Эрих Фромм - Может ли человек преобладать? Страница 43

Если американо-российское временное соглашение (modus vivendi) на основе status quo в Европе произносится с трудом, то такое понимание в отношении остального мира кажется еще более невозможным. Все еще нельзя отрицать факт, что пока соглашение не будет достигнуто, будет существовать напряженность и продолжится гонка вооружений, и сохранится вероятность термоядерной войны.

Так что такое понимание в первую очередь должно было бы вылиться в возможное требование, чтобы ни одна из сторон не имела намерения конкурировать в мире. Я не намерен доказывать американским читателям, что завоевание мира есть цель США. Что это не является каким-либо намерением Советского Союза, я уже попытался показать в предыдущей главе. Но как могут эти два блока достигнуть согласия в поддержании status quo в Азии, Африке и Латинской Америке, когда эти части мира постоянно находятся в состоянии постоянного брожения и политически, и социально-экономически? Не означало ли бы такое согласие, даже если оно было бы достигнуто, замораживание существующих структур власти во всем мире, стабилизацию того, что не может оставаться стабилизированным? Не дает ли это международных гарантий для продолжающих существовать некоторых наиболее реакционных режимов, которые, однако, рухнут рано или поздно?

Эта трудность будет казаться менее значительной, если принять, что согласие не менять существующих владений и сфер интересов между СССР, США и Китаем, не то же самое, что заморозить внутреннюю структуру всех азиатских, африканских и латиноамериканских государств. Это значит фактически, что нации, даже если бы они и сменили свои правительства и свои социальные структуры, не заменят по этой причине альянса с одним блоком на альянс с другим.

Существует ряд примеров, показывающих, что такое возможно. Наиболее яркий пример — Египет. Египет, который был одной из наибеднейших стран мира и, в дополнение к этому, одним из наиболее коррумпированных государств, был близок к революции.

Как и все другие революции в Азии и Африке, египетская имела два аспекта: она была националистической, и она была социалистической в широком смысле, нацеленной в основном на экономические изменения, выгодные широким массам населения Египта. Насер смог освободиться от остатков британского господства, но он твердо решил никогда не подпадать под власть России. Он придерживался единственно разумного курса, не присоединяясь ни к одному из блоков, использовать соперничество между ними для своей выгоды и для политического выживания независимого Египта.

Едва ли будет преувеличением сказать, что внешняя политика США, в формулировке покойного мистера Даллеса, почти привела Насера в российский лагерь. Нейтралитет, в соответствии с этой доктриной, был безнравственным, и дружеские связи с СССР со стороны такой малой державы, как Египет, которые, рассматривались как враждебные по отношению к США и должны были быть наказаны соответствующим образом[239]. (В случае Египта мгновенная потеря обещанного займа для строительства Ассуанской плотины.) Однако Нассер сохранял нейтралитет, даже вопреки мощной англо-французской военной провокации на Суэцком канале.

Все это справедливо и для Ирака, Ливана, Индонезии. В отношении Ирака и Ливана США, казалось, были уверены, что новые правительства могут соскользнуть на советскую орбиту, и мы подготовились к военной интервенции, но прогноз госдепартамента не сбылся. Позиция США сводилась к тому, чтобы не допустить влияния Советов на эти страны, несмотря на то, что существование таких намерений с их стороны было маловероятно и еще менее вероятным было желание соответствующих стран попасть под влияние Советов.

Попытки США усилить продолжавшие существовать «прозападные правительства» в странах, где эти правительства определенно непопулярны, в перспективе обречены на провал. Единственная конструктивная политика состоит в том, чтобы позволить — и даже способствовать — появление блока неприсоединенных, нейтральных стран. Только таким способом можно избежать острого американо-российского конфликта, сопровождаемого угрозой применения ядерного оружия.

Русские предприняли более мудрые реальные шаги, чем мы: они приняли нейтралитет как достаточное условие для дружественных связей и экономической помощи. Пришло время и США перейти на ту же позицию. Одна из наиболее многообещающих особенностей администрации Кеннеди заключается в том, что она показала определенный поворот в этом направлении, по крайней мере в отношении Азии и Африки. Главное в моих аргументах — это подчеркнуть, как жизненно важны эти перемены и что они не должны делаться равнодушно.

Обсуждение необходимости принятия и поощрения политического нейтралитета значительной части развивающегося мира тем не менее только в начале. Политическая позиция этих стран не может быть отделена от их внутреннего социального и экономического развития. И именно здесь особенно важна более реалистическая позиция.

