Валентин Бадрак - Стратегии выдающихся личностей Страница 44

Еще один урок нонконформизма преподала неисправимая «плохая девочка» Мадонна (Луиза Чикконе). Достаточно любимая и обласканная матерью в раннем детстве, в пять лет она прошла через глубокий стресс в связи со смертью матери от рака груди. Шок заставил ее повзрослеть в считаные месяцы, освоить азы самостоятельности и ответственности за собственные решения. Ее проницательный биограф Ренди Тараборрелли уверен: психическая травма обострилась с решением отца жениться второй раз. Оказавшись брошенной, оставленной наедине со своими проблемами, девочка быстро приобрела комплекс невротической потребности в любви и почитании, который не только преследовал ее всю жизнь, но и стимулировал движение личности к отступничеству от традиционной роли, ориентиру на нонконформизм.

Вызывающее поведение, показная независимость, позерство и яростное отвержение авторитетов породило эффект собственной искусственно завышенной самооценки. Однако следует отдать честь фантастической работоспособности девушки, которая благодаря терпению, упорству и постоянно растущей жажде быть обожаемой сумела добиться успеха. Она отреклась ради него от всего, презрела всех, кого знала, видела или слышала. Танцы и сцена стали возможностью проявления и демонстрации дикой индивидуальности; ее необузданную, отрешенную натуру невозможно было не заметить. Будущая покорительница мировой сцены ради взлета легко принесла в жертву традиционные ценности – интересы семьи и учебу в университете. Ей было все равно, что о ней думают или говорят другие, независимо от их высокого положения на социальной лестнице, вопреки их весу в обществе. Главным всегда оставалось личное решение, даже в тех многочисленных тяжелых случаях, когда жизнь выплескивала ее подобно остаткам чайной заварки. Ее кредо стало не столько использование людей, сколько пренебрежение к нормам межличностных отношений и вообще – к проявлению человечности. В борьбе за личное счастье нонконформизм не раз спасал поющую танцовщицу от забвения – он заменял ей оптимизм и веру в людей и усиливал веру в себя и в возможность победы любой ценой. Презрение к остальному миру у Мадонны всегда было возведено в высочайшую степень; она с легкостью предавала и врагов и друзей, переступая через дружбу и шанс любви. Камиллу, свою подругу и музыкального агента с хорошими перспективами, но медленными темпами развития, Мадонна без сожаления обвела вокруг пальца и бросила, заключив более выгодный контракт у нее за спиной. Выжившая без любви, обладающая цепкостью сорняка, она всегда умела говорить леденящее «Нет!» любому, кто не вписывался в ее будущую стратегию. И никогда не задумывалась над тем, что тот или иной отверженный и униженный ею человек для нее сделал. Одним словом, Мадонна не создана для любви, она не способна и дружить. Но это ее всегда устраивало – быть злой и жестокой для нее означает быть выше других. Своим неадекватным поведением она утвердила вечно жалящую, пограничную форму нонконформизма. Это такая форма, которая предусматривает не только непринятие идолов, но яростное, порой коварное нападение на них. Чего стоит только попытка соблазнения Джона Кеннеди-младшего! Как кажется, с одной-единственной целью – затмить Мэрилин Монро, которая встречалась с его отцом, и утвердить свою самооценку. Не удивительно, что Мадонна была взбешена отказом вдовы президента Жаклин Кеннеди-Онассис встретиться с нею, – ведь это был укол ее же оружием, применение таких же асимметричных методов ведения войны против всех.

Этот элемент нонконформизма характерен для немалого числа известных баловней успеха. Можно выделить два основных типа выгодных конфликтов, которые порождают в массовом сознании идентификацию явления сильной, самоотверженной личности. Это конфликт с системой и конфликт с одним из признанных, хорошо узнаваемых лидеров.

Успешный конфликт с государственной системой Советской империи нам демонстрировали, к примеру, академик Андрей Сахаров и поэт Иосиф Бродский. В какой-то степени, на определенном этапе деятельности, элементы вызова системе содержала деятельность писателя Александра Солженицына. Но такой конфликт может иметь место не только при мятеже изнутри. Тот же финансист Джордж Сорос сформировал поле конфликта с чужим государством, сумев организовать борьбу с идеологией, противопоставив свободу мысли и деятельности системным ограничениям и пропаганде.

Не менее результативной оказалась непримиримость Елены Блаватской к Церкви, с которой она вступила в жестокую борьбу. Несмотря ни на что, именно женщина-медиум вынесла из этого сражения больше пользы: благодаря скандальным нападкам и ответному клеймению она стала еще более заметна, фатально одинока и этим завораживающе привлекательна.

