Д. Райгородский - Психология и психоанализ характера Страница 36

Прежде чем попытаться разобраться, зададимся следующим существенным вопросом — какая из двух намеченных групп устремлений нашего переходного состояния главная, ведущая — политико-социальная или духовная, что должно сейчас вести нашу жизнь — сфера политико-экономическая, а духовная лишь сопровождать, оттенять, ограждать от крайностей, окултурировать ее или устремление духовные, а политика и экономика лишь реализовывать, подчиняться, определяться ею.

Вопрос в нынешней ситуации кажется излишним, а сама постановка либо наивной, либо прекраснодушной, маниловской, до проблем ли приоритета духовности сейчас? Конечно, почему бы не поговорить, почему бы не уделить внимание, не поинтересоваться этим в меру, но главное, людей надо обуть и накормить, поля засеять и убрать, машины заправить бензином, преступность обуздать, медицине дать лекарства, просвещению средства и т.д. и т.п.

При этом, конечно, смотрят на Запад с его чистой, ухоженной, приличной жизнью. Нам бы хоть приблизиться к этому, передохнуть от грязи, хамства, бескормицы и беспорядка, тогда уже и духовность подтянем, а пока что не до привлекательных иллюзий.

Возражение, конечно, серьезное. При одном, однако, условии: если рассматривать духовность как нечто отделенное от повседневной жизни, забот, трудов, созидательной деятельности. Но обратимся еще раз к психологии и постараемся с ее помощью рассмотреть эту коллизию. Воспользуемся для наглядности следующим образом. При обсуждении картины Николая Рериха «Гонец» Л.Н.Толстой не столько, видимо, о самой картине, сколько в жизненное напутствие еще молодому тогда художнику сказал: «Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку? Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований надо рулить всегда выше — жизнь все снесет. Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывет. Представим сказанное в виде простой схемы:

Река бытия, жизни с ее сильным сносящим течением к низшему, субъект (С) и цель, которую он хочет достичь (Д). Парадокс состоит, однако, в том, что добросовестно устремляясь к этой цели, он ее достичь не сможет, но окажется ниже (например, в точке В), подчас много ниже того, к чему стремился, а чтобы достичь в конце концов намеченного, он должен ставить себе иные, куда более высокие, превосходящие цели (А).

Эта модель может быть распространена как на отдельные нравственные судьбы, так и на целые исторические эпохи, в том числе и на роковую для нас эпоху материализма.

У нас в стране сейчас в определенных кругах очень в ходу идея чуждого влияния, тайных и могущественных сил, совращающих народ. Идея типично группоцентрическая, группоцентрической семантики сознания (помните — «выкинули ботинки», «есть мнение», «дали 10 лет», «наверху считают») — все происходит от того, что есть кто-то, некто управляющий, выкидывающий, дающий, нами, простецами, манипулирующий. Вот и сейчас слои с группоцентрическим психологическим наследием (а таких у нас достаточно) упорно ищут (а раз ищут, то и находят как при любом усиленном, переходящем в параною внимании) тайные причины.

Разумеется, есть сонм врагов у всякого — видимых и невидимых, как и обилие вирусов вокруг и внутри организма, но ведь несмотря на это обилие кто-то заболевает, а кто-то нет. И в духовной сфере народа ли, человека то же. Между тем, полная, действительная, не отклоненная правда такова, что цель «реальное счастье реального человека» впрямую не достигается, если ставить ее как таковую, а затем как угодно сознательно и планомерно следовать к ней. Она неизбежно исчезает в ходе этого движения, становится болотным огнем, и мы вдруг оказываемся вместо райских кущей в ином месте — страшном, кровавом, на каждом шагу унижающем и попирающем человека. И получаем в результате не «человека реального», сознательно, планомерно формируемого, а человека в нашем случае, «советского».

Общий вывод, таким образом, состоит в том, что поставленная обществом (человеком) в качестве конечной сознательная цель общественного (личного) бытия по сути невыполнима. Или чуть по иному — видимые социально-политические (социально-психологические) воплощения есть на деле следствия определенного рода смещений, возникающих в результате движения к часто скрытой, трудноформулируемой, но по неизбежной природе теоретической, идейно, идеологически выработанной цели. Направление этих смещений очевидно: от высшего к низшему. Цель тем самым не должна совпадать с целью, не должна быть равна самой себе, но для достижения реального и возможного надобно стремиться к идеальному и невозможному.

