Джеймс Твайман - Эмиссары любви. Новые Дети говорят с миром Страница 8

Уступи… не сопротивляйся… сам стань свидетелем чуда психической силы. Почему ты пытаешься бороться? Ведь ты же знаешь, что это сильней тебя… Не слушай своих близких… Откуда им знать, на что это способно и на что ты способен? Когда их самих поведет судьба по их дороге, как она повела тебя, тогда они поймут, что это для тебя значит… а пока они не способны понять ни этого, ни тебя. Уйди от них… и ты сможешь поступать с этим по своему усмотрению. Придет время, и эта сила будет твоей.

Я наконец нашел свою комнату отдыха и повалился на кровать, надеясь, что отпустит боль, которая стала почти нестерпимой. Сегодня я не делал никаких экспериментов, рассчитывая восстановить силы для конференции, но ведь до этого я себя не жалел, так что, сколько бы я ни глотал аспирин, боль не отступала. На окнах закрыли жалюзи, выключили свет, но облегчения от этого все равно не было никакого. К несказанной своей радости, я задремал, и боль наконец-то отступила…

…Я один в доме, а все почему-то ушли. Я так ждал этого выступления в Сосалито, готовился к нему неделями, а все обернулось катастрофой. «Зачем я это сказал, — бормочу я, — зачем было упорствовать… до такой степени, что тебя все возненавидели?» Я с трудом вспоминаю, чем же я таким занимался, но все видится таким нечетким и неопределенным, что, кажется, уже и не так важно, что это могло быть. Важно то, что они ушли, а я стою один посреди гостиной своего дома и сам не знаю, зачем я здесь.

Обеденный стол накрыт, но на нем ничто не тронуто. Наверное, я сказал что-то совсем ужасное перед самым перерывом на обед, раз никто не захотел тут оставаться. Всё на столе, но никто ни к чему не прикасался. Я подхожу к столу, наливаю кофе в белый бумажный стаканчик, ищу взглядом сахар. Вот он, рядом с миской шпината, такого прекрасного в стеклянной чаше. На ее внутренних стенках еще блестят капельки влаги, значит, ее только что вытащили из холодильника. Миску поставили на стол буквально минуту назад, как раз перед тем, как я сказал или сделал что-то такое… такое, после чего они все просто ушли.

Я силюсь вспомнить, что же это могло быть, но напрасно. Беру сахарницу, сыплю тонкой струйкой в кофе сахар и ищу ложки. Вот они, спрятаны за пакетом с чипсами. Почему-то мне сразу становится очень тревожно. Ложки сложены в твердый пластиковый стакан, который не опрокинется на столе, но все ложки до одной согнуты и покручены до неузнаваемости. Невозможно разогнуть их обратно, и кофе помешать тоже нечем. Я беру карандаш, оказавшийся под рукой, вытираю его об штанину и опускаю в стаканчик. Размешиваю сахар, делаю глоток кофе. Вроде бы кофе нормальный… а все остальное почему-то нет…

Я обхожу комнаты в надежде найти кого-нибудь, хоть кого-нибудь, кто не покинул дом. Может, кто-то был в душевой в тот самый момент, когда разразилась гроза, и с таким же недоуменным взглядом, как и я, ходит сейчас по дому, ищет остальных. Он будет смотреть мне в глаза так, как будто я должен знать, что тут произошло. И кому, как не мне, знать это — но я не знал. И ему ничего не останется, как взять свою куртку и уйти вслед за остальными, решив, что это я виноват, во мне причина этого всеобщего исхода, в каком-то очередном из моих ужасных поступков. Ужасных, иначе почему бы в доме стояла такая кладбищенская тишина. Мне самому было страшно не то что шуметь, малейшим звуком обнаружить свое присутствие.

И тут я слышу, как кто-то спускается по ступеням со второго этажа. Чьи-то легкие шаги, совершенно — вдруг со страхом кажется мне — чужие. Так не ходит никто из жильцов этого дома. Я прячусь за дверью кухни, чтобы меня не заметили, и жду. Шаги медленные и размеренные — кто бы он ни был, он определенно никуда не торопится и уж точно не спешит прочь из дома. Он уже почти опустился до конца лестницы, когда я все-таки решился выглянуть из-за двери и посмотреть, кто это такой. Все, что я вижу, — чей-то затылок. Мальчишеская голова, она медленно поворачивается в мою сторону, и я вижу, кто это такой.

Это Марко.

Память возвращается ко мне, и я начинаю вспоминать. Правда, не то, из-за чего опустел дом, но всю ту историю с Марко. Я вспоминаю, что уже встречался с ним в этой самой комнате, говорил с ним и слышал от него какие-то неимоверные вещи, какие можно ожидать от кого угодно, но только не от десятилетнего мальчишки. Кажется, он говорил, что может делать какие-то фантастические штуки, вроде того, чтобы заглядывать в жизни других людей, но я не поверил ему сначала. Но потом он коснулся моего пальца, а пару дней спустя весь мой мир полетел в тартарары. И вот он здесь, снова смотрит на меня с той же детской улыбкой, будто ничего и не случилось совсем.

