Символическая жизнь - Карл Густав Юнг Страница 60

Похожий случай произошел с Бенуа, которого обвинили в плагиате, поскольку его роман «Атлантида» оказался полным подобием романа Райдера Хаггарда «Она». Но Бенуа категорически отрицал свою вину, утверждая, что никогда не видел книги Хаггарда и даже о ней не слышал. Возможно, это тоже было примером криптомнезии, но существует и вероятность «коллективного воспроизведения», как Леви-Брюль назвал явление распространения общих идей, что характерно для первобытных обществ. Мною этот вопрос будет рассматриваться позднее.

Все, что я рассказал о бессознательном, лишь поверхностный очерк о природе и действии этой сложной составляющей человеческой психики. Необходимо еще указать виды подпорогового материала, из которого спонтанно могут производиться символы наших снов. Подпороговый материал состоит из всего набора нужд, импульсов, намерений; всех восприятий и догадок, всех рациональных и иррациональных мыслей, выводов, индукций, дедукций, посылок; из всего разнообразия чувств. Любое из них или все они вместе могут принимать форму частичного, временного или постоянного бессознательного. Данный материал большей частью становится бессознательным потому, что, как говорится, для него не оказывается места в сознании. Некоторые мысли теряют свою эмоциональную энергию и становятся подпороговыми (т. е. они больше не привлекают сознательного внимания), потому что стали казаться неинтересными и несущественными или потому, что существуют причины, по которым мы желаем убрать их из поля зрения.

[Фактически для нас «забывать» подобным образом нормально и необходимо для того, чтобы освободить место в нашем сознании для новых впечатлений и идей. Если этого не будет происходить, то все, что мы переживаем, будет оставаться выше порога сознания, и наш разум окажется до невозможности переполненным. Это явление так хорошо известно сегодня, что большинство людей, которые хоть что-то знают о психологии, принимают его как само собой разумеющееся.]

Многие люди ошибочно переоценивают роль воли и полагают, что ничто не может произойти в их собственном разуме без их решения и намерения. Но следует четко разграничивать намеренное и ненамеренное содержание сознания. Первое проистекает из личностного Эго; второе же – из источника, который не идентичен Эго, а представляет его «другую сторону», являющуюся своего рода иным субъектом. Наличие такого субъекта ни в коей мере не служит патологическим симптомом. Этот нормальный факт можно наблюдать всегда и везде.

C одним из моих коллег я однажды обсуждал поступок другого врача; этот поступок я назвал «совершенно идиотским». Врач был личным другом моего коллеги и к тому же фанатичным приверженцем некой идеи, сторонником которой был и мой коллега. Оба были убежденными трезвенниками. В ответ на мое критическое высказывание он импульсивно воскликнул: «Разумеется, он осел» – и, чуть помедлив, добавил: «Я имею в виду, он человек высокого интеллекта». Я мягко возразил, что сначала он все же назвал его ослом. Но коллега сердито ответил, что никогда бы так не отозвался о своем друге, к тому же в присутствии противника его идеи. Коллега высоко ценился как ученый, но его правая рука не ведала, что творит левая. Таким людям не следует заниматься психологией, и, как правило, она им и не нравится. Но именно таким образом обычно относятся к голосу «другой стороны»: «Я так не говорил, я не это имел в виду». И в итоге, как говорил Ницше, «память предпочитает уступить».

[Открытие, что бессознательное – это не простой склад прошлого, но что оно полно зародышей будущих психических ситуаций и идей, привело меня к новым подходам в психологии. Вокруг этого положения развернулось множество дискуссий. Но остается фактом то, что помимо воспоминаний из давнего осознанного прошлого, из бессознательного также могут возникать совершенно новые мысли и творческие идеи; мысли и идеи, которые до этого никогда не осознавались. Подобные вещи мы обнаруживаем в каждодневной жизни, когда задачи порой решаются совершенно новыми способами; многие художники, философы и даже ученые обязаны своими лучшими идеями вдохновению, которое внезапно появились из бессознательного. Способность достичь богатого источника такого материала и эффективно перевести его в философию, литературу, музыку или научное открытие – одно из свойств тех, кого называют гениями. Ясные доказательства такого факта мы можем найти в истории самой науки. Например, французский математик Пуанкаре и химик Кекуле обязаны своим важным научным открытием (что признают они сами) внезапным «откровениям» из бессознательного. Так называемый «мистический» опыт французского философа Декарта включил в себя подобное внезапное откровение, во вспышке которого он увидел «порядок всех наук». Английский писатель Роберт Льюис Стивенсон потратил годы в поисках истории, которая иллюстрировала бы его «сильное чувство двойственности человеческого бытия», когда вдруг во сне ему открылся сюжет «Доктора Джекиля и мистера Хайда». Позже я детально опишу, каким образом подобный материал возникает из бессознательного, и исследую формы, в которых это бессознательное выражается. Сейчас же я просто хочу отметить, что способность человеческой психики продуцировать новый материал особенно значительна, когда имеешь дело с символами сна; в своей профессиональной практике я постоянно обнаруживал, что образы и идеи, содержащиеся в снах, не могут быть объяснены лишь в терминах памяти. Они выражают новые мысли, которые еще никогда не достигали порога сознания.]

3. Язык снов

[Обсуждение некоторых подробностей происхождения наших снов диктовалось тем, что это почва, из которой произрастает большинство символов. К сожалению, они трудны для понимания. Как я уже указывал, сон совершенно не похож на историю из жизни сознательного разума. В обыденной ситуации мы думаем над тем, что хотим сказать, выбираем наиболее выразительный способ передачи мысли и пытаемся сделать наш рассказ логически связанным. Например, грамотный человек будет избегать слишком сложных метафор, дабы не создавать путаницы в понимании. Но сны имеют иное строение. Образы, кажущиеся противоречивыми, смешно толпящимися в спящем мозгу, утраченное чувство нормального времени, даже самые обычные вещи во сне могут принять загадочный и угрожающий вид. Может показаться странным, что бессознательное располагает свой материал столь отлично от принятых норм, которые мы, бодрствуя, накладываем на наши мысли. Каждый, кто помедлит минутку, чтобы вспомнить сон, признает эту разницу главной причиной, по которой сны считаются такими трудными для понимания. Они не имеют смысла в терминах состояния бодрствования, и потому мы склонны или не принимать их во внимание, или считать «мутящими воду». Возможно, в этом будет легче разобраться, если вначале мы осознаем, что идеи, с которыми мы имеем дело в нашей, по всей видимости, дисциплинированной жизни, совсем не так ясны, как нам хотелось бы в это верить. Напротив, их смысл (и эмоциональное значение для нас) становится тем менее точным, чем ближе мы их рассматриваем. Причина же кроется в