Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта - Дмитрий Александрович Узланер Страница 7

ожидаемого результата, заведя, по сути, социологию в тупик: точных результатом как не было, так и нет, но к неточности прибавилось еще и измельчание исследовательских вопросов. О кризисе социологии последние годы много пишет Питер Бергер[72], некогда написавший работу «Приглашение в социологию», зазывавшую молодых людей в эту интересную и увлекательную дисциплину. Корни проблемы Питер Бергер видит именно в этом помешательстве на сциентизме и, как следствие, «методологическом фетишизме», когда используются «все более утонченные методы для изучения все более тривиальных сюжетов»[73].

Беспокойство по поводу имиджа в глазах коллег с других факультетов, тревога по поводу финансирования, которое могут не продлить или не увеличить, если хотя бы на секунду выйти из образа «настоящего ученого», делающего «настоящую науку», вполне понятны с человеческой точки зрения. Однако могут ли такие «человеческие, слишком человеческие» соображения быть приняты в качестве легитимной критики психоанализа?

Так почему же многие исследователи категорически отвергают психоанализ?

В связи с нейропсихоанализом мы уже упоминали о том, что человека можно рассматривать как бы с двух сторон: с одной стороны, его можно рассматривать как объект, как что, как нечто сугубо физическое и материальное, подлежащее беспристрастному научному изучению наряду с прочими материальными явлениями. В нашем случае речь идет прежде всего о мозге и происходящих в мозгу процессах. С другой стороны, человека можно рассматривать как субъекта, как кто, как нечто нефизическое и нематериальное. Эта субъективная сторона человека раскрывает целое новое — собственно человеческое — измерение: это субъективная вселенная смыслов, значений, амбивалентных отношений, путаных желаний, вины, тревоги, свободно принимаемых решений. Человеческая психика покоится на материальном субстрате физиологии, в том числе и физиологии мозга, однако от этого она не перестает быть принципиально иной по отношению к своему физиологическому основанию. Что бы ни происходило в мозгу на самом деле, мир человека — это мир не сводимых к физиологии смыслов, это мир — что важно, — не замыкающийся на одном человеке, но существующий в сложном, пронизанном переносами и контрпереносами социальном интерсубъективном контексте. Именно этот мир и изучает психоанализ.

Казалось бы, это самоочевидно. Но далеко не для всех. Есть такое очень странное, но тем не менее популярное мировоззрение, согласно которому никакой субъективности как особой, на что-то влияющей реальности не существует, это всего лишь иллюзия, которую в исследовательских целях можно спокойно вынести за скобки. Человек в рамках таких подходов рассматривается как машина, как биоорганический робот, компьютер, чье функционирование полностью предопределено физиологическим субстратом.

Эту позицию можно назвать вульгарным материализмом, примитивным биологизаторством, или, если совсем серьезно, — «строгим натурализмом» (strict naturalism). Строгий натурализм берет верования, желания, предпочтения, выборы и проч., что составляет нашу сознательную, разумную психологическую жизнь, и объясняет все это понятиями, которые обозначают нечто несознательное, нементальное и непсихологическое.

Сторонники такого подхода отрицают любую каузальность, вытекающую из феноменов человеческого сознания и самосознания, включая и свободу воли; эти феномены должны быть обязательно так или иначе сведены к нементальным основаниям. Как пишет один из сторонников такой точки зрения:

Любое законченное объяснение ментального явления должно быть сведено к нементальным понятиям, иначе это не будет никаким объяснением. Вполне возможно объяснить одни ментальные явления другими — может быть, в понятиях веры или желания, — однако если мы ищем объяснение всех ментальных явлений, то нам все равно придется двигать эти ментальные объяснения до тех пор, пока мы не приблизимся к абсолютно нементальным понятиям[74].

Строгий натурализм

как идеальная научная философия пытается включить все аспекты реальности во всеобъемлющую объединенную перспективу, которая исключает все, что является по своей природе сознательным, психологическим или ментальным[75].

Именно это мировоззрение нередко отождествляется с научным, принимается многими исследователями по умолчанию как нечто естественное[76]. Неудивительно, что психоанализ, который весь построен на внимании к субъективной стороне человека, который признает за психикой отдельную каузальность, который говорит о целом «психическом аппарате», являющемся неким психическим аналогом физической анатомии, который, страшно сказать, порой позволяет себе оперировать понятием «душа», вызывает раздражение и презрительное хмыкание у адептов подобного взгляда на мир.

Возьмем Даниэла Деннета, одного из самых ярких современных философов-натуралистов. Его основная работа — «Объясненное сознание»[77] — как раз и посвящена последовательному изложению «строго натуралистического» взгляда на человека. В частности, он пишет:

лишь та теория, которая объясняет сознательные события в понятиях несознательных событий, может вообще претендовать на объяснение сознания[78].

Eдва ли удивительно, что книга начинается с ехидных комментариев в адрес психоанализа, представляемого как абсурдная игра на пьяной вечеринке[79].

Никто не может запретить людям придерживаться любых, даже самых безумных воззрений. В конечном счете каждый сходит с ума по-своему. Но мы должны четко понимать, что именно тут стоит на кону. Дело уже не в психоанализе, дело в отрицании человека. Это атака на человеческую субъективность, на человечность в принципе во имя плоских, примитивных и якобы научных подходов. Психоанализ тут оказывается в одном ряду с религией, теологией, вообще с любыми подходами, которые отстаивают человеческую сложность. Защищая психоанализ, мы защищаем не просто конкретные положения того подхода, который 100 лет назад был предложен австрийским ученым, мы защищаем нечто большее — собственно человеческое в человеке — от новых варваров от науки, любителей простоты и ножей для колки льда.

И здесь хотелось бы снова вернуться к нейропсихоанализу. Мозг и человеческая субъективность, безусловно, связаны. Можно спорить по поводу того, как именно эта связь осуществляется. Сам Фрейд считал, что мозг, подобно печке, поставляет энергию, которая затем приобретает совершенно иное качество — она становится психической энергией и приводит в движение особую психическую вселенную, существующую параллельно процессам в человеческом мозгу[80]. Нейропсихоанализ сегодня настаивает на гораздо более существенной связи между физиологией мозга и вселенной человека. Однако как бы там ни было, человеческая субъективность — вопреки громогласным заявлениям, например, Катрин Малабу с ее cerebrality[81] — нередуцируема к мозгу. Мозг и субъективность — это две принципиально разные вселенные: что бы там в