Владимир Леви - Цвет судьбы Страница 57

Зачем возникает жизнь - чтобы потом исчезнуть навсегда?.. Неужели природа, создавшая разум, просто так, безжалостно, беспрерывно убивает его?.. Непостижимо. Создать невероятное, создать совершенство - чтобы потом уничтожить?..

Все люди обречены на смерть, и все об этом знают с начала осознания себя. Если действительно когда-то человек провинился, то разум - это самая страшная кара.

Мне говорили, что смысл жизни в детях, в любви, в работе, но ведь в итоге все равно смерть. Я люблю людей (не всех, конечно), можно даже сказать не кривя душой, что по натуре я альтруистка. И вот представьте, вдруг поняла, что могла вообще не родиться. Проклинаю свое рождение. А в жизни у меня все "благополучно", прекрасный муж, дочь... Иногда думаю, что сойду с ума. Мне всего 26 лет.

N.N.

А если довериться неизвестности?..

Смерть - только факт, требующий изучения. Факт этот слишком велик, чтобы не иметь смысла. А разум - еще далеко не совершенство.

Знаете, почему маленькие так расстраиваются и протестуют, когда взрослые велят им ложиться спать?.. Потому что они думают, что спать - это уже НАВСЕГДА. Они еще не верят, что снова проснутся.

В.Л.

(Через несколько лет).

В.Л.

Я пришла к выводу, что глупо отчаиваться на основании своего незнания. Опять стыдно, но уже по-другому...

Вам писала слабая истеричная женщина. У меня было все - и не было счастья из-за того, что я не могла найти смысла своей жизни. От этого и смерть представлялась концом всего...

Сейчас я многое потеряла (умерла сестра, умерла подруга, оставила любимую работу, чуть не рассталась с мужем, болею). Смысл жизни так и не найден, и смерть не понята, а я счастлива.

Я слишком хотела быть счастливой, и смысл жизни искала только для себя. Я была уверена, что человечество существует только ради своего существования. Дерево, думала я, растет, только чтобы давать тень...

Нет прежнего ужаса перед смертью. Плохо лишь, что многого я не знаю. Не хватает силы принять свою ограниченность. Это, кажется, труднее, чем умереть...

...Лет в четырнадцать, ясной ночью, сбежав из дома, под небом, ломившимся от звезд, я вдруг понял, что не смогу умереть, даже если сам этого захочу. Вселенная (так учили нас в школе) бесконечна во времени и в пространстве, нигде и никогда не началась и не кончится. А я ее часть, крохотная, но ее. Покуда есть сумма, есть и слагаемые. А значит, и я всегда был, есть и буду, в том или ином виде - сложенный ли, разложенный, никуда не денусь, даже если... Даже если она как-нибудь все же кончится. Но как же она кончится?.. Куда денутся эти звезды?.. А что за границей, где все кончается? Пустота?..

Смерть не врет, я это уже понимал, и вот поэтому мне нужна была теория бессмертия. Повезло: поблизости не было психиатра.

Года через полтора - увлечение математикой, новый взрыв. Едва не сошел с ума от радости, когда открылось, что я никак не могу существовать в единственном числе, что меня в бесконечном пространстве-времени бесконечное множество, и каждый из бесчисленных моих экземпляров лишь на бесконечно малую величину отличается от другого... Бесконечные двойники, бесконечный ряд, от почти копии до почти антипода. Я умираю, в ту же секунду умирает еще бессчетное количество "я", но зато в тот же миг такое же количество их рождается!.. Нас бесконечно много!.. Что значит смерть, если ты сознаешь себя частицей великого неуничтожимого Целого?..

Грандиозную сию кашу никак не удавалось доварить, но я не хотел сдаваться...

В.Л.

Зачем вам пишу? Не знаю. Захотелось поговорить, причуда, а у меня правило: ни от одной из причуд не отказываться, так что уж потерпите.

Видели ли вы когда-нибудь Любопытного?

Мне 79 лет. Не очень почтенный старец. Не отпустил бороды. Стригу по-спортивному свои два с половиной волоса. Не сгибаюсь. Это очень просто: сон без подушки, два-три упражнения ежедневно, воображая, что поднимаешься по канату, заброшенному в бесконечность.

Не получаю пенсии, чтобы поменьше есть и побольше работать. Работаю, чтобы не участвовать в общественной старости. Для этого же запретил себе погружаться в былое и думы. Видели ли вы когда-нибудь старичка, порхающего как мотылек?

