы с отцовскими фигурами: мне следовало быть осторожнее. У меня было море возможностей для самонаблюдения, поскольку я пела в хоре, и раввин посещал все репетиции. Понемногу я стала замечать за собой стремление вести себя как его любимый ребенок: задавать «интересные» вопросы по истории литургической музыки (по образованию он был музыковедом), беспокоиться о том, как бы он не подхватил простуду («Вы не забыли надеть галоши, равви?»), делиться с ним своими потрясающими впечатлениями от службы и т. д. Однако, благодаря своей предсказуемости, я теперь располагала хорошим средством для самоконтроля. Мой выбор был мне хорошо известен: я могла уйти из хора, чтобы избежать связанного с этим соблазна, или остаться там на какое-то время, чтобы испытать свои силы и узнать, смогу ли я намеренными, сознательными действиями избежать глупого положения.

На этот раз я решила проявить мужество, остаться и посмотреть, что произойдет дальше. Это был эксперимент, и я всегда могла его прервать, если бы ситуация стала выходить из-под контроля. Забегая вперед, с радостью сообщаю вам, что в действительности, выражаясь терминологией Виктора Франкла, мне удалось «превзойти свой невроз». Постоянно напоминая себе о внутреннем ребенке, его жажде одобрения и особого признания, взрослая часть меня смогла удержать рот на замке и позволить разуму управлять моим поведением. Я пропела в этом хоре еще целых два года, и мое поведение оставалось безупречным. Раввину не пришлось меня отвергать.

Скрытое детское стремление к чему-то обманным путем толкает вас на провальное поведение, которое в результате только усиливает это стремление, обостряет его. Раньше, еще не зная, что мне нужно от лиц с отцовским авторитетом, я продолжала провоцировать их, заставляя отвергать меня. Каждый опыт такого неприятия, оборачиваясь настоящим мучением, еще больше усиливал неудовлетворенность моего внутреннего ребенка, еще больше обострял его депривацию. Это скрытое желание иррационально: происходя из раннего периода вашей жизни, оно функционирует на другом уровне, не совпадающем с вашим взрослым «я», и не получает реального места в вашей настоящей жизни. Он так ненасытен, этот внутренний ребенок! Мое стремление к особому признанию, которое получал не по годам смышленый ребенок, каким я была, во взрослой жизни не может получить удовлетворения. Лучшее, что мы можем сделать с этими архаическими желаниями, несоответствующими реалиям жизни, — избегать связанной с ними фрустрации. Я не могла стать любимым ребенком для раввина, но, по меньшей мере, могла избавить и избавила себя от страданий, связанных с его неприятием и чувством унижения от наблюдения за собственными глупыми поступками.

Через несколько лет я опять получила идентичное предупреждение. На этот раз новым раввином был молодой мужчина. И снова прямо посреди службы мне пришло в голову, что он копия моего отца на фотографии в молодости. Вернувшись домой, я отыскала эту фотографию, и мы стали рассматривать ее всей семьей. И снова никто не увидел сходства, кроме меня. Берни посмеялся надо мной, и я не могла его за это винить: опять я чуть не попалась на старую удочку.

Я постаралась припомнить во всех деталях события нескольких прошедших месяцев. И конечно мне вспомнились долгие, увлекательные интеллектуальные дискуссии с раввином, где я до отвращения настойчиво демонстрировала ему, какая я умная, восприимчивая, духовная и т. д., и т. п. Однако на этот раз все это не успело зайти слишком далеко. Мне удалось поймать себя на знакомом паттерне гораздо быстрее, чем когда-либо раньше. Теперь уже было нетрудно обуздать своего скрытого ребенка и не позволить ему запутать себя в сети бессмысленного поведения.

