Алексей Рощин - О «дедовщине»: взгляд социального психолога Страница 9

И потому опытные и знающие офицеры, «папаху съевшие» на управлении казармой, гораздо пуще любой «дедовщины» боятся другого — СОЛДАТА НА ДОСУГЕ. Негласно все командиры частей и подразделений знают, что ДОСУГ у солдат следует отбирать практически любой ценой!

Потому что именно ДОСУГ чаще всего порождает самые громкие и страшные казарменные преступления — все, связанное с мучительством, издевательствами и подобными мерзостями. Лишенные возможности естественным образом реализовывать природное сексуальное поведение, солдаты, изнывающие от СКУКИ, часто склонны обратиться к извечной противоположности любви — АГРЕССИИ. Кроме того, есть все основания полагать, что для постпубертатных молодых людей очень часто есть некая прямая аналогия между отношениями власти-подчинения и собственно сексуальными отношениями.

Стоит обратить внимание на то, что и потрясший всю страну случай в Челябинском военном училище произошел 1 января, то есть В ПРАЗДНИК. Солдаты были «на досуге». Мужской скучающий «коллектив», изолированный от противоположного пола. Даже если принять версию, что над рядовым Сычевым только измывались, ударяя его по ногам (первоначальный вариант прокуратуры), и не совершали над ним собственно полового насилия — и в этом случае мы, несомненно, имеем дело с проявлением садизма. А садизм — это ведь прежде всего СЕКСУАЛЬНАЯ перверсия.

Каждый грамотный офицер знает: «неозадаченные» солдаты, предоставленные сами себе, но лишенные возможности выхода «за пределы» Казармы — рано или поздно начнут убивать друг друга. И причина тут будет не в «дедовщине» как таковой. «Дедовщина» лишь канализирует эту распирающую агрессию привычным путем — от «дедов» к молодым».

А может и наоборот: тогда замордованный «молодой» откроет огонь по «избывающим на нем скуку» «дедам» из автомата.

Мы видим, что офицер в нашей армии находится как бы меж двух огней: ему, с одной стороны, очень трудно заставить солдат что бы то ни было делать — арсенал средств принуждения весьма и весьма узок; и, с другой стороны, оставить солдат «в покое», «на досуге» — еще опаснее!

Как же армия выходит из положения? Рецепт известен каждому настоящему (то есть не паркетно-штабному, а тому, кто реально несет службу вместе с солдатами и по мере сил о них заботится) офицеру: ПЛЕВАТЬ на требования Устава о всяком там «личном времени» и «выходных». Солдаты (большая их часть) должны быть постоянно ПРИНУЖДЕНЫ (естественно, при помощи механизма «дедовщины») к тяжелому, изматывающему труду!

Труд должен быть тяжелым именно потому, что одна из его ОСНОВНЫХ функций — ИЗМОТАТЬ солдата, забрать из него силы, не дать ему «прийти в себя» на ДОСУГЕ. Работа должна закрывать, забирать досуг у солдата! Единственно возможный и допустимый «досуг» для солдата — это СОН. Во сне солдат безопасен для себя и для других.

Как всегда, очень много ценной информации может дать анализ солдатского жаргона. Практически повсеместный армейский аналог слова «работа», вытеснивший саму «работу» из солдатского и офицерского лексикона — это словечко «пахота» и его производные (типа глагола «припахать», т. е. «привлечь к совместной тяжелой работе»). Русское ухо безошибочно уловит в «пахоте» именно описываемый оттенок значения — не просто «работа», но «тяжелый, ДОЛГИЙ, изматывающий труд».

Итак, солдаты должны, с точки зрения ХОРОШЕГО офицера, заботящегося о солдатах, постоянно и непрерывно ПАХАТЬ. Реально во всех воинских частях РФ рабочий день солдата составляет 14–16 ч ЕЖЕДНЕВНО. Это необходимость — и отнюдь не только потому, что в частях катастрофически не хватает техники. Если работы нет — ее ПРИДУМЫВАЮТ. Красят листочки в зеленый цвет, подметают плац ломом, убирают километровый плац лопатой, когда есть трактор…

Участь офицера российской армии незавидна: ради выживания своих солдат он должен принуждать к тяжелому, изматывающему и часто бессмысленному (что понимают и солдаты) труду. Для того, чтобы ЗАСТАВИТЬ солдата выполнять тяжелые и бессмысленные задания, нужна «дедовщина». Чем сильнее «дедовщина», тем сильнее опасность ДОСУГА (ведь «дедовщина» канализирует уже имеющуюся агрессию). И значит, тем тяжелее должна быть дальнейшая общая нагрузка…