Западные правительства, подобно коммунистам, рассуждают с точки зрения выбора между капитализмом и коммунизмом. Эта альтернатива почти единственное, в чем согласны оба лагеря. Фактически, однако, вопрос более комплексный. Капитализм середины XX в. — это не капитализм индивидуальной инициативы, минимальной активности государства и т. п., как это было в XIX столетии. И русский, и китайский типы коммунизма отличаются друг от друга и уж совершенно отличны от социализма Маркса, который каждый из них претендует представлять. Каковы же факты и реалистические возможности?

Прежде всего мы должны признать, что развивающиеся страны в обозримом будущем не выберут капитализма ни по экономическим, ни по психологическим соображениям. Они не могут выбрать систему, которая развилась в Европе в течение нескольких столетий, в соответствии с историческим условиями на этом континенте. Этим развивающимся странам необходима система, которая удовлетворяет следующим условиям: во-первых экономическая власть должна быть отобрана у небольшой клики, которая использует ее только в своих собственных интересах, не учитывая нужды основной массы населения; во-вторых, экономика должна следовать плану распределения ресурсов в интересах и для оптимального развития экономики в целом.

Главное заключается в том, что альтернативой для развивающихся стран является выбор не между капитализмом и коммунизмом — альтернатива, которой содействуют Россия и Китай, а выбор состоит в том, какой вид социализма они предпочтут: российское государственное планирование, китайский антииндивидуалистический коммунизм или гуманный, демократический социализм, который пытается комбинировать необходимый минимум бюрократического централизма с оптимальной индивидуальной инициативой, соучастием и ответственностью.

Если Запад настаивает на выборе между коммунизмом и капитализмом, если это тесно связано со старомодным реакционным режимом, который обречен на провал своей историей, тогда он поможет русским, а более вероятно китайским, коммунистам получить признание 2/3 — а внутри отдельных поколений и 4/5— представителей населения мира. Бедняки во всем мире будут верить, что они должны выбрать путь, который позволяет Китаю развиваться в два раза быстрее, чем Индия, доказывая, что другой альтернативы нет.

Но несмотря на всю китайскую пропаганду, существует много доказательств того, что китайский путь полного и безжалостного единообразия совсем не то, что предпочитает большинство этих людей. Желание свободы и независимости не есть, как это иногда утверждается, относительно недавнее открытие Запада. Это — имеющая глубокие корни необходимость существования человека, но не единственная необходимость. Если этот выбор конкурирует с чувством голода, страхом и беспомощностью, большинство людей, как на Востоке, так и на Западе будут готовы продать свое желание свободы. Вопрос заключается в том, как избежать такого выбора.

Кроме того, даже если миллионы крестьян во всех этих странах жили до сих пор в крайне тяжелых условиях голода и безнадежности, что в данный момент они не. могут быть полностью заинтересованы в свободе, то это имеет меньшее политическое значение, чем полагают многие люди. История неразвитых стран делается относительно небольшими группами образованных представителей элиты среднего класса, понимающих опасность и вред тоталитаризма. Очень примечательно, как сильно Индия и другие страны Азии, так же как Латинская Америка и Африка, воспротивились соблазнам коммунизма. Но также ясно, что юное поколение станет все более и более нетерпеливым, если не будут проводиться необходимые фундаментальные реформы.

Слаборазвитым странам я предлагаю принять единственно верное решение в выборе демократическо-социалистической системы, учитывающей особенности каждой страны и, соответственно, отличающейся, как, например, Югославия отличается от Индии, но ни в коем случае не теоретически. Остается фактом, как заметил Барнетт, что «марксизм имел глубокое и широко распространенное влияние среди интеллектуалов во многих странах ареала (Южная и Юго-Восточная Азия). Большинство этих лидеров в Южной и Юго-Восточной Азии принимала социализм в той или иной форме. Многие надеялись создать общества, которые лучше всего характеризовать как социалистические демократии, сочетающие свободу и представительную власть с различным уровнем планируемой государственной экономики. Чаше всего при выборе своих моделей они обращаются к Западу, пытаясь применить опыт Запада к своим собственным нуждам. Но немногие из них могут принять какую-либо западную модель без всяких оговорок, поэтому они сталкиваются с огромными трудностями в попытках ввести западные институты в своих странах. Многие, отказавшись от коммунизма как от системы власти, почувствовали, что коммунистический опыт в СССР и Китае очень полезен для решения их собственных проблем»[240].