Ролло Мэй - Сила и невинность: в поисках истоков насилия Страница 29

Многие в нашей культуре склонны отрицать самоутверждение по моральным основаниям. Они были приучены к тому, что это побуждение "эгоистично" или "эгоцентрично" в уничижительном смысле, и что способом "любви" к другому является "ненависть" к себе — это один из коренных анахронизмов нашего выродившегося пуританства. Тезис Салливана, что наше отношение к другим аналогично нашему отношению к себе, и что базовая любовь к себе необходима для того, чтобы любить других, теперь получил бесспорное подтверждение. Библейская заповедь означает то, что она говорит: возлюби ближнего своего не так, как ты ненавидишь себя, но как ты любишь себя. В плане терапии это часто помогает поместить поведение пациента в нужный контекст, напоминая ему: "Вы не стали бы относиться к другому так же плохо, как Вы относитесь к себе".

Убежденность в собственной ценности в нормальном случае черпается из отношения к ребенку матери или того, кто ее заменяет, и затем культивируется в семье за счет лояльности к ребенку. По мере роста ребенка это изначальное чувство подкрепляется людьми за пределами семьи, которые высоко оценивают его самого и его способности. Позже, в более зрелом возрасте, человек, по-видимому, удерживает в памяти образы тех людей, которые верили в него, обращаясь к ним в трудные минуты. Еще учась в колледже, я обнаружил, что наличие некоторого взрослого, верящего в меня, крайне важно для меня, и впоследствии в моей жизни, сталкиваясь с необходимостью принимать судьбоносные решения, я мысленно обращался за поддержкой к одному из этих людей. Дело не в том, что он или она должны были, в моем воспоминании, сказать мне, что делать, а скорее в том, что в это время для моей собственной психологической безопасности было важно найти кого-то, кто верил бы в меня. Эта "вера" включала в себя то, что я нравился ему или ей, хотя и не сводилась исключительно к этому; она включала в себя его уверенность в моих возможностях и другие качества, которые читатель может лучше узнать, обратившись к собственной галерее таких людей в своей памяти, нежели из моей попытки их перечислить.

Цель терапии состоит, в частности, в том, чтобы помочь индивиду в неуклонном, часто требующем много времени, выстраивании самоутверждения. С Оливером это происходило в форме попыток утверждения себя день за днем, совершаемых изо дня в день, не слишком драматичных (так что они редко попадали в наши заметки и далее в описания случаев) и часто нерешительных, имевших место во время каждой психотерапевтической сессии. Его сны начали показывать небольшое осознание собственной силы: "Я взбирался на лестницу, ступени которой были слабы, но я продолжал лезть, держась двумя руками", "Я приручил некоторых лошадей", "Я хотел бы сделать так и так", "Я думаю, что могу это усовершенствовать". Я должен был всякий раз подтвердить, что я слышу эти утверждения, отвечая ему определенным образом. Возможно, временами я не верил в то, что он может сделать то, что он желал (если бы я сфальшивил, он бы как-то это почувствовал), но я должен был поддержать его, говоря: "Я тоже надеюсь, что когда-нибудь ты сделаешь это", или "Я не вижу, почему бы ты не мог в конце концов это сделать".

Попытка уклониться от этого пусть не слишком драматичного, но необходимого шага, проявляется в подходе Оливера к одному из своих сновидений. В то утро он, придя, сказал три раза в трех разных предложениях: "Тяжело". Слабым голосом он поведал следующее:

Я был с братом в весельной лодке на Гудзоне, затем мы, точнее я, потеряли весла. Затем мы плыли по течению. Я сказал моему брату: "Почему бы тебе не опереться на мои плечи". Он положил свои руки мне на плечи, и я начал тонуть. Я заорал, думая, что совсем утону, и он убрал руки. Мы выплыли на берег. Затем он хотел продолжать плавание. Я сказал: "Нет, река загрязнена". Он вел себя так, словно это не имело значения, п поплыл вниз от моста Джорджа Вашингтона. Я спросил о грязи в реке, а он сказал: "Нет, ее немного, только чуть-чуть у берега". Мой отец его ждал.

