Виктор Кротов - Книга без титула и комментарии к ней. Ориентирование во внутреннем мире Страница 8

Многие настоящие философы сформировались в традициях философоведения, говорили на его языке, мыслили его образами. Именно благодаря им философоведение обрело столь огромную и всё-таки незаслуженную власть над философией.

112

«Есть учёные, для которых сама история философии (как древней, так и новой) есть их философия. Им следует подождать, пока те, кто старается черпать из источников самого разума, кончат своё дело, тогда будет их черёд известить мир о совершившемся».51

113

Хороший философовед напоминает работника патентного бюро: в ответ на любую философскую идею он считает своим долгом указать её прототип и место в классификационной системе. Он ощущает себя хозяином философии, её распорядителем, относясь к философам с административной снисходительностью. Он по-своему прав, и должность его необходима, но – философы, сторонитесь этой работы!..

114

«Самобытный мыслитель находится в таком же отношении к обыкновенному книжному философу, как очевидец к историческому исследователю; он говорит на основании собственного непосредственного знакомства с делом. Поэтому-то все самобытные мыслители в основе сходятся между собой, и всё их различие проистекает только от точки зрения; где же таковая не изменяет дела, там все они говорят одно и то же».52

115

Философоведческая оценка крупных философов даёт очень слабое представление об их творчестве. Отбрасывается, как нарочно, самое главное – то, в чём они сходятся друг с другом. Оригинальные положения вытаскиваются на первый план, оригинальность их, то есть обособленность, старательнейшим образом подчёркивается. Внутренние противоречия пригашаются, систематичность учения усиливается до предела. Составляется краткое резюме, ставится инвентарный номер – и набальзамированные останки некогда живого человеческого мировоззрения отправляются в гробницы учебников и хрестоматий.

116

Философские словари и энциклопедии (самые что ни на есть философоведческие книги) любопытны своим вынужденным непочтением к логической основательности учений. По краткости изложения им приходится игнорировать всю старательную строгость доводов и выводов, к которой философоведение надеется приучить философию. Остаются лишь краткие и очаровательно бездоказательные перечни идей. Другое дело – насколько они затуманены неизбежной для любого справочника тенденциозностью.

117

При знакомстве с тем, что именуется современной философией, при чтении авторов, столь уверенных в своём праве на поучение, безапелляционно трактующих грандиозные вымышленные проблемы, я время от времени с новым недоумением пускаюсь проверять свои представления о философии. Возможно ли, чтобы столько душ и умов так усердно занимались неким диковинным спортом рассуждений, изощрённым интеллектуальным конструированием, считая именно это поисками (и более того – нахождением) истины?..

118. Притча о кислом вине

Хозяин угощал гостей вином, которое оказалось таким кислым, что никто не мог его пить. Тогда один из гостей сказал: «Я знаю, как избавиться от этой кислоты». – «Как?» – заинтересовался хозяин. – «Надо накрыть кувшин листком бумаги, перевернуть его и оставить так на ночь во дворе. К утру никакой кислоты не будет». – «Да, но и вино всё выльется», – возразил хозяин. – «Конечно, только ведь оно такое кислое, что и жалеть его нечего».

119

Само по себе явление, названное здесь философоведением, вполне положительно. Кому пришло бы в голову бороться за искоренение литературной критики или истории искусства? Но присматриваясь к возможности освобождения философии от ненужного ей непосредственно балласта, приходится выделить это слово для поясняющего противопоставления, для проведения линии раздела – может быть, нарочито резкой.

Не философоведение порочно, а философоведение, выдающее себя за философию, псевдофилософия, пытающаяся – как Тень в андерсеновской сказке, – не только жить самостоятельной жизнью, но и подчинить себе своего природного властелина.