Впрочем, во всех этих случаях бросается в глаза позитивизм направленной деятельности личности, который, однако, может исчезнуть, если считать себя недосягаемым для других признанных авторитетов. Например, сама по себе психологическая установка Иосифа Бродского, несомненно, заслуживает особого внимания. Вступив в противоборство с государственной системой, молодой человек пребывал в абсолютной уверенности в том, что его стихи будут жить дольше его самого. «Я убежден… Я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу и не только сейчас, но и будущим поколениям». Он ни секунду не сомневался в том, что имеет собственные отношения со Вселенной, которые ведут его к миссии. Когда на суде его спросили, не пытался ли он учиться «на поэта», Бродский не преминул заметить, что способность писать стихи – «от Бога». Еще важный нюанс – он не выносил свои ранние стихи на критические обсуждения, нередко после чтения уходил, не оставаясь послушать других; он с самого начала пути относился к себе как к отдельно стоящему мастеру, игнорируя мнение наблюдателей. То есть вы можете слушать эти стихи, можете не слушать и отвергать, но поучение неприемлемо его натуре. Он считал себя посвященным и причастным к великому делу. И эта избранность убивала всякие колебания, позволяла писать о любой ситуации и фигуре любого масштаба отстраненно, не принимая чужого величия, которое в таких случаях всегда вредно для исключительного самовыражения. Для иллюстрации уместно вспомнить строки из его стихотворения на смерть полководца Георгия Жукова.

Маршал! Проглотит алчная ЛетаЭти слова и твои прахоря.

Между своими словами и деяниями военачальника он смело ставит знак равенства, и потомкам не важно, кто прав, кто совершил более крупное. Важен принцип, подход в восприятии окружающего мира. Но не только Жукову досталось. Не стыдясь благоговения к сильному в прозе Набокову, Бродский ничуть не щадит его на поэтическом ринге. «Встретив Ходасевича, Набоков понял разницу между собой и подлинным поэтом», – такое адресовать крупнейшему писателю, признанному современнику, не каждый бы отважился. Но только не Бродский, козырявший уверенностью в себе и не обращавший внимания даже на свои крупные заблуждения (как, например, стихотворение, написанное в ответ на независимость Украины). Еще более интересным кажется суждение о другом современнике – Александре Солженицыне. Выказывая уважение его творчеству, он откровенно презирал политическую близорукость писателя: «То, что говорит Солженицын [о России], – монструозные бредни. Обычная демагогия, только минус заменен на плюс. Как политик он – абсолютный нуль». Вся короткая жизнь поэта словно кричащее свидетельство: чтобы вещать крупные вещи, надо уметь отвергать несостоятельное, быть готовым честно назвать хлипкое слабым.

Не менее интересен в этом отношении и сам Владимир Набоков, который часто очень едко судил о признанных авторитетах. О поэме Александра Блока «Двенадцать» этот лукавый эстет заявил, что «простонародная», «частушечная» интонация, которая преобладает в поэме, буквально режет слух. А «картонный» Христос в ней неумело приклеен автором в самом конце. По мнению его биографа Алексея Зверева, Достоевского Набоков просто «по-ленински» ненавидел.

Иногда речь идет о чистых скандалах, о борьбе ради борьбы, о создании врага ради усиления и обострения внимания к себе. Нередко это проявляется во многоходовых комбинацях, предусматривающих рост собственного имиджа, привлечение внимания, закрепление нонконформизма. Но скрытая от стороннего глаза цель бунтарства и сжигания стереотипов всегда состояла в том, чтобы на обломках разрушенного построить собственную концепцию победителя. Победителю часто просто необходим враг, чтобы кого-то или что-то побеждать, низвергать и таким способом подниматься самому. Отчаянно применяла подобную технологию Айседора Дункан, то выступавшая против брака, то атаковавшая другие традиционные ценности. Ее скандальные затеи запоминались современниками, но, поскольку были лишены духовной основы, стали разрушительными для нее самой. И несомненно, были причиной ее личной несчастливой судьбы, пусть и превращенной в триумфальное шествие, постепенно удушая своей глупой бесшабашностью и взбалмошностью. Позитивный опыт тут может заключаться в том, что свержение авторитетов и общепринятых норм позволило этой энергичной женщине в короткий срок подняться на немыслимую социальную высоту, приобрести положение узнаваемой и блистательной особы. Ради этого она, собственно, готова была положить жизнь, что и сделала.