Лев Клейн - Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность Страница 64

Такой любви, какую я имею в настоящее время, у меня еще никогда не было. Мой возлюбленный, 15-летний красавец, любит меня безгранично: подобной любви нельзя найти даже в поэтических произведениях. Он вполне развит и духовно и физически — ему можно дать лет 18, хотя он и невысокого роста. Я поцеловал его в первый раз и признался ему в своей любви очень скоро после того, как нас с ним свел счастливый случай. Он был поражен, но ответил мне поцелуем и сказал, что хотя он и любит меня только платонически, однако согласен отдаться мне.

Я не курю и не пью, одеваюсь красиво, но не до смешного, имею наружность и осанку мужчины. <…> Лишь однажды я взял в рот член своего друга, мне не нравится целовать половые органы друзей. <…> Педерастия кажется мне отвратительной. Никогда я не унижался до этого. Единственный опыт причинил мне даже боль».

Неясно, предпочитал ли он взаимную мастурбацию, или активную роль в педерастии. Но ясно, что с 15 лет в нем произошел внезапный переворот, и он стал гомосексуальным.

Однако поскольку его автобиография достаточно подробна, можно увидеть, что переворот этот был всё-таки предсказуем.

«В детстве я любил играть в куклы, занимался рукоделием, вязанием, особенно я любил причесывать своих сестер. Очень охотно я надевал женское платье и часто выражал желание быть женщиной. Да и теперь при сношениях с моими друзьями я часто чувствую себя женщиной. <…> Я не считаю нужным лечиться от своего болезненного влечения, ибо обязан ему многими в высшей степени сладкими минутами» (Крафт-Эбинг 1996: 355–358).

Видимо, он был в глубине души, сам того не понимая, гомосексуален с детства, а гетеросексуальное поведение и ощущения были навязаны воспитанием, влиянием среды. В конце концов натура взяла своё.

Человек может и сам осознавать, что сдвиг не случаен. С. из Новосибирска пишет в газету «Тема»:

«Мне 32 года, женат. В сексуальном плане дома вполне удовлетворяю невысокие требования жены и сам испытываю оргазм. Но неизмеримо большее удовлетворение я получаю от половой близости с мужчиной. У меня как-то не сложилось четкой ориентации половой роли при гомосексуальных контактах, но всё же больше удовлетворение испытываю, выполняя так называемую пассивную роль. Вероятно, по своей природе я бисексуален.

Впервые контакт с мужчиной произошел в 25 лет, но морально я был давно к нему готов. Последние годы, мастурбируя, я достигал оргазма, вводя в анальное отверстие какой-нибудь предмет, представляя, что это член моего партнера. И вот наступил день, когда я решился на непосредственный контакт. Это был оральный секс. Я впервые ощутил мужскую плоть во рту, имел возможность ласкать член губами и наслаждаться этим. Я мог делать всё, о чем мечтал. Это меня потрясло — я впервые в жизни испытал такое сильное возбуждение и удовлетворение. Я был счастлив, как будто открыл тайну, изменившую всю мою жизнь» (Почтовый перекресток 1992: 13).

Но вот еще один случай из Крафт-Эбинга (наблюдение 130). Чиновник из здоровой семьи.

«Сам я крупного сложения; в моей осанке и походке нет ничего женственного. <…> Моя половая жизнь началась с 13-летнего возраста, когда я познакомился с одним мальчиком старше меня, с которым мы с удовольствием касались гениталий друг друга. На 14-м году у меня было первое излияние семени. Наученный двумя старшими товарищами по школе, я стал заниматься онанизмом иногда вдвоем, иногда наедине; в последнем случае я всегда представлял себе в воображении лица женского пола. <…> Позднее я сделал попытку вступить в связь с одной красивой и здоровой девушкой, имевшей очень развитые груди; я неукоснительно придерживался того, что в мое распоряжение предоставлялась верхняя часть ее тела, и целовал ее в рот и в груди, в то время как она захватывала рукой мой сильно эрегированный пенис. Однако, как бы настойчиво я ни просил о половом акте, она разрешала только касаться ее гениталий.

Вскоре после моего поступления в университет случилось одно событие, которое произвело во мне целый переворот. Однажды вечером я провожал домой своего приятеля; будучи в веселом расположении духа, я схватил его за половые органы. Он оказал слабое сопротивление; тогда мы вошли в его комнату и стали онанировать. С тех пор мы занимались взаимным онанизмом очень часто. Дело доходило до введения пениса в рот с последующим семяизлиянием. Примечательно, что в этого приятеля я вовсе не был влюблен. В то же время я был страстно влюблен в другого моего товарища, в присутствии которого я, однако, не испытывал никакого полового возбуждения и который вообще не вызывал у меня никаких эротических представлений.

