Рациональность. Что это, почему нам ее не хватает и чем она важна - Стивен Пинкер Страница 26

Многие из неформальных ошибок непосредственно вытекают из одного свойства человеческого мышления, которое настолько прочно в нас укоренено, что когнитивные ученые Дэн Спербер и Уго Мерсье{14} считают его фактором естественного отбора, способствовавшим формированию нашего разума. Нам нравится побеждать в спорах[123]. В идеальной ситуации верх одерживает сторона, которая наилучшим образом обоснует свою позицию. Но мало кто может похвастаться раввинским терпением, необходимым, чтобы формально реконструировать рассуждение и оценить его истинность. Обыденную речь скрепляют интуитивно понятные связки, которые позволяют нам улавливать ее смысл, даже если аргументация не отличается талмудической четкостью. Умелые спорщики могут эксплуатировать эти наши привычки, создавая иллюзию, будто поставили свое высказывание на крепкое логическое основание, в то время как оно беспомощно болтается в воздухе.

На первом месте в списке неформальных ошибок заслуженно стоит соломенное чучело — изображающая оппонента кукла, которую легче сбить с ног, чем его самого. «Ноам Хомский утверждает, что дети рождаются уже говорящими». «Канеман и Тверски считают людей имбецилами». У этой уловки есть работающая в режиме реального времени разновидность, которую нередко применяют агрессивные интервьюеры, — тактика значит-вы-утверждаете. Пример: «Иерархии подчинения широко распространены в животном мире и имеются даже у таких примитивных существ, как омары. — А, так значит, вы утверждаете, что нам нужно реформировать наше общественное устройство, ориентируясь на омаров?»[124]

Спорщики не только незаметно подменяют высказывание оппонента таким, которое легче опровергнуть; они и собственные утверждения подменяют такими, которые проще обосновать. Иногда они прибегают к ссылкам на особые обстоятельства, например когда неудачу экспериментального подтверждения экстрасенсорного восприятия объясняют негативными вибрациями скептиков. Или когда доказывают, что демократии никогда не начинали войны, за исключением Древней Греции (но там было рабство), георгианской Англии (но там простые люди не обладали правом голоса), Америки XIX в. (но там права голоса не имели женщины), а также Индии и Пакистана (но это молодые государства, поэтому они не в счет). Они сдвигают вешки, сначала требуя, чтобы мы «лишили полицию финансирования», а затем поясняя, что имели в виду всего лишь то, что часть бюджета полиции следует передать службам экстренного реагирования. (Виртуозы рациональности называют эту уловку ошибкой мотт и бейли, сравнивая ее со средневековым замком, в тесной, но неприступной башне которого можно укрыться, когда неприятель атакует первую цель — более удобный, но трудно обороняемый двор.)[125] Они заявляют, что ни один шотландец никогда не положит сахара в овсянку, а когда им указывают на Ангуса, который кладет сахар в овсянку, говорят: «Это доказывает, что Ангус — не истинный шотландец». Уловка не истинный шотландец объясняет заодно, почему истинные христиане никогда никого не убивали, ни одно истинно коммунистическое государство не прибегало к репрессиям и ни один истинный приверженец Трампа не одобряет насилия.

Эта тактика перетекает в уловку запросить вопрос (begging the question) — философы просят вас не использовать этот оборот в смысле «поставить вопрос» (raising the question), но закрепить его за неформальной ошибкой, возникающей, когда тезис, который требуется доказать, принимается за данность (на латыни эту ошибку называют petitio principii, то есть «предвосхищение основания»). Сюда относятся и тавтологические объяснения, к примеру virtus dormitiva (снотворный эффект) из пьесы Мольера, которым доктор объясняет усыпляющее действие опиума, и предвзятые допущения, подобные классическому: «Когда вы перестали избивать свою супругу?» В одном анекдоте некий человек хвалится сладкоголосым кантором своей синагоги, а второй парирует: «Ха! Был бы у меня такой голос, я пел бы не хуже».

Каковы бы ни были убеждения спорщика, он всегда может их сохранить, заявив, что бремя доказывания лежит на тех, кто с ним не согласен. Бертран Рассел обратил внимание на эту уловку, когда от него потребовали объяснить, почему он атеист, а не агностик, ведь он не может доказать, что Бога нет. Рассел ответил: «Никто не может доказать, что между Землей и Марсом вокруг Солнца не обращается по эллиптической орбите фарфоровый чайник»[126]. Иногда эту ошибку совершают обе стороны, и тогда мы видим дебаты, похожие на безумный пинг-понг («Бремя доказывания лежит на вас! — Нет, на вас!») На самом деле, учитывая, что поиски истины мы начинаем с полного неведения, бремя доказывания лежит на том, кто желает сообщить миру нечто новое. (В главе 5 мы узнаем, что байесовское мышление вооружает нас алгоритмом, позволяющим выяснить, кто должен нести бремя доказывания по мере накопления знаний.)

Следующий отвлекающий маневр называется tu quoque (на латыни «ты тоже»); он еще известен как вотэбаутизм (от английского «What about…?», «А как насчет…?»). В XX в. это был излюбленный прием защитников Советского Союза, которые на обвинения в массовых репрессиях отвечали: «А в Америке негров линчуют!» В одном анекдоте рассказывается о женщине, которая вернулась с работы раньше времени и застала супруга в постели со своей лучшей подругой. Ошарашенный муж спрашивает: «Что ты делаешь дома так рано?» Она говорит: «Нет, это что ты делаешь в постели с моей лучшей подругой?» В ответ муж рявкает: «Не уходи от темы!»

Фраза Янга про «умнейших в мире людей» — безобидный пример апелляции к авторитету. Авторитет, на который ссылаются, часто бывает религиозным, как в знаменитом госпеле{15} и в наклейках на бамперах: «Так сказал Господь, я в него верю, вопрос закрыт». Но еще авторитет может быть политическим или научным. Интеллектуальные камарильи нередко образуются вокруг различных гуру, чьи высказывания превращаются в своего рода светские скрижали завета. Научные труды частенько начинаются с фразы типа «Как писал Деррида…» — или Фуко, или Батлер, или Маркс, или Фрейд, или Хомский. Добросовестные ученые не одобряют такой стиль, но порой помимо своей воли превращаются в высший авторитет, на который ссылаются другие. Я нередко получаю письма, авторы которых разносят меня в пух и прах за тревогу по поводу антропогенного изменения климата, потому что, пишут они, такой-то выдающийся физик или нобелевский лауреат его отрицает. Однако Эйнштейн — не единственный научный авторитет, чьи мнения вне области его компетенции не назовешь авторитетными. В статье «Нобелевская болезнь: когда интеллект не в силах оградить от нерациональности» (The Nobel Disease: When Intelligence Fails to Protect against Irrationality) Скотт Лилиенфельд с соавторами перечисляют экстравагантные убеждения десятков нобелевских лауреатов. В их списке — евгеника, мегавитамины, телепатия, гомеопатия, астрология, фитотерапия, синхроничность, расовая псевдонаука, холодный ядерный синтез, шарлатанские методы лечения аутизма, а также отрицание того, что СПИД вызывается вирусом иммунодефицита человека[127].

Как и апелляция к авторитету, апелляция к большинству опирается на тот факт, что люди —