Кэрол Боумэн - Прошлые жизни детей. Как воспоминания о прошлых жизнях влияют на вашего ребенка Страница 5

Когда мне удалось немного оправиться от шока, я смогла произнести: «Ты был с другими черными солдатами?» – изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал обычно.

«Да, там были черные и белые солдаты, они сражались вместе», ответил Чейз. Я наблюдала за его лицом. Глаза мальчика смотрели в сторону. Казалось, он разглядывает образы, появляющиеся в его уме, а затем рассказывает об этом мне.

Помня о вопросах Нормана, я спросила: «И что еще ты видишь?»

«Это все».

Больше ничего не было. Чейз потерял образы и снова вернулся к своей овсянке.

Меня застала врасплох неожиданная фраза Чейза, и я не смогла вовремя найтись. Я сожалела, что не сумела задать более подходящих вопросов и сделать все возможное, чтобы он продолжал говорить. Может ли он открыть еще что-то из своей жизни солдата? Возможно, эти воспоминания из прошлой жизни влияют на него таким образом, какого я не в силах понять? Возможно, существуют еще какие-то проблемы и эмоции из той жизни, которые должны всплыть в памяти. И почему этот отрывок воспоминаний появился перед мысленным взором мальчика во время завтрака? Насколько я могла судить, ничто не могло спровоцировать мысли Чейза устремиться в эту сторону во время нашего разговора. Может быть, он все время думал об этом? Мог ли какой-то случай в школе дать толчок воспоминаниям? Я не знала ответа. Это было тайной. Я хотела дождаться другого случая, чтобы получить возможность задать Чейзу побольше вопросов.

Я присоединила этот новый кусочек информации о том, что Чейз был черным солдатом, к той картине, которая выплыла при беседе с Норманом год назад: поле боевых действий, описание полевого госпиталя, лошади, везущие пушки, ружья со штыками, прикрепленными к их дулам. И так как он говорил по-английски и был черным, стала размышлять я, солдат, которого вспоминает Чейз, был, очевидно, американцем. Эта деталь дала новый поворот всей истории. Мог ли он быть черным солдатом во время Гражданской войны? Испанско-американской войны? Первой мировой войны? Использовали ли лошадей для перевозки пушек во времена Первой мировой войны? Слабое знание истории подвело меня в этот раз.

По совпадению, следующий номер газеты The Philadelphia Inquirer вышел с иллюстрированной статьей, посвященной открытию местной выставки в память о солдатах Гражданской войны. Из статьи я узнала, что полки черных солдат сражались бок о бок с белыми солдатами, как и говорил Чейз. Я присмотрелась к лицам черных солдат, а затем перевела взгляд на рыжеволосого Чейза, чье лицо было испещрено яркими веснушками, и подумала, что Бог обладает довольно странным чувством юмора.

Эта статья дала мне возможность задать Чейзу дополнительные вопросы, касающиеся воспоминаний. Поскольку он еще не умел читать, я, не комментируя, показала ему фотографию, рассчитывая вызвать его реакцию. Я внимательно присматривалась к выражению его лица, в то время как он разглядывал фотографии. «Не напоминает ли тебе что-то эта картинка»? – наконец решилась спросить я.

«Ага», – ответил он без всяких эмоций. Он не собирался сообщить мне больше никакой информации, и потому я попыталась расшевелить его, заявив, что материал этой статьи совпадает с тем, что он рассказал мне вчера – как черные солдаты сражались плечо к плечу с белыми.

«Припоминаешь ли ты что-то еще?» – спросила я наконец.

«Вроде нет», – ответил мальчик. Это не сработало. Вчера его лицо приняло особое выражение – в нем появилась какая-то энергия и жар. Сейчас выражение было совсем иным. Итак, я отложила газету и перевела разговор на другую тему. Я не хотела подталкивать его или выказывать свое страстное желание узнать побольше. Я хотела, чтобы он спокойно рассказал о своих воспоминаниях снова, если они всплывут на поверхность.

Февраль 1991 года был беспокойным временем для многих из нас. Конфликт в Ираке принес реальность войны в наши дома, а также впервые – в жизни моих детей. И хотя мы не смотрели телевизор, но внимательно прислушивались к сообщениям по радио и читали газеты. Тревога все нарастала. Каждый испытывал напряжение.

Однажды поздним вечером, когда мы слушали сообщение о бомбовой атаке Ирака, за окном раздался мощный раскат грома, рядом сверкнула молния и разразилась буря. Все мы вздрогнули, а Чейз начал плакать. Стив и я делали все возможное, чтобы разубедить наших детей в том, что война дошла до Филадельфии.