— Привет, — говорит он, так и стоя на верхней ступеньке.

— Привет-привет, — отвечаю я.

— Злишься на меня? — спрашивает он.

Внезапно его лицо становится обиженным, словно у ребенка, который боится, что сделал что-то не так и сейчас его начнут отчитывать.

— Нет, не злюсь, — отвечаю ему. — Просто я запутался, вот и все.

— В чем ты запутался?

Я выхожу из кухни, прохожу по комнате и усаживаюсь на стул как раз напротив Марко. Вот снова мы с ним лицом к лицу.

— А вот в чем — мы встретились, потом я поехал домой, а потом все в моей жизни начало рушиться. Вот только мне нравится все то, что со мной сейчас происходит, несмотря на то, что оно прошлось по моей жизни, что твой бульдозер. И я ничего не могу с этим поделать, старайся не старайся, ничего. Все ложки погнуты, я читаю чужие мысли, да и вообще вся жизнь — сплошной кавардак. Я-то думал, что меня ожидает что-то совсем чудесное, раскрепощение сознания или вроде того. Но все совсем по-другому. Если так будет и дальше, я просто сломаюсь.

— Но при чем тут я?

При том, что это ты так сделал со мной. Это ты прикоснулся к моему пальцу. Да, правда, тогда я ничего не почувствовал. Но проходит пара дней, и — бум! — все коту под хвост.

— Я не думал, что все заработает с такой силой, — говорит он, и на его лице появляется виноватое выражение. — Я просто хотел, чтобы ты увидел все так, как я это вижу, только и всего.

— Ладно, заработать-то оно заработало, но это, я так понимаю, только половина дела. Скажи, как у тебя получается контролировать Дар? Я просто ума не приложу, для чего мне это все нужно. Пойми меня правильно, мне нравится все то, что со мной происходит, но такое впечатление, будто это все только ради ощущения, которым сопровождается каждый опыт, понимаешь? И все бы ничего, но, боюсь, однажды у меня голова расколется после очередного трюка. А у тебя бывает такое ощущение, когда ты это делаешь, будто еще чуть-чуть — и голова разлетится на куски?

— Нет.

— А вот у меня бывает. Больше того, теперь почти постоянно. Мне кажется, что я так совсем с ума сойду. Мне нужна твоя помощь, Марко, очень нужна. Не знаю, что именно, но ты должен что-то сделать. Скажем, коснись еще раз моего пальца и пусть все снова станет как было.

Я не верю своим ушам. Неужели я прошу его об этом? Самое последнее, чего мне хочется, так это избавиться от моего Дара. Как раз наоборот, мне не терпится развить его как можно сильнее, и кто знает, что тогда может во мне открыться. Может, я стану великим целителем и смогу, подобно Иисусу, исцелять людей, а может, и не только это. Или вообще не будет никакого предела тому, что я смогу делать, если только у меня…

— Хочешь узнать, почему тебе так больно? — спрашивает меня Марко. Я киваю в ответ. — Потому, что ты неправильно пользуешься Даром, совершенно неправильно. Ты решил, что Дар — это для того, чтобы обладать психической силой. Но на самом деле это не так. Дар — это для любви. Попутно может и много чего другого проявиться, но особо на этом задерживаться не стоит. А вот что действительно важно — чтобы ты научился любить людей. И тогда ты сможешь применять эту силу с пользой для людей, а не просто чтобы их удивлять.

— Да я и не думаю никого удивлять. Но он понимает, что я говорю неправду.

А я понимаю, о чем он говорит и что он прав. В самом деле, как я мог потерять себя, увлекшись всеми этими гнутыми ложками и чтением мыслей? Я действительно хотел поскорей развить Дар в себе, мысленно представляя, как обо мне будут говорить: «Да, непростой, наверное, это пассажир… лучше с таким не связываться, а то даст тебе такую психологическую установку, что потом не обрадуешься». Вот что на самом деле мне нравилось — мне нравилось ощущать в себе силу. Силу, за которую меня будут уважать, и даже бояться. Но каких бы я ни достиг результатов в опытах на себе, они не имели никакого отношения к любви. Ни малейшего — и это я тоже знал.

— Тебе нужно не меня, самого себя спросить, — слышу я слова Марко. — «Чего я хочу на самом деле?» Вот о чем ты должен спросить у себя. Хочешь развлекать людей раз ными выкрутасами? Да, это будет выглядеть круто, и все будут в восторге, не спорю. Но, может, есть и что-то еще, больше психологических фокусов, как ты думаешь? Ты можешь получить у Дара все, что хочешь, но будь готов к тому, что на себе почувствуешь и результат просимого. Если тебе хочется, чтобы люди выделяли тебя из числа прочих, тогда после каждого раза тебе будет плохо, не сомневайся. А если решишь, что сможешь приносить пользу людям своими способностями, — результат тоже не замедлит сказаться.