Харвилл Хендрикс - Как добиться желанной любви Страница 29

Однако, руководствуясь странной детской логикой, мы не упрекали наших родителей или общество за то, что они приучили нас ожидать боли после удовольствия; для нас это было просто неким общепринятым свойством жизни. Мы говорили себе: «Если мои родители лишили меня этого удовольствия, значит, я его не заслуживаю». Нам было привычнее верить в то, что мы этого не достойны, чем считать наших родителей виновными в том, что они не могут удовлетворить наших эмоциональных потребностей, или в том, что они сознательно ограничивают наши радости. Постепенно в нас развилось внутреннее сопротивление удовольствиям.

Для людей, которых воспитывали властные, строгие, подавляющие детские желания родители, особенно трудны упражнения из серии «Возвращение романтической любви». Они сами неохотно выполняют пожелания партнеров и отвергают заботу о самих себе. Один из моих клиентов, человек с низкой самооценкой, в своем списке желаемых удовольствий написал, что ему от жены достаточно было бы одного комплимента в день. Жене это было легко выполнить, так как она считала, что он обладает массой положительных качеств. Но когда она делала ему комплимент, он чаще всего или отвергал его, или расценивал как незаслуженный. Если жена говорила ему: «Мне очень понравилось, как ты вчера вечером поговорил с нашим сыном Робби», он мог ответить самокритично: «Да. Но, честно говоря, мне нужно это делать почаще. Вечно мне не хватает времени». Услышать про себя что–нибудь хорошее противоречило его натуре, было несовместимо с его внутренним представлением о самом себе. Его общий настрой поддерживать негативное представление о себе был столь силен, что я вынужден был проводить с ним специальную тренировку, чтобы приучить на похвалы жены машинально отвечать «Спасибо» и больше ничего не говорить в ответ.

У другого клиента сопротивление упражнению «Возвращение романтической любви» приняло иную форму: он никак не мог понять смысл моих инструкций. «Доктор Хендрикс, — говорил он мне после двух проведенных подряд сеансов, на которых я разъяснял суть упражнения. — Я что–то никак не пойму сути. Что мне конкретно надо делать?» Я еще раз давал ему наставления, стараясь получить уверенность, что он все понял. Однако он никак не мог освоить сути упражнения, видимо, таким образом мозг маскировал неспособность моего клиента попросить для себя каких–либо удовольствий. Чтобы убрать эту эмоциональную преграду, я пошел на маленькую хитрость и сказал ему, что, хотя это упражнение и доставит ему удовольствие, но на самом деле принесет большую пользу его жене, что с его помощью она узнает, как стать более любящей супругой (а это, кстати, так и есть). Вот в таком, уже менее «эгоистичном», с его точки зрения, контексте, упражнение стало сразу ему понятным. Он уже мог поспорить со своим внутренним голосом, нашептывающим ему, что он недостоин любви. Он тут же взял авторучку и за считанные минуты составил список желаемых удовольствий, состоящий аж из, двадцати шести пунктов.

Это упражнение тяжело также для «изоляционистов». Они хотят убрать барьер вокруг себя, но не могут и мысли допустить, чтобы партнер проявлял к ним повышенную заботу; они ведут себя так, словно ни в чем и ни в ком не нуждаются. Они как будто спрятались за стеной, которую воздвигли в детстве, защищаясь от сильной опеки родителей. В самом начале своей жизни они определили для себя, что сохранить свою независимость от слишком бдительных родителей можно единственным способом: спрятав в глубь себя собственные мысли и чувства. И это помогало: родители, лишаясь такого важного канала информации, становились менее назойливыми. Многие «изоляционисты» так глубоко прячут свои чувства, что уже и сами забывают об их существовании. Незнание выглядит безопаснее, чем знание.

Как я уже рассказывал, «изоляционисты» часто выбирают себе в партнеры «прилипал», подсознательно стремясь восстановить атмосферу своего детства, чтобы продолжить борьбу за свои ущемленные интересы методами силовой борьбы. Когда к выполнению упражнения приступает пара «изоляционист» — «прилипала», становится особенно заметен контраст между ними. «Изоляционист» неохотно называет одно–два из желаемых удовольствий, тогда как «прилипала» выписывает очень длинный список своих желаний. Постороннему наблюдателю может показаться, что «изоляционист» — это замкнутый в себе человек с минимальным количеством потребностей, а у «прилипалы» число желаний неограничено. Н самом же деле они оба хотят одного — любви и ласки. Просто один лучше знаком с этими чувствами, а другой хуже.

