Екатерина Мурашова - Ваш непонятный ребенок Страница 72

— А вы и с Лариской говорили?! Ну, она вам, наверное, про меня такого наплела…

— Лариса жалеет тебя и говорит, что уж она-то понимает тебя лучше всех. И по-моему, она весьма достойный и умный человек. Который, кстати, действительно попался в ту же ловушку, что и ты. Можете организовать клуб жертв Вадима. Возьмите туда Оксану и ту черненькую девушку, с которой видела его в кафе твоя мама. В Америке очень модны такие штучки…

Я добилась своего — Вероника сначала робко улыбнулась, а потом и засмеялась. И сразу стало видно, что маска усталой скорби — всего лишь маска, и появились ямочки на пухлых щеках…

— И обязательно пришли ко мне Марго, — серьезно сказала я в довершение нашего долгого разговора. — Мне кажется, что в ее жизни действительно были и весьма серьезные проблемы, и настоящие несчастья…

— Да, она очень несчастная, — не менее серьезно подтвердила Вероника. — Она мне рассказывала кое-что… я вам не могу сказать. Но мне кажется, она к вам не пойдет, потому что она думает, что каждый должен справляться сам, а остальное — это для хлюпиков…

— Справляться должен каждый сам, — подтвердила я. — Тут я с Марго согласна. Но можно ведь покрутить проблему, повернуть ее под другим углом, глядишь, что-то и увидится. А в этом деле, сама понимаешь, две головы лучше, чем одна.

— Да, я теперь понимаю. Я скажу Марго. Может быть, вы ей тоже что-нибудь вернете.

— Верну? Что?

— Ну, я не знаю, как точно сказать. Мне было ужасно обидно, что все это напрасно и нужно забыть. А вы сказали: не надо, и я сама поняла, что все это теперь навсегда со мной, и можно вспоминать только хорошее. А Вадим… знаете, мне его теперь даже жалко…

— Ну-ну-ну! — я предостерегающе постучала костяшками по ручке кресла. — В клуб, в клуб, в клуб! Знаю я тут одну, Печориным увлекается, все его в Вадиме разглядеть пыталась…

— Знаю, знаю, это Лариска! — рассмеялась Вероника. — Это ей Печорин нравится… — Девушка лукаво улыбнулась, демонстрируя свои очаровательные ямочки. — А как бы нам ту черненькую разыскать и уговорить ее в клуб вступить? И можно ли ее будет потом к вам прислать? А?

Глава 3

Он сидел около двери кабинета, не выказывая никаких признаков нетерпения, уже за полчаса до начала приема. Я обратила на него внимание потому, что он был один, ничего не читал и из ушей его не торчали проводочки плеера. Совершенно непонятно было, чем он занят. Спит? Нет, вроде бы глаза открыты. Но встретиться взглядом не удавалось.

Прошло уже десять минут, а в дверь, несмотря на табличку, никто не стучал. Я выглянула в коридор. Высокий юноша по прежнему сидел на банкетке, не изменив позы, и глядел в пол куда-то перед собой.

— Вы не ко мне? — на всякий случай поинтересовалась я.

— К вам, — послышался спокойный ответ.

— А почему не заходите?

— Жду, — лаконично пояснил юноша.

— Должна подойти мама? — ситуация более-менее прояснялась. Мать уговорила проблемное чадо показаться психологу, а сама запаздывает. Тормозное чадо вместо того, чтобы законно сбежать, послушно ждет.

— Никто не должен, — вдребезги разбивая мои построения, возразил юноша. — Я думал, вы позовете.

— Вот, я зову, — ровно, решив не интересоваться его грамотностью и способностью прочитать дверную табличку, сказала я.

В кабинете юноша плотно устроился в кресле, спокойно и молча смотрел на меня. Я, пользуясь случаем, разглядывала нового пациента. Приятное, может быть, немного угрюмое лицо, светлые глаза, коротко, но немодно подстриженные волосы. Для косьбы под «крутого» длинноваты, для любой современной прически слишком коротки. Так стриглись пионеры во времена моего детства. Одет юноша добротно и чисто, но опять же без признаков подросткового выпендрежа.

— Меня зовут Екатерина Вадимовна, — я решила нарушить затянувшееся молчание. — Я слушаю вас.

— Меня зовут Антон, — представился юноша и снова замолчал.

Чувствуя, что прием будет нелегким, я приготовилась задавать вопросы и получать на них односложные ответы.

— Что привело вас ко мне?

— Я не знаю. Мама велела мне сходить. Записала. Я пришел.

— Мама велела? — Я не удержалась от улыбки. — Сколько вам лет, Антон? Знаете ли вы, кто такие психологи и чем они занимаются?

