Дженнифер Джекет - Зачем нам стыд? Человек vs. общество Страница 7

Как государство помогло нам проститься со стыдом

Когда церковь и государство превратились в повсеместно распространенные могущественные системы, группы людей делегировали этим властным институтам определенные права: например, право физического наказания. До изобретения тюрем многие наказания, в том числе самые ужасные, носили публичный характер. Такие изуверские казни, как четвертование, при котором человека приковывали к четырем лошадям и отрывали конечности, проводились при массовом стечении народа. По крайней мере с XII века применялось клеймение преступников, не меньшие увечья приносило вырывание ушей или ноздрей. Слово «стигмат», означающее «клеймо», «отметина», появилось в Древней Греции для обозначения символа, выжигаемого или вырезаемого на теле человека в знак того, что он является рабом, разбойником или изменником. По словам специалиста по денежному обращению антрополога Густава Пиблза, клеймо на должнике было древнейшей формой рейтинга надежности. Непременной принадлежностью городской площади служили позорный столб, позорный стул и колодки. Нечистого на руку пекаря могли выставить на поругание с тестом на голове.

Затем многие принятые на Западе наказания отмерли. Философ Мишель Фуко описал роль государства в исчезновении постыдных наказаний в книге «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы»[2] (1975). С позорными столбами было покончено во Франции в 1789 году, в Англии – в 1837‑м. В XIX веке во Франции и в Англии было запрещено клеймение, а во Франции еще и публичная демонстрация заключенных. Нью-Йорк стал первым штатом, запретившим публичную казнь через повешение в 1835 году, и другие штаты постепенно последовали его примеру{15}. Благодаря тюрьмам наказание стало более приватным делом.

Несмотря на повсеместное распространение приговоров к тюремному заключению, которое само по себе сопряжено со стыдом, и отказ от позорных наказаний, государство продолжает использовать стыд, но в более мягких формах. В некоторых штатах судьи приговаривают воров к публичному ношению табличек, сообщающих об их преступлении. В ноябре 2012 года жительница Огайо, выехавшая на тротуар, чтобы обойти полный детей школьный автобус, была вынуждена простоять два часа на улице с плакатом следующего содержания: «Только идиот будет ехать по тротуару, чтобы обогнать школьный автобус». В Китае принято публично водить уголовников с вывешенными на них описаниями их преступлений.

Существует много убедительных доводов против того, чтобы государство использовало стыд для воздействия на преступников. Марта Нуссбаум, специалист по политической философии, является одним из самых непримиримых противников наказаний стыдом. Она убеждена, что главное предназначение государства – оберегать человеческое достоинство и постыдные наказания идут вразрез с этой миссией. Можно возразить, что преступник сам посягнул на человеческое достоинство, но, с точки зрения Нуссбаум, подключение публичной системы права все меняет: «Участие государства в наказании стыдом – принципиальный момент. Люди всегда будут превращать других людей в отверженных, и преступники обречены быть изгоями. Но для государства соучаствовать в подобном унижении означает подрывать самые основы идей равенства и достоинства, на которых строится либеральное общество»{16}. Другие правоведы замечают, что стыд просто не эффективен в современном урбанистическом обществе, отличающемся мобильностью и анонимностью.

Профессор права Джеймс Уитмэн выступает против наказания стыдом, поскольку обязанность осуществлять возмездие перекладывается при этом с государства на общество. Государство же, по его мнению, не должно использовать стыд, поскольку призвано гасить в своих гражданах побуждение карать отступников, а не подталкивать их к этому: «Меры взыскания, сопряженные со стыдом, в нашем обществе недопустимы по той же причине, по которой они кажутся нам непозволительными в Китае или в Афганистане под властью Талибана. Они воплощают неприемлемый стиль правления в силу своего воздействия на психологию общества. ‹…› Постыдные наказания были бы недопустимы даже при совершенном отсутствии какого-либо ущерба для преступника хотя бы уже потому, что представляли бы собой неуместное партнерство государства и толпы»{17}. В противоположность аргументации Нуссбаум, логика Уитмэна предполагает отказ от наказания стыдом в интересах скорее общественности, чем виновного.