Я почтальон. Разношу телеграммы и бандероли, порхаю со своей палочкой, благо ни один любимый сустав еще не отказывает. Обожаю сломанные лифты. А раньше я был, кажется, кем-то вроде вас, не помню точно, забыл.

На что ни посмотрю, все интересно и все смешно. "Впал в детство", - подумали вы. Может быть. Ничего не знаю. Ничего нет, кроме незначительной практики собственного существования. Кому это нужно? Мне меньше всех. Маленький опыт внимательного бесстрашия, может быть, что-то значит, но не знаю еще, что ждет меня за порогом, что же там такое, за этой замочной скважиной. Может быть, тоже смешно.

Я давно уже потерял границу между ближним и дальним. Меня, кажется, кое-кто любит, я люблю почти всех, вы догадываетесь, как это утомительно. И я все-таки не такой болван, чтобы не понимать, что вечная жизнь в этом совершеннейшем из миров была бы пыткой, достойной Нобелевской премии по садизму. Глупое любопытство: "а что здесь еще покажут?" - мешает уволиться (да вдруг окажется, что только в запас).

Что еще вам сообщить? Личная старость - прелестный возраст. Удивительная свобода. Если сохраняешь воображение, можно все себе позволять. Чем больше немощей и болезней, тем скорее пройдут. Совсем близко предел Тишины. Это и всегда было близко, только отворачивался. Ну а теперь поворачивают: хватит, хватит валять дурака.

Кстати, простите за любопытство - верны ли слухи, что вы померли?

В любом случае эти "позывные вас ни к чему не обязывают.

Поздним вечером, чаще всего поздним вечером, где-нибудь в перелеске, подальше от запаха человечьего, или где-нибудь на берегу, где с тобой мы бывали, а ветер приметы стер, я развожу костер.

Письма старые жгу.

Старые письма, открытки старые с чудесами чистописания, словно мумии сухопарые, рассыпаются от касания.

Письма старые, старые письма, они старыми были, когда и не родились мы.

Да и много ли времени нужно, скажи на милость, чтобы дерево высохло и надломилось, чтобы взять да и постареть, а потом...

Старые письма, как люди старые, одеваются по-осеннему.

Старые письма, как песни старые, забываются, но не всеми.

Письма старые жгу. Как много их. Я сначала сижу, не трогая, ЖДУ, не двигаясь, не выплескивая из рюкзака.

Я костер развожу сперва мысленно, чтобы не заплясала рука...

Но пойми же, чудак, нету смысла хранить старые, совсем старые письма.

Для чего им лежать? Кто-то вынет, полюбопытствует и опять в ящик затиснет...

Да и много ли проку, скажи на милость, от прапрадедушкиного письма?

Кое-где даже правописание устарело весьма.

Сплошняки пожелтевших пролежней.

Ежели истрепаться вот так, до истаиваиия мозговой резьбы, обнаружатся отпечатки пальцев судьбы...

Ну пора. Спички взял?.. Заодно закурим. Этот способ кремации малооригинален, зато культурен.

Тихо, весело, славно горят листочки, как щенята друг с дружкой лижутся, покойникам не чета - видно, письма затем и пишутся, чтобы их не читать, а держать просто так, в этом ящике, в обгорелом моем мозгу...

Письма жгу, нанося убыток непоправимый архивам, кабинетным червям ненасытным, потомкам хилым, исследователям исподнего - ничего, пусть в анналах дерьма господнего, возбужденно жужжа, пороются и, пополнив его собой, успокоятся.

Отозвавшись на ворожбу, пламя жадное, наконец, опомнилось, охватило все разом, восстало в рост.

Письма жгу - это необходимый сигнал для звезд.

Им, которые сверху так ясно видят машинальную нашу возню, нашептать бы, что из этого выйдет, взять за руку...

Не виню и себя даже. Я так был слеп, что раскаянье окаменело.

Птички божии! Клюйте смело ископаемый этот хлеб, торопитесь, пока не продано, быстро, быстро...

Вот "люблю" твое, вот оно, эта искра.

Наконец встретились, обнялись два счастливца: огонь и я.

Сколько встреч в тебе, сколько лиц - столько длится агония.

Загляни, душа, в пламя-зеркало, заглотни ушат дыма терпкого...

Вот старик седой и незрячий. Кому-то он объясниться хочет. В морщинах улыбку пряча, бормочет: я зачем-то учился драться, ходил в походы. Как бы все это пригодилось, коль знать бы, кого рожу.

Мне бы только успеть прибраться да сжечь отходы, я вас не задержу.