— Мне шестнадцать лет. Кто такие психологи, я знаю. У нас в школе есть урок психологии.

Выглядел Антон абсолютным славянином, но меня почему то не покидало ощущение, что он говорит на иностранном для него языке.

— И как вам нравятся эти уроки?

— Они мне не нравятся. Теория очень скучная. А практика — как для детского сада.

— Думаете ли вы, что психология вообще — скучная наука?

— Нет, скучных наук не бывает. Бывают только скучные люди.

«Ого!» — подумала я, убедившись в том, что разговор мог сложиться интереснее, чем мне показалось с первого взгляда.

— А мама, когда велела вам сходить ко мне на прием, даже не намекнула на причину этого, с ее точки зрения необходимого, посещения? И почему она не пришла сама?

— Мама очень поздно кончает работу. Она сказала, чтобы я поговорил с вами о себе, о том, почему я ничего не хочу…

— А вы, Антон, в ваши шестнадцать лет, что, действительно ничего не хотите?

— Почему же не хочу? — юноша меланхолично пожал плечами. — Хочу, конечно. Но я ничего не делаю, и мама говорит, что именно в этом вся проблема.

— А что вы сами думаете по этому поводу?

— Я ничего не думаю, мне просто все равно.

Круг замкнулся, и во время нашей дальнейшей беседы мы прошли его еще не меньше пяти раз. Нам удалось затронуть массу вещей, которых Антон активно не хотел и не любил (математика, физика и все связанное с ними, современная музыка и американские боевики, всевозможные тусовки и молодежное разделение по интересам и т. д., и т. п.), а также вещи и явления, к которым Антон был равнодушен (дискотеки и бары, гуляние с девушками, учеба в целом, будущая профессия, компьютерные игры, мода и все с ней связанное, сериалы на телевидении и, опять же, и т. д., и т. п.). Никакой позитивной программы в разговоре совершенно не выделялось.

— Антон, давайте поиграем в ассоциации, — отчаялась я. — Я буду говорить вам разные слова, а вы мне сразу же — то, что приходит вам в голову. Только честно. Хорошо?

Результат в целом соответствовал известному анекдоту:

— Река?

— Волга!

— Поэт?

— Пушкин, Лермонтов, Некрасов!

— Газета?

— «Правда», «Московский комсомолец»!

— Люблю?

— Кошки, котлеты, соленые огурцы…

— Нравится?

— Собирать марки…

— Вы собираете марки, Антон?

— Нет, никогда не собирал. Но вы же сказали, что придет в голову…

— Да, спасибо…

В конце приема мы согласовали время следующего визита так, чтобы на него смогла прийти мама Антона.

Немолодая мама Антона комкала в руках платок, нервно подкашливала и вообще выглядела на порядок более эмоциональной, чем ее сын. Антон сидел в другой комнате, на предложение дать ему книгу поблагодарил и ответил отказом. Тогда я дала ему брошюру с интеллектуальным тестом, велела прочитать инструкцию, выполнить задания в течение получаса, а потом принести мне результаты. В общем-то всего этого делать было нельзя, так как в конце книжонки были даны ответы к тесту, но почему-то мне показалось, что Антон не будет ими пользоваться.

Словоохотливая мама рассказала мне, что в детстве Антон был прекрасным и необременительным ребенком, без проблем посещал все дошкольные учреждения, в младших классах учился ровно, хотя и не блестяще, потом постепенно съехал на тройки, но вроде бы никогда этому по-настоящему не огорчался. Вообще совершенно непонятно, что его по-настоящему огорчает или радует. Когда бабушка, которая фактически растила маленького Антона (родители всегда много работали), заболела раком, Антон без смущения и протеста выполнял все необходимое по уходу за старушкой, но ничем и никогда (включая сам момент смерти и похороны бабушки) не показал, что происходящее хоть сколько-нибудь расстраивает его. У Антона никогда не было девушки. Парень он видный, и то одна, то другая одноклассница проявляют знаки внимания, звонят по телефону. На вопросы матери Антон отвечает: «Да ну их!» — и этим все ограничивается. Маленькому Антону было все равно, что надеть, потом он вроде бы начал интересоваться одеждой, но после шестого седьмого класса — снова как отрезало. «Какие тебе брюки купить, Тоша? Фасон, цвет, может быть, фирма?» — спрашивает мать, стараясь быть современной. «Все равно, — отвечает сын. — Чтобы не короткие были». Антон учится уже в десятом классе, но никаких увлечений или хотя бы планов на будущее у него нет. Когда родители напрямую спрашивают его, куда он пойдет после школы, он отвечает: «Не знаю. Все равно». «В институт?» — «В институт», — соглашается сын. «Может быть, в колледж?» — «Можно в колледж», — не протестует Антон.