В изложенном Оливером сновидении, вода представляла материнскую фигуру и вагину, он боялся поллюции[64], он мог заразиться страшной болезнью, и он привлек к нашему обсуждению Бога и наказание. Я настойчиво спрашивал, где во сне знаки всех этих космических, грандиозных вещей? Сновидение выглядело реалистической репрезентацией его проблем. Несомненно, он в самом деле плыл по течению, и он конечно должен был встретить некоторые реальные проблемы, но при чем здесь постоянные эзотерические отсылки? Имел ли он какие-то особые причины для той трагической позы, с которой он пришел в офис, жалуясь? В этом месте Оливер заметно расслабился. Он утверждал, что жизнь становится интересной, если видеть вещи не такими, как они на самом деле есть: поверхностное становится"…столь грандиозным, что я не в состоянии постичь это, блуждая наощупь. Это не проблемы — это космическое действие Бога".

Каким бы ни было эзотерическое значение сновидения, смысл его представляется сугубо практическим. Оливер помещает в него своего брата, наиболее приземленного члена семьи, который в итоге нашел под-

ход к построению отношений с матерью. Почему не использовать путь, которым воспользовался брат? Тот факт, что сон содержит все это, подтверждает то, что Оливер сам учитывал эти идеи. Несомненно, просто сохранить невинность, переводя обсуждение на космические, сверхъестественные уровни, но я уверен, что Оливера следовало с самого начала удерживать и рассмотрении конкретного и реального.

Тот факт, что человек способен себя сознавать человеком, резко увеличивает его потребность в самоутверждении. Мы можем понимать, что утверждаем себя, или мы можем переживать недостаток самоутверждения и испытывать стыд. В человеке природа н существование не идентичны. Для моего котенка, который возится в комнате, природа и существование идентичны — он станет котом, независимо от того, что он будет делать. На коте не лежит бремя самосознания или знания о том, что он знает, и хотя он избегает связанной с этим бременем вины, он также лишен и его славы. Природа и существование дуба также идентичны: желуди растут на дубе, если физические условия подходят для этого, и его не тяготят мысли об этом или знание этого.

Сознание есть промежуточная переменная между природой и существованием. Оно значительно увеличивает многомерность человеческого существования, оно также делает для него возможным чувство осознания, ответственности, и дает свободу, пропорциональную этой ответственности. Рефлексивная природа человеческого сознания служит причиной того, что изучение поведения животных дает лишь отдаленное представление о человеческой агрессии. Человек может быть бесконечно более жестоким и производить разрушения, получая от этого садистское удовольствие "привилегия", в которой отказано животным. Все это следует из того факта, что в человеке природа и существование не совпадают.

Поэтому человек становится личностью только постольку, поскольку он участвует в собственном развитии, бросает свою гирю на чашу весов в пользу той или иной тенденции, вне зависимости от того, сколь ограниченным может быть этот выбор. Личность никогда не развивается автоматически, человек становится личностью только в той степени, в какой он может знать это, утверждать это, принимать это. Вот почему Ницше непрерывно провозглашает необходимость самоотдачи и следования призванию. И поэтому человек бесконечно больше способен к обучению, нежели животные и остальная природа: в меньшей степени руководствуясь инстинктами, он может посредством собственного сознания в определенной степени влиять на свою эволюцию. В этом заключен всеобщий позор и дикость бытия человеком, и в этом же лежит величие этого.

Случай, взятый из жизни Мерседес, послужит иллюстрацией перехода от самоутверждения к следующему уровню нашего спектра — отстаиванию себя.

Мерседес нужно было обменять на наличные чек в магазине, чтобы заплатить за бакалею.

Я пошла в офис менеджера, чтобы он заверил мне чек. Ему позвонила женщина, поэтому он закрыл дверь. Я постояла несколько минут у двери, затем постучалась. Он от крыл и сказал: "Сегодня у нас нет денег для выдачи… У меня нет времени, я сделаю это позже". Потом я ходила по магазину, набирая бакалею. Я видела, как к нему подошли две белые леди, и он заверил их чеки. Я снова подошла к нему, но он сказал: "Нет, нет, я сейчас не могу", — и по слал меня к другому человеку, у которого, как выяснилось, не было полномочий заверять чеки.

Всю ночь я не могла уснуть. На следующий день я снова пошла туда и сказана ему: "Вы обидели меня вчера". Оп извинился, и без проблем заверил мой чек.

Когда я думал об этом происшествии после приема, у меня было чувство, что в нем чего-то недоставало. На следующем приеме я снова спросил ее о про исшедшем. Она повернулась ко мне, глядя смущенно, и продолжила с полуулыбкой: