Борис Поломошнов - Химера воспитания Страница 5

И лечить тут надо бы, естественно, вовсе не ребенка.

А как раз – совсем наоборот.

Но как им, тем, которые поставили себя «по ту сторону» своего ребенка, это объяснить?

Ведь не поверят же!

Как достучаться до их сознания?

Как достичь осознания ими того, что это они своими руками, ногами и всем иже с ними сами создали два параллельных мира: свой собственный и ими же противопоставленный ему мир своего ребенка?

Ведь теперь в результате именно их действий эти два мира не только не соприкасаются, но и стремительно отдаляются друг от друга, как разбегающиеся галактики.

Как им это объяснить, и как им это доказать?

Попробуем.

Было время, когда их совсем еще маленькому ребенку ну очень-очень хотелось, чтобы мама почитала на ночь сказку, а маме именно в тот час, как, впрочем, и в любое другое время, было недосуг.

То есть, не до того ей было: у нее были совсем другие, значительно более важные, срочные и неотложные – как ей всегда казалось – дела.

То с маникюршей-педикюршей, то с парикмахершей-головомойкой, то с закройщицей-портнихой.

Да и светские тусовки пропускать ну никак нельзя, иначе, что подумают люди?

Так что, извини, сынок, сказку тебе почитает гувернантка.

А ребенок не хочет, чтобы гувернантка: она читает, а сама на часы поглядывает, ведь у нее в контракте четко прописано ее рабочее время – до 21:00.

И ровно в прописанный час гувернантка удалялась восвояси с чувством честно отработанного времени и не менее честно заработанных денег.

А маленький мальчик с взрослым именем Геннадий в одиночестве плакал навзрыд в подушку.

От того, что он-то ведь человек, хотя и маленький, но относятся взрослые к нему исключительно как к вещи.

Которую – когда надо – можно достать из пыльного чулана, хорошенько встряхнуть и по надобности использовать: «А сейчас, дорогие гости, наш сын сыграет для Вас что-нибудь на рояле!».

Особенно хорошо идет под водочку «Лунная соната» Людвига Ван Бетховена и вальсы Шопена.

Оно навевает.

Нечто такое-этакое.

Что способствует и пищеварению, и его облагораживанию.

А когда надобность в способствующей акту активизации работы пищеварительного тракта и притом – облагораживающей сей процесс «вещи» исчерпывается, засунуть ее обратно в пыльный чулан.

Сыграл?

Сыграл.

Молодец!

«А теперь – поди-ка, поиграй к себе в комнату».

И «вещь» отправляется на свою «полку».

А еще на этой «вещи» можно заработать.

Либо – деньги, как это делает гувернантка, либо – имиджевые рейтинговые баллы, как поступает его учительница по классу фортепьяно, либо – удовлетворение собственного тщеславия, как это выходит у родителей Геннадия.

Вот они-то испытывают пароксизм самодовольства, когда их сын на академическом концерте в музыкальной школе лучше всех (конечно же, а как же иначе!») исполняет на рояле что-то из Глюка: «А Ирочка-то С. (дочка директора самого крупного в стране мясокомбината) мало того, что толстушка до неприличия, так еще и пять раз сбилась, пока сыграла этюд Гедике!».

Чем не повод для вящей радости родителей Геннадия?!

И невдомек им, что на усладу их тщеславия Геннадий – по требованию учительницы по фортепьяно, маниакально стремящейся к славе первоклассного музыкального педагога, – полгода своей жизни фактически угробил на повторение до одури одних и тех же пассажей из одних и тех же композиторских опусов.

Да, действительно, Антонио Паганини доводил своего сына Николо до исступления, до каталепсии, истошными воплями, пинками и подзатыльниками заставляя того «денно и нощно» музицировать, музицировать и еще раз музицировать.

Однако, во-первых, далеко не все, кого именно так учили музыке, стали великими музыкантами, и, во-вторых, далеко не факт, что Никколо Паганини не стал бы великим музыкантом без применения к нему истошных воплей, пинков и подзатыльников.

То, что нет у Гены К. никакого ван-клибернского таланта, он давно уже сам понял, но убедить своих родителей в этом было затеей, заведомо обреченной на провал («Ты что, с ума сошел?! Сколько денег мы угрохали в тот концертный инструмент, на котором ты играешь дома, ты знаешь?! А сколько денег уже заплачено за учебу в музыкальной школе?!! А сколько подарков отнесено ее преподавателям, завучу и директору ты посчитал?!!! Или тебе назвать эти цифры?!!!!»).

