Лев Клейн - Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность Страница 61

Через некоторое время Доналд проснулся с лихорадкой, врач сказал, что это воспаление легких, в больнице нашли в них каверны и анализ показал СПИД. Вирус был подхвачен давно, еще при жизни с Марком, когда он изменял Марку, не пользуясь презервативом. Болезнь прогрессировала быстро. Марк присутствовал при его последних словах. Заплетающимся языком Доналд проговорил: «Они огромные. Как сливы. Я никогда не смогу их попробовать снова».

У Марка анализы оказались хорошими (Rees 1989: 80–81, 99-100, 133).

Что ж, роман, художественная литература. Кто может сказать, как далеко увела писателя-гомосексуала его разнузданная фантазия? Но вот достоверная реальность жизни, из автобиографии известного английского режиссера Дери-ка Джармена. Первый настоящий опыт секса пришел, когда Дерик гостил у женатого друга.

«Однажды мартовским вечером я вернулся с прогулки рано, когда Майкла еще не было, а за роялем сидел молодой канадец. Это был студент-психолог из университета Альберты. Мы были сверстники, обоим по 22. Я пропустил последний автобус, и Бренда предложила мне «Не лечь ли тебе в кровать Майкла, уже очень поздно, и он уже явно сегодня не вернется». Когда я заснул, Рон пересек комнату, и забрался ко мне в постель. Это было так неожиданно. Я не ассоциировал «голубых» с молодыми. Мне казалось, что они всегда пожилые, какими они описываются в газетах. Когда Рон оказался у меня в кровати, я был так поражен, что просто лежал в его объятиях». Но когда на следующий день Рон не пришел, Дерик к ужасу хозяев дома пытался покончить с собой. Рона отыскали. Пришла любовь, еще очень скромная. Потом Рона сменил Маршалл. Но и «секс, который у меня был с Маршаллом, не был глубоким, проникающим; так, взаимная мастурбация». " Разгул начался с поездки в Нью-Йорк. Вскоре по приезде пригласили Дерика на «голубую» вечеринку. Суета оказалась неинтересной. Но:

«…попался черный парень, которому было тоже не по себе, как и мне, он затащил меня в спальню, где были свалены шубы. У нас был секс. Это был у меня первый настоящий секс. <…> Этот парень был с большим сексуальным опытом. Он знал, что к чему. Мы делали любовь». Эти воспоминания уже из интервью. Корреспондент:

«— Так вы вернулись домой уже гомосеком?

— Определенно. И с мондавошками.» (Jarman 1992: 44).

Насекомые были предупредительным сигналом, но он не был услышан. Далее описывается целый ряд разнообразных приключений. Очень примечателен один рассказ. Дело происходит на окраине Лондона, в «кустах оргий» — в Вересковой Пустоши Хэмпстед.

«Прошлым вечером я увидел парня, окруженного четырьмя или пятью мужчинами. Дождило и было страшно холодно. Он сосал им. Он был чрезвычайно красив, и это отличало его от тех вокруг него, хотя, вероятно, внутренне они были очень деликатными людьми. Я поднял его с земли. К моему удивлению, он не оттолкнул меня, а вздохнул, но подчинился.

Я обнял его. Он отдал мне свою последнюю сигарету. Хоть я и не курю, я принял ее и пошел с ним. Я хотел уйти из Пустоши и привести его к себе домой, но знал, что этого не получится. <…> У него были темные волосы и солдатская стрижка — короткие виски и затылок. Ему было примерно 25 или немного меньше. «Почему ты здесь?»- спросил я его. «Ну, не заснуть, мне надо приходить сюда время от времени, вот я и здесь». — «Что ж, я и сам такой», — ответил я.

Я шел с ним минут пять или шесть, потом обнял его на прощанье. Он сказал: «Чтобы попасть на Кинг Кросс, мне надо пойти обратным путем». Я чувствовал, что он не собирается ни на какую станцию, а хочет вернуться, чтобы сосать этим людям.

Почему те, кто не здесь, не верят, что мы, кто здесь, в силах принимать ответственные решения насчет своей сексуальности? Люди должны сами принимать решения о себе. Даже если человек бросает в жертву свою жизнь, что сомнительно, это его решение, и оно не хуже, чем идти на войну и умереть за веру.» (Jarman 1992: 21–23).

Дерик Джармен занимал воинственную позицию отстаивания и пропаганды голубого секса, сколь угодно вольного. В конце своей книги «На ваш собственный страх и риск. Завещание святого» он поместил свою беседу 1988 г. с корреспондентом телевидения, которую закончил призывом:

«Я надеюсь, парни будут продолжать влюбляться в парней, а девчата в девчат, и те там не найдут способа изменить это. Устройте мне государственные похороны: пошлите всех парней в сауны, дайте им загореть на солнце, чтобы они могли маршировать по улицам Лондона совершенно голыми, бронзовыми и красивыми. Сделайте Палату Общин притоном, где могли бы переночевать не достигшие 21 года.» (Jarman 1992: 103).