120

Философоведение опасно не столько тем, что даёт приют ограниченности там, где основные усилия должны быть направлены на борьбу с нею, сколько своим воздействием на настоящую философию. Оно не может, конечно, заставить истинного мыслителя удержаться в рамках установленных жанров и проблем, но силится подсунуть ему свой примитивный и вместе с тем освящённый традицией набор инструментов: свои категории и классификации, свою терминологию и свои методы изложения. Талант может начать работать и с помощью этих ученических принадлежностей, но кто знает, сколько сил при этом будет потеряно напрасно…

«Философ, умело классифицирующий элементы познания, учёный, расчленяющий мёртвое тело, практик, заслоняющий временными задачами подлинные глубины жизни, – как много ложных семян посеяли они в нашем мозгу, как далеко увели от того изумления перед фактом бытия, которое является началом истинной философии!»53

121

Восточная точка зрения – что древние были ближе к истине, чем мы, – не так уж парадоксальна и для человека западной культуры.

В древности человек был, по-видимому, не менее чем сейчас пытлив и разумен – и имел гораздо больше свободного времени и внимания (меньше отвлечений), чтобы сосредоточиться на внутреннем, на осмыслении важнейших вопросов человеческого существования. Позже – в резко возрастающей последовательности – проблемы мельчали и множились, интеллект подвергался всё более и более усиливающейся специализации, силы человечества распылились по тысячам направлений.

Мы отвыкли жить главным. Вот почему усилия всей армии философоведов не помогут нам так понять Сократа, как понимал его не имевший даже нашего среднего образования собеседник. Вот почему сейчас специалисты даже по самой узкоспециальной технической области захлёстнуты потоком книг и статей, а те, кто задумывается о сути человеческой жизни, не найдя опоры в современности, обращаются вспять, к прозрачным истокам человеческой мысли о человеке.

122

«Мы хорошо знаем, что все человеческие идеи вращаются в ограниченном кругу, то появляясь, то исчезая, но не переставая существовать».54

«Как дерево из года в год приносит одни и те же, но каждый раз новые плоды, так и все идеи, имеющие непреходящую ценность, должны вновь и вновь рождаться в мысли».55

123

Древние идеи обновляются неминуемо, даже без всяких человеческих усилий. Как бы старательно их ни сохранять, как бы скрупулёзно ни воспроизводить, они не могут предстать перед нами в прежнем обличье. Они всегда переведены – не только с языка на язык, но и с одного восприятия на другое, потому что мы сами уже далеки от прошлого. Они всегда вырваны из контекста – не обязательно из контекста произведения, но из контекста того мира, в котором они рождались, той культуры, к которой они относились, и этот контекст уже не может быть восстановлен полностью.

Стихийного обновления идей не избежать, а значит в обновлении необходимо участвовать – ориентируя его на современные и будущие потребности человечества, увидеть которые можно только сквозь собственное личностное восприятие.

124

При знакомстве с различными философскими позициями легко возникает впечатление, что каждый философ занят не столько поисками объективных истин, сколько обоснованием того, что ему самому по душе. В каком-то смысле так оно и есть. Но в основу этого «по душе» ложится вся та работа, которую философ проделывает для формирования и выражения своего мировоззрения. Он ищет, выбирает, усваивает – соединяя свою душу с теми идеалами, которые он защищает и проповедует.

Борясь за свои взгляды, философ борется за себя, но это говорит не об эгоизме, а о подлинности усвоения.

125

Философ вынужден быть нескромным. Нескромность кроется в самом факте обращения к людям с результатами своей мировоззренческой работы. Такое обращение подразумевает, что о том, чем живут все, он знает нечто, не всем известное. Можно отводить заслугу от своего «я» к высшему началу, но и признание за собой избранничества – тоже нескромность.

Обычно философы выбирают один из двух путей: либо включают эту неизбежную нескромность в своё кредо и не считают должным оправдываться за неё, либо стараются приковать внимание публики к самим излагаемым идеям, превознося их внутреннюю истинность. Но и второй путь всё же основан на проповеди преимущества своих личных воззрений.

Спасает игра, танец, ирония, небоязнь противоречий. Можно уважать истину в своих суждениях – и вместе с тем посмеиваться, когда обнаружишь в них себя.

126

«Если философы и не поступают всегда так, как говорят, то всё-таки они приносят большую пользу тем, что они рассуждают, что они намечают нравственные идеалы. А если бы они и действовали согласно своим речам, то никто не был бы счастливее их».56