Через такое понимание может быть уяснена коренная ошибка (иллюзия) современных постсоветских конструкторов социально-экономической политики. Последние, да и мы, исстрадавшиеся, хотим жизни «как на Западе» — действительно чистой, приличной, социально-защищенной и стремимся, направляемся к этой цели, не осознавая (и это роковое заблуждение), что цель эта принципиально не достигается через стремление к ней как таковой. Ведь ее достижение Западом — результат соотнесения с вполне определенными культурными принципами, идеологией, религией, которые и были ориентирующими, ведущими, тянущими весь процесс, тогда как видимая реальность есть результат происшедшего смещения, воплощения этих устремлений. Как заметил один из публицистов, французская революция провозгласила свободу, равенство и братство, а в результате вышли растиньяки. Мы же сознательно и прямым ходом правим к растиньякам. Что же получим в результате?

ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ ИНДИВИДУАЛЬНЫХ ХАРАКТЕРОВ

Типологическая модель К.Юнга. Швейцария

Экстраверсия и четыре функции

Экстравертная установка

Когда чья-либо сознательная ориентация определяется объективной реальностью, фактами, получаемыми из внешнего мира, мы говорим об экстравертной установке. Если такое положение вещей является привычным, обыденным, перед нами — экстравертный тип.[52]

«Экстраверсия характеризуется интересом к внешнему объекту, отзывчивостью и готовностью к принятию внешних событий и ситуаций, желанием влиять на них и находиться под их влиянием, потребностью присоединяться и быть „в“, способностью терпеть суматоху и шум любого рода и даже находить в этом радость; постоянным вниманием к окружающему миру, стремлением иметь друзей и знакомых, не очень тщательно их выбирая, и, в конечном итоге, сильной привязанностью к выделенной для себя фигуре, и, следовательно, мощной тенденцией демонстрировать самого себя. Соответственно, философия жизни экстраверта и его этика имеют, как правило, в высокой степени коллективную природу с сильной альтруистической чертой, и его нравственное начало, категория совести являются в значительной мере зависимыми от общественного мнения…

Его религиозные убеждения определяются, так сказать, большинством голосов[53].

В общем, экстраверт полагается на получаемое из внешнего мира и также не склонен подчинять личные мотивы критической проверке.

«Реальный субъект[54] является, насколько это возможно, погруженным в темноту. Он прячет свою личность от самого себя под покровами бессознательного… У него нет секретов, он не хранит их долго, поскольку делится ими с другими. Если, тем не менее случается что-то не могущее быть упомянуто, он предпочтет это забыть. Избегается все, что может сделать тусклым парад оптимизма и позитивизма. Все, о чем он думает, к чему намерен и что делает, производит впечатление уверенности и теплоты».

Согласно Юнгу, психическая жизнь данного типа разыгрывается снаружи, непосредственно, как реакция на окружающую среду:

«Он живет в других и через других; любое самообщение приводит его в содрогание. Опасности гнездящихся во внутреннем диалоге лучше всего топятся шумом. Если у него даже и есть какой-то „комплекс“, он находит убежище всоциальном кружении и разрешает себе быть уверяемым по несколько раз в день, что все в порядке».

Юнг заканчивает свое описание экстравертного типа благожелательным пониманием и высокой оценкой: «В том случае, если он не слишком хлопотун, не слишком суется в чужие дела, если он не сверхинициативен и не слишком поверхностен, то такой[55] может с лихвой быть полезным членом сообщества».

Юнг полагал, что типовая дифференциация начинается очень рано, «столь рано, что в некоторых случаях можно говорить о ней, как о врожденной»:

«Самым ранним признаком экстраверсии у ребенка является его быстрое приспособление к окружающей среде и его необычное внимание, которое он уделяет объектам, в особенности, тем результатам, которые он от них получает. Страх перед предметами минимален; он живет и перемещается среди них с уверенностью… и может, поэтому, свободно играть с ними и учиться, благодаря им. Ему нравится доводить свои начинания до крайности и подвергать себя риску. Все неизвестное его манит».