Каковы бы ни были причины внутреннего сопротивления выполнению этого упражнения, мой подход всегда одинаков и формулируется так: «Делайте упражнение в точном соответствии с инструкциями. Если у вас появляется смутное чувство тревоги, боритесь с ним. Действуйте по намеченному плану с еще большим усердием. Тревога постепенно исчезнет». Факторы времени и повторяемости возьмут верх, и ваш «старый» мозг приспособится к новой реальности. Человек с низкой самооценкой постепенно станет относиться к себе с большим уважением. «Изоляционист» откроет для себя, что поделиться своими сокровенными мыслями и чувствами не означает поступиться своей независимостью. Страх нового в поведении, в перемене образа жизни — это всего лишь первый шаг на пути к счастью, потом такое поведение станет ассоциироваться с любовью и уверенностью в себе. Предлагаемое мною упражнение может стать полезным руководством для самосовершенствования.

Глава 9. Глубже познавая себя и свого партнера

И познаете истину, и истина сделает вас свободными.

Хотя все мы согласны с тем, что наши партнеры имеют право на собственную точку зрения и у каждого есть своя шкала ценностей, внутренне мы неохотно принимаем эту простую истину. Нам хочется верить в то, что мир выглядит так, как мы его видим. Когда наши партнеры выражают несогласие с нами, у нас всегда возникает соблазн посчитать, что они либо недостаточно информированы, либо имеют искаженное представление о действительности. Иначе почему же они говорят такие глупости.

Некоторые люди особенно непоколебимы в своих оценках. У меня был один клиент по имени Джин. Это был директор преуспевающей корпорации, человек с незаурядными способностями, привыкший блистать своим интеллектом. Жена, мягкая и добросердечная женщина, которую звали Джуди, стала его тенью. На сеансах она садилась немного сзади него и, склонив плечи, сидела, как дисциплинированная школьница на уроке.

На первых сеансах курса терапии моей целью было расшевелить Джуди, чтобы она набралась смелости выражать свою независимую точку зрения в присутствии своего выдающегося мужа (на языке психологов это называется «создание терапевтического баланса»). Обычно, стоило ей произнести лишь несколько фраз, как Джин оборачивался к ней и начинал опровергать все сказанное ею: «Все это неправда! Все на самом деле совсем не так!» И он тут же начинал отстаивать свою позицию. А заканчивал свой монолог Джин всегда одинаково: «Это не просто мое мнение, доктор Хендрикс. Это все так и есть». По его поведению чувствовалось, что право на существование может иметь только его собственное мнение; Джин считал, что только он знает истину в конечной инстанции.

Мне бесполезно было бы убеждать этого моего клиента в узости его воззрений; он в очередной раз перевел бы беседу в полемику, а в этом ему равных не было. Однако на восьмом сеансе курса терапии их брака я предпринял нестандартный ход. В тот день сеанс начался с того, что Джуди рассказала о недавней встрече Джина со своим отцом. Джуди, Джин и его отец обедали в кафе, и во время разговора отец сказал Джину что–то, что задело его самолюбие. Джуди считает, что отец просто высказал незлобное критическое замечание, однако Джин воспринял это как явную попытку обидеть его. «Ты был не прав, — говорила Джуди. — Как тебе такое могло прийти в голову?»

Я прервал их диалог, сказав, что им надо немного отдохнуть, и предложил минут десять послушать музыку. Я включил сонату для виолончели Франка и попросил их запомнить образы, которые эта музыка вызовет в их воображении. Они были несколько удивлены моей просьбой, и я даже заметил, что Джуди начала нетерпеливо ерзать в кресле: «Какая еще музыка — и без нее много всяких проблем». Но Джин был заинтригован моим необычным предложением и поэтому охотно принял его.

Мы прослушали две части сонаты, и я, мучаясь сомнениями, робко спросил, каковы их впечатления о прослушанной музыке.

Первым заговорил Джин. «Какая чудесная пьеса, — сказал он. — Такая лиричная. Особенно мне понравилась партия виолончели в первой части». Он напел несколько тактов из полюбившейся темы, и я был поражен его способностью схватывать мотив и воспринимать его без фальши. Помимо остальных своих выдающихся качеств, он, оказывается, владел еще и хорошим музыкальным слухом. «Мелодия просто восхитительная, — продолжал он. — Мне почему–то вспомнился океан. Чем–то эта соната похожа на музыку Дебюсси. У Франка, может быть, меньше изысканности, но его музыка необыкновенно поэтична, чувствуется французская кровь».