Иными словами, человечество предпочло, чтобы их интересы представляло государство даже в отношении наказаний. И если государство предлагает общественности помочь ему в этом деле – к примеру, обязывая изобличенных воров публично носить на себе подробное описание совершенных ими краж, – то делегирует часть своих обязанностей толпе, которая, по словам Уитмэна, может вести себя «непостоянно и неконтролируемо». Однако, как мы увидим в дальнейшем, бывают случаи, когда стыд, даже в рамках наказания со стороны государства, можно использовать во благо социума, причем сам социум сочтет такие меры приемлемыми.

Бывает ли абсолютное бесстыдство?

Итак, стыд занимает невысокое место в шкале эмоций типичного американца, но, мало этого, его противоположность – бесстыдство – нередко носит ярко выраженный характер (что приводит к появлению книг наподобие «Придурков» Аарона Джеймса). Как установила Рут Бенедикт, для японцев явилось откровением, что захваченные в плен во время Второй Мировой войны американцы не стыдятся положения военнопленных, тогда как в японской культуре это немыслимый позор. В ходе нашего эксперимента по изучению влияния стыда на кооперацию многие студенты боялись оказаться отщепенцами, но нашлись и такие, кого это не волновало. Меня поразило наглое спокойствие некоторых игроков, выставленных на всеобщее обозрение за то, что они не внесли ни доллара в общий котел. Проще всего объяснить проявленную ими неуязвимость врожденным бесстыдством их натуры, но, скорее всего, ситуация несколько сложнее.

Стыд определяется в сравнении с социальной нормой, чем и объясняется изменчивость категории стыда и многообразие ее проявлений в зависимости от культурного контекста. Индейцы из племени бакаири, обитающего в Центральной Бразилии, считают до крайности неприличным есть у всех на виду, а собственной наготы совершенно не стесняются. Вам, скорее всего, станет стыдно за ухажера, не оставившего официанту чаевых, если дело происходит в США, но не во Франции, где давать чаевые не принято. В ряде случаев стыд и связанное с ним общественное порицание вызывают незаслуженно отрицательную реакцию, хотя проблема не в самом стыде, а в той социальной норме, по которой он поверяется. Если врачам слишком стыдно признать или озвучить свои ошибки, зло тут не в стыде как таковом, а в норме, согласно которой врач не может ошибаться и не ошибается (причем, как мне кажется, такая социальная норма порождена страхом судебного преследования).

Отчасти действенность стыда объясняется склонностью человека к негативу – наш мозг неравномерно обрабатывает информацию негативного и позитивного характера. Дурное лучше запоминается. Порой люди верят сплетням, даже если очевидна их лживость. Негативные мнения прилипчивей положительных{18}, а потеря чего бы то ни было (в том числе репутации) переживается острее, чем радость обретения{19}. Поэтому родители так любят повторять пословицу про ложку дегтя, которая отравит бочку меда, и слова Бенджамина Франклина: «Нужно множество добрых дел, чтобы приобрести хорошую репутацию, но, чтобы потерять ее, достаточно одного проступка».

Более заметная роль стыда в коллективистских культурах объясняется, помимо прочего, тем, что социальные нормы в них разделяются практически всеми и следование им является обязательным. В обществах, превыше всего ценящих индивидуализм и обособленность, стыд проявляется не столь очевидно. Однако испытывают его люди любой культуры. Многие считают бесстыдными жестоких гангстеров, и, возможно, есть среди них и такие. Но и в уличной банде, как в любом социуме, есть свое представление о стыде, устанавливаемое относительно собственных норм – многие из которых связаны с товариществом и стукачеством, – и собственные виды наказаний. Даже у воров есть своя честь и свой стыд – просто они отталкиваются от других социальных стандартов.

Знавал стыд и Эдвард фон Клоберг III. В 1998 году он влюбился в человека, который не отвечал ему взаимностью. Он начал терять деньги, а для богатого американца нет большего позора, чем обеднеть. Ко всем бедам прибавились диабет, рак кожи и другие болезни. Однако он отказывался от помощи друзей и от больничного лечения «по социалке», как он это называл. Человек, «обессмертивший» свое имя заявлением, что стыд – удел слабаков, в буквальном смысле был убит стыдом. В 2005 году и прежде склонный к мелодраме 63-летний фон Клоберг дал свое последнее представление – покончил с собой, бросившись с башни римского замка.