Педерастией мы не занимались; даже это слово не употреблялось между нами. Со времени отношений с другом я сильнее стал предаваться онанизму; женские образы в моем воображении отходили, конечно, всё более и более на задний план, я больше думал о молодых, красивых, крепких мужчинах, с возможно более крупными членами тела. Юноши в возрасте 16–25 лет без бороды казались мне наиболее привлекательными; но важно, чтобы они были красивы и чистоплотны. В особенности возбуждали меня молодые рабочие, носившие брюки из так называемого Манчестера, или из английской кожи, преимущественно каменщики. Люди моего положения совсем не действовали на меня возбуждающим образом; напротив, при виде какого-нибудь коренастого парня из народа я ощущал заметное половое возбуждение. Прикосновение к его брюкам, их расстегивание, прикосновение к половому члену, равно как и поцелуи, казались мне величайшим наслаждением. <…> Я никогда не пытался, да и не буду пытаться сделать молодого рабочего или кого-нибудь другого объектом своей извращенной похоти, но влечение к этому я чувствую в себе очень часто. Иногда я прижимаю к груди изображение такого парня и онанирую у себя дома.

К женским занятиям у меня нет никакой склонности» (Крафт-Эбинг 1996: 293–295).

Кратко, но колоритно изложенный современный пример:

«…Года 2–2,5 назад было дело — стоял я, ждал автобуса, вечер, народу мало, несколько парней пошли за ближайший забор «по нужде», а за ними один мужчина — уже не молодой… Потом он вышел, подошел ко мне, завел разговор о том, о сём, потом спросил — «Не хочешь помочиться? Тут никто не увидит». «Не хочу» — говорю, а он почти сразу сказал — «там парень один стоял, — так у него такой длинный член — просто загляденье, а у меня посмотри» — и он вытащил. Я сначала опешил, а он шепчет — горячо так: «ну прикоснись!» — и подходит совсем близко, так, что моей руки касается его головка и у него вздрагивает, он касается меня губами — я отойти хочу, но чувствую, что он меня покоряет и говорю: «пошли», — точнее, дрожащим шёпотом… Те парни ещё не ушли, и он подвёл меня к одному и говорит: «давай я у вас двоих в рот возьму». Я молчу, а тот парень улыбнулся, вынул — и вправду здорово!!! Я чувствую — хочу, — а мужчина у меня вынимает. Но сначала у меня с тем парнем соединил члены, и я тут же кончил, потом размяк, дрожу. Мужчина у нас взял, я уже и его и парня поцеловал, и сам у них взял, потом в…

Потом еще раз я ехал на пляж в Строгино, и такой мальчик стоял рядом! Я его глажу и спереди и сзади, а он: «не надо…»… Потом, когда купаться пошёл, я на него в воде наткнулся буквально — ныряю, и сразу — раз… Но он даже кричать не стал. Потом мы вышли, и он рассказал, как его за день до этого один «качок» попросил, чтобы этот мальчик его рукой удовлетворил (в видео-салоне), и потом весь вечер его уцеловывал.

Это я пишу для того, чтобы сказать — случай большое дело…» (Ваши письма 1991:12).

Так обстоит дело с примерами приобретенной гомосексуальности.

В науке это, пожалуй, самая старая гипотеза. Она постепенно, с плавным переходом, развилась из давнего и стойкого обыденного убеждения, что гомосексуальность — грех, что ее практикуют по злому умыслу, что она идет от развращенности. Или от злого умысла не самого человека, а кого-то другого: на человека навели порчу, подсунули ему какого-то зелья. Или совратили — воспользовались недомыслием, задурили и приохотили. Когда в этом комплексе идей стали подтачиваться и отпадать представления о злонамеренности гомосексуалов или их соблазнителей, о чьем-то злонравии и неуважении к обычаям, а главная идея конкретизировалась и обросла доказательствами, простонародный стереотип трансформировался в научную гипотезу. А коль скоро у народного стереотипа были разные варианты, разные представления, кто и в чем виноват, то с самого начала гипотеза эта тоже формировалась в разных вариантах, или, можно сказать, представала в виде разных гипотез.

Первую из них, криминологическую, можно вообще оставить без рассмотрения, поскольку она просто оформляла в научных и юридических терминах бытовой предрассудок. Согласно ей, гомосексуальность это сознательное преступление, на которое люди идут от пресыщенности, злонравия и асоциальных настроений. В XIX веке еще многие ученые (даже медики) придерживались этого взгляда, в начале XX века уже немногие (например, датский судья И. Вильке и врач Э. Фрэнкель — Wilcke 1908; Frankel 1908). Но и сейчас можно встретить воинственных сторонников этого взгляда. Так, в США конгрессмен Уиллиам Дэннемейер издал книгу «Тень над страной. Гомосексуальность в Америке». В ней он ужасается огромному, как он полагает, росту гомосексуальности в американском обществе и собирает все возможные научные и религиозные аргументы против этого явления. Он приписывает его злой воле гомосексуалов. Дэннемейер пишет, что «гомосексуальность не является неопровержимо врожденной «ориентацией», а вероятно есть дурная привычка, приобретенная в раннем детстве или в период полового созревания» (Dannemeyer 1989: 11). В предисловии к переводной книге православный автор Сергей Ельников (1998: 12) отстаивает старую догму: «Содомия как следствие пресыщения».