После того как началось наземное наступление войск, я подъехала на машине к школе, чтобы забрать Чейза. Когда он забрался в машину, то первым делом заявил: «Они никогда больше не заставят меня воевать». Не будучи уверенной, что расслышала слова сына правильно, я попросила его повторить их. «Они никогда больше не заставят меня воевать», – повторил Чейз всю фразу слово в слово.

«Что ты имеешь в виду?» – спросила я, пытаясь «вычислить» контекст этого заявления.

«Я хочу проделать новую регрессию, как тогда с Норманом, когда я был солдатом. Я снова что-то вспоминаю. Ребята в школе все время говорят о войне, которую показывают по телевизору, а я постоянно думаю о том, что я видел, когда был с Норманом». Судя по всему, сообщения о военных действиях дали толчок новым воспоминаниям Чейза. Это был тот случай, которого я так долго ждала.

По дороге домой Чейз рассказал мне о том, что школа была разукрашена желтыми лентами, символизирующими поддержку американским войскам. Он сказал, что как учителя, так и ученики испытывали беспокойство из-за войны, но в то же время гордились тем, что американцы нанесли удар по Ираку. Это прославление войны, продолжал объяснять Чейз, вселило в него чувство тревоги. Он знал, что подобные чувства сродни тем временам, когда он видел себя как солдата. Зрелые рассуждения Чейза казались мне совершенно искренними, и я согласилась провести с ним регрессию.

Прошло уже два года с тех пор, как Чейз в последний раз говорил о своих воспоминаниях из прошлой жизни. За это время я прошла подготовку по гипнотерапии и изучила методы регрессии в прошлые жизни, которыми пользовались Норман Индж и доктор Роджер Вулджер. Я также ассистировала на сеансах регрессий у взрослых и прекрасно знала, насколько тяжелыми и травматичными могут оказаться воспоминания о прошлых жизнях. Но на личном опыте я убедилась также и в том, что регрессии в прошлые жизни – вполне безопасный процесс. Подсознание, содержащее память о прошлых жизнях, весьма селективно. Оно само решает, какие воспоминания стоит раскрыть для сознания. В этом процессе человеку позволено заходить не дальше, чем ему это необходимо в данный период. Я чувствовала себя уверенно, проводя Чейза по прошлой жизни. Я знала, что смогу справиться с любой ситуацией.

Я выждала, когда у нас появится свободный промежуток времени, затем отключила телефон и попросила Чейза улечься на кровать. Вспомнив, насколько легко Чейз и Сара пришли к своим воспоминаниям во время сеанса с Норманом, я решила следовать его примеру и не применять формальной индукции. Я предложила Чейзу просто закрыть глаза, сделать несколько глубоких вдохов и «снова отправиться к той сцене, которую ты видел, когда был с Норманом». В этот раз, когда восьмилетний Чейз рассказывал свою историю, я делала подробные записи.

«Не помню звуков, но вижу это. Вижу лошадей, проходящих по долине. На них сидят люди с ружьями, к которым прикреплены штыки. Вижу себя, прячущимся за скалой. Я сижу на корточках. Я чувствую грусть, страх, гордость. Солдаты на лошадях за нас. Сейчас я стою на коленях позади скалы. Выжидаю.

Все в дыму. Я не стреляю, я жду. Начал стрелять в неприятеля – у меня нет выбора. Я не нападаю, я защищаюсь. Всадники – белые, я – черный. Белые всадники на моей стороне. Слишком много чего происходит. Все смешалось. Я испугался до смерти. Он стреляет, попадает мне в кисть. Мне даже не больно. Все вокруг стало черным».

Чейз говорил тихо. Фразы были прерывистыми, словно мысли и образы неслись с потоком сознания не всегда последовательно. Казалось, что он наблюдал за историей, разворачивающейся в его мозге, докладывая лишь о ее отдельных фрагментах. Он видел и чувствовал гораздо больше, чем мог описать. Иногда он останавливался, и в его рассказе возникали пробелы. Я попыталась стимулировать процесс вопросами: «Что ты испытываешь? Что произошло потом?» Без этих деликатных толчков он мог бы застрять на одном месте.

Как и раньше, он вел свой рассказ детским голосом, но строил фразы как взрослый. Некоторые выражения поразили меня. В них попадались слова, далеко выходящие за пределы его привычного словаря.

Чейз лежал на кровати, и его тело отражало напряженность тех сцен, которые врывались в его память. Он застывал, когда говорил об испуге. Рассказывая о том, как ему в руку попала пуля, Чейз напрягся и вдруг замолчал. Его тело расслабилось, когда он объявил, что «отключился». Тонкий язык тела привносил новое измерение в этот захватывающий рассказ.