Двадцать один год — это был тогда рубеж самостоятельности в Англии, а Джармен требовал самостоятельности для более юных. Бронзовыми, голыми и красивыми полон его фильм «Себастиан». Всю жизнь Джармен отстаивал свое право на риск. Беседуя с корреспондентом, он уже знал, что заражен и не скрывал этого. Через несколько лет, успев похоронить многих своих друзей, в том числе Фреда Меркюри, и написав книгу-завещание, он умер от СПИДа.

В воспоминаниях Джармена привлекает внимание рассказ о встрече в Вересковой Пустоши. Это та самая Вересковая Пустошь Хэмпстед в Лондоне, о которой писал Рис. Пустошь бесшабашной и опасной охоты за сексом, пустошь обжигающей и манящей разнузданности, пустошь разврата. Нечто подобное существует и в Нью-Йорке — это набережная у начала Кристофер-стрит. Вот как описывает гомосексуальный писатель-негр Сэмьюел Дилейни свои ночные похождения между грузовиками, припаркованными в этом месте:

«Обычно к часу или двум ночи движение грузовиков стихало <…> Иногда просто походить между автобусами или автомашинами значило переходить от одной сексуальной связи к другой, от одного партнера к другому с интервалом в пять, двадцать или сорок минут. Ходить между тяжелыми грузовиками, пролагать себе путь между гладкими или шершавыми стенами значило проникать в пространство с такой насыщенностью либидо, какую невозможно описать тому, кто этого не знает. Многие режиссеры порнофильмов, геи и натуралы, пытались воспроизвести подобное, но эти попытки не удавались, так как то, что они пытались показать, было диким, безоглядным, бесконтрольным, тогда как действительность подобной ситуации была основана если не на обществе, то на тридцати пяти, пятидесяти или сотне тех, кто был в это вовлечен, и это сообщество было велико, упорядочено, высокосоциально, внимательно и молчаливо. В те времена в этих аллеях, ограниченных стенами автобусов — иногда между грузовиками, иногда в кузове — член переходил из уст в уста, в руку, в зад, в рот, даже не прерывая контакта с другой плотью более, чем на несколько секунд; рот, рука, зад принимали всё, что им предлагалось: когда один член покидал тебя в поисках иного места, другой требовал лишь поворота головы, бедер, руки не более, чем на дюйм, три дюйма.» (Delany 1988, цит. в Расселл 1996: 402–403).

Можно сваливать всё на загнивающий Запад, на трущобную жизнь больших городов, на соблазны Лондона и Нью-Йорка. Милые мои, у нас есть свои вересковые пустоши, даже пожалуй еще худшего пошиба. Это «голубые» общественные туалеты — давняя советская традиция. Такие есть просто на улицах, есть во многих вузах.

Отрывок из Харитонова (с обычной его стилизацией):

«Г. сказал у них в институте есть телевизор кабинка дырочки просверлены в стенке залеплены все бумажками как звездное небо. Когда он входит в ту кабинку надо бумажку одну отклеить посмотреть что он делает. Он тоже со своей стороны смотрит в какую-то неведомую дырочку на тебя, ты начинаешь как будто дрочить. Надо запастись карандашом и бумагой и если он клюнул если дело пошло свертывать трубочкой записку и просунуть в это отверстие чего хочешь? или самому прямо предлагать. А на метр от пола сам телевизор квадратная дырка тоже на слюнях заклеенная газетой с потеками от прежних разов куда он и просунет член если согласится. И вот ты как охотничья собака должен не дыша выжидать когда в ту кабинку кто-то зайдет и что он там будет делать и потом ему предлагать через телевизор тут всё что надо для страсти один так провел весь свой отпуск 30 дней в такой барокамере на пл. Революции вот то что надо честная страсть в уборной на фоне измазанных стен солдат тебя как ел. не видит и ты что не надо не видишь никаких лишних слов никакого молчания после никакой там тягостной человечности отсосал и закрыл телевизор. И риск и защита стенками и что люди снаружи приходят и уходят и что вы не знакомитесь никаких там человеческих отношений и как-то это всё через дырочку и ведь заходят туда в телевизор те кто более или менее знают что это за кабина что там за предложение последует из соседней ведь кто-то ее просверлил и это заведено во многих клозетах что последняя кабина у стенки для этого значит все кому надо знают что здесь бывают и дзествицельно простому натуральному юноше просто зашедшему подрочить почему бы ему не согласиться его как раз застают в тот заповедный момент когда он готов и даст отсосать.» (Харитонов 1993: 184).