Не хотел Геннадий никаких цифр.

А хотел он, нет – страстно желал, нет, он просто мечтал о том, чтобы его папа взял его на рыбалку.

С ночевкой.

Под открытым небом.

На такую, про которую взахлеб рассказывали двое его одноклассников – братья-близнецы – Саша и Паша.

На такую, когда днем на лугу возле озера – никогошеньки вокруг, кроме сосредоточенно гудящих шмелей и весело стрекочущих кузнечиков, и можно бегать наперегонки по свежеумытой росой траве босиком.

А вечером есть обжигающе горячую ушицу, вкуснее которой нет ничего на свете.

А потом неспешно пить непередаваемого аромата чай, заваренный на молодых стеблях дикорастущей ожины (она же – ежевика).

И – слушать рыбацкие байки.

Про пойманных или якобы пойманных рассказчиком двухметровых сомов и пятикилограммовых пузатых карпов.

И – смотреть на взлетающие ввысь искры от костра.

И – на светлячков, грациозно кружащих свои хороводы.

А еще – на звезды.

Со всех сторон глядящие на тебя.

Прямо из Вечности и Бесконечности.

А когда они падают с неба – загадывать желания.

Под самозабвенное курлыканье лягушек.

А спозаранок – когда и утра-то еще толком нет – угадывать, а какая это птица сейчас поет?

Первой.

Соловей или жаворонок?

А потом увидеть и вовсе невероятное: Чудо рождения Восходящего Солнца!

Не сердитесь на людей, сказавших и написавших, что в этом Мире есть микрокосм – это человек и макрокосм – это Вселенная.

Просто этим людям, по-видимому, не посчастливилось ни разу в жизни побывать на рыбалке с ночевкой под открытым небом.

А если бы посчастливилось, то им бы открылось, что крохотное по своим геометрическим параметрам – в сравнении со Вселенной-то! – существо, именуемое человеком, способно вместить в себе всю Ее целиком.

Более того, оно, это существо, вмещает в себя еще одну Вселенную, которой за пределами этого крохотного существа просто не существует: Вселенную человеческого отношения.

Ко всем людям, которые живут, жили, и будут жить в этом Мире, увы, далеком от совершенства, но, к счастью, далеко не так безнадежном, как это иногда нам кажется.

Ко всем живым существам, которые обитают, обитали, и будут обитать в этом Мире.

Ко всему тому, что в Нем есть, было и будет.

И не только на Земле.

И Вы продолжаете настаивать на том, что человек – это микрокосм?

Что-то наподобие микроба?

Или – бактерии?

Или – фага?

В таком случае сходите на рыбалку с ночевкой под открытым небом.

Чем раньше, тем лучше.

Пока еще не стало совсем поздно.

И – поделитесь своими впечатлениями.

С тем, с кем Вы считаете уместным.

Ведь место уму и подлинно человеческим чувствам – Везде.

А время ума и подлинно человеческих чувств – Всегда.

Екатерина Александровна так и сделала – по уму.

И – по совести.

В тот день, когда Гену К. привели в ее класс, – а было это в самом начале сентября, – она провела классное сочинение.

На тему: «Какие мои мечты не успели сбыться за прошедшее лето?».

И – всë!

И человек, искренне, честно и откровенно написавший такое сочинение, предстает перед своим читателем, как на ладони: со всеми своими жизненными приоритетами и ценностными ориентирами.

И не надо быть ни дипломированным психотерапевтом, ни лицензированным психоаналитиком, чтобы узнать и понять, какие проблемы мучают человека, написавшего такое классное сочинение, к чему он стремится в жизни, и что ему мешает в осуществлении его устремлений.

А, узнав и поняв, – помочь.

Ему.

Или – ей.

Разобраться.

С его или ее проблемами.

Иначе зачем тогда взрослые невзрослым?

У ответственного же работника, являющегося – по совместительству – отцом Гены К., было несколько иное представление обо всех этих «вещах»: обеспечить солидное материальное благосостояние семьи – в общем, и каждому из ее членов в частности – вот главная его задача.

Как ему кажется.

Что сверх того, то, как говорится, «от лукавого».

Поэтому и ездил он на рыбалку только с нужными людьми.

К числу которых, естественно, его сын не относился.