Будет ли этот паттерн сопровождать меня вечно? Когда я превращусь дряхлую старушку, буду ли я продолжать реагировать на любого мужчину (который по возрасту сгодился бы мне во внуки), как на своего отца? Придется ли мне и дальше продолжать быть внимательной к себе, чтобы не попасться в глупое положение? Кто даст на это ответ? Я не психотерапевт себе. Все, что я могу, — справляться с проблемами по мере их возникновения. Но заметьте, мне пришлось пережить скрытую эмоцию всего один раз, когда я прослеживала свой гнев к преподавателю. Тогда мне потребовалось целое лето, чтобы распознать эту неадекватную реакцию. В дальнейшем все, что от меня требовалось, — вспомнить ее умом, а не чувствовать. И с каждым разом я замечала неадекватную реакцию все быстрее и быстрее. В последние два случая мне удавалось остановить себя до осуществления этого старого, провального паттерна: я не заставляла этих двух людей себя отвергать. Цель самотерапии — действовать зрело, когда чувствуешь себя, как ребенок.

В последние годы я часто замечаю за собой, что забываю упомянуть в письме к отцу ту или иную важную новость о нашей семье (повышение Берни и т. д.), что раньше, при моей компульсивности, было бы совершенно исключено. А однажды от отца пришло замечательное письмо, полное теплых слов с похвалой за какое-то мое достижение, и я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами от воспоминаний о старых огорчениях. Изменился ли мой отец за все эти годы? Может быть, я научилась общаться с ним по- другому, и ему стало легче выражать свое одобрение? Или он и раньше делал это в своих письмах, а я просто не могла этого увидеть за плотной завесой неумеренных требований своего внутреннего ребенка? Этого я не знаю.

Как освободить естественные творческие способности

В раннем возрасте, еще не научившись говорить, вы мыслили совсем иначе, чем сейчас, став взрослыми. В вашей памяти вряд ли сохранилось что-то от того, прежнего образа мышления. Помните ли вы то время, когда плохо отличали одушевленные предметы от неодушевленных? Когда вам становилось страшно от того, что глаза портрета со стены наблюдают за вами? Когда было трудно поверить, что ваша кукла не чувствует боли? Гарри Стэк Салливан, изучая шизофреников, выяснил кое-что о мыслительных процессах маленького ребенка. Просыпались ли вы когда-нибудь посреди ночи с чувством, что трудно освободиться от какого-то особенно яркого сна? Вы мыслите минуту-другую иррационально и не способны отличить сон от реальности. Это и есть пример мышления, который был свойствен вам когда-то в далеком детстве.

Обучение ладить с людьми, жить в реальном мире меняет мыслительные процессы ребенка. По мере того, как родители предъявляют ему требования (приучение к горшку, послушание), он становится восприимчивым к признакам их одобрения или неодобрения. Его защищенность зависит от знания того, что порадует маму, насколько он может удовлетворять свою потребность в экспериментировании и исследовании, не вызывая при этом больше неодобрения, чем можно вынести. Ребенок взрослеет, возрастает для него и важность получения одобрения от других, в результате чего у него формируются личные цели достижения и успеха.

Подобная озабоченность достижениями и признанием сужает его сознание. Вырастая в практичную реалистичную личность, он учится игнорировать то, что поглощало его интерес в раннем детстве: он больше этого не замечает. Это становится неважным, потому что бесполезно.

Есть еще один фактор, играющий существенную роль в такой перемене мышления. Воспитывая маленького ребенка, вы замечаете, что, начав говорить, он пользуется словами по-своему, облекает их собственным смыслом: он не принимает истинного участия в общении. Через некоторое время он узнает, что целью речи является общение, тогда как более ранняя форма мышления включает идеи, которые нельзя выразить словами, которые нельзя сообщить. Постепенно его приучают к тому, что если нельзя выразить мысль понятным способом для другого человека, то в ней нет большой ценности. Овладевая навыками речи, он начинает думать словами и сводит свои мысли к тем, которые могут быть вербализованы. Он прекращает думать старым, примитивным способом и постепенно приходит к новому.