А вот экскаватор в армии не нужен. «Три солдата из стройбата заменяют экскаватор». Это и не такая смешная, и не шутка…

Глава 10. Армия и "землячества"

Как уже отмечалось в главе, посвященной «солдатской Я-концепции», в армейской тотальной ГПЧ солдат вынужден выстраивать свою самоидентификацию практически «с нуля». Первичных оснований для самоидентификации ГПЧ оставляет немного: происхождение (откуда пришел в ГПЧ) время попадания (или период пребывания) в ГПЧ и национальность — то есть все то, что не удается отобрать у призывника вместе с его гражданской одеждой на городском сборном пункте. Надо только уточнить, что солдатская масса «нутром» различает ГПЧ и ОПЧ (то есть свое армейское подразделение — группу — и собственно армию как таковую), и потому «дедовская» классификация идет, как правило, именно от времени попадания в ОРГАНИЗАЦИЮ, то есть в саму армию.

Если «деда» переводят из подразделения, в котором он прослужил 1,5 года, в другое — то, как правило, и в этом его новом подразделении он все равно будет считаться «дедом» и иметь все привилегии «деда» — несмотря на то, что для данной ГРУППЫ он, формально говоря, новичок…

На классификации, построенной на критерии «времени пребывания в ОПЧ», мы уже останавливались достаточно подробно в предыдущих главах. Как самая мощная и понятная для члена ОПЧ, она используется и контролирующими, и исполняющими членами ОПЧ в качестве основы для неформальной иерархии, функция которой

а) поставлять кадры «надсмотрщиков» для функционирования системы принуждения

б) обеспечивать «временную перспективу» для членов армейских ГПЧ

Однако многочисленные свидетельства отслуживших солдат и сержантов показывают, что, как правило, помимо собственно «системы дедовщины» в армейских подразделениях часто действуют некие неформальные внутригрупповые объединения (или, используя термин из социальной психологии, КЛИКИ) на основе или одинаковой нацпринадлежности, или на основе общего происхождения из одного города/области/района. Такие подгруппы и называются "землячества».

Порой эти объединения могли носить даже трансгрупповой характер: скажем, азербайджанцы из разных подразделений одной части в советской армии или осетины из разных подразделений в российской армии могли объединятся для помощи членам одноименной клики в одном из подразделений (чаще всего — для наказания обидчика или обидчиков).

Для нас было бы особенно интересно проследить, каким именно образом взаимодействуют «дедовская» неформальная иерархия и различные «землячества» в жизнедеятельности армейских ГПЧ.

Первый вопрос, возникающий «из общих соображений» — а почему вообще мы решили, что «дедовская иерархия» и землячества должны как-то влиять одно на другое? В конце концов, «дедовщина» — это общий механизм принуждения для всей ГПЧ, имеющий при этом отношение ко всем без исключения членам ГПЧ (ведь каждый самим фактом своего появления в ГПЧ получает тем самым место в «дедовской» системе координат, негласный кодекс поведения и одновременно — вектор своего будущего движения по иерархии); а что есть землячество на этом фоне? Не более чем некое объединение нескольких членов группы «по интересам», повод для ностальгических совместных воспоминаний (видимо, перед отбоем), в духе «А помнишь нашу улицу Весеннюю?..»

Отнюдь. В виде клики «по интересам» землячества просто не воспринимались бы никем из отслуживших в качестве значимого фактора их казарменной жизни. Суть дела, оказывается, как раз в порой удачных попытках «землячеств» активно позиционировать себя относительно «дедовской иерархии» и расчистить себе внутри нее (и ЗА СЧЕТ нее) немного «жизненного пространства».

Более того: анализ имевшихся в моем распоряжении интервью как раз показывает интересный факт: как раз «землячества», о которых собеседник считал необходимым упомянуть — это те, которые СУМЕЛИ отстоять себя против системы «дедовщины»; «землячества» же в качестве именно «объединения по интересам», но никак при этом не отраженные в «дедовской» иерархии — практически не упоминаются.

«Землячества» бывают разные. В Советской Армии, ввиду ее значительно большего национального многоцветья, собственно национальных «землячеств» было больше: респонденты рассказывали и о «кавказских» (аварцы, осетины, ингуши, кабардинцы etc.), и о закавказских (армяне, азербайджанцы, грузины etc.), азиатских (туркмены, таджики, узбеки etc.).

В Российской Армии, понятно, многоцветья поубавилось: только «кавказские» остаются, как прежде, во всем великолепии; а вот с прочими беда. Периодически то в том, то в ином подразделении отмечаются собственно «землячества» — скажем, «орловцы» (выходцы из Орла и области), «екатеринбургцы» (соответственно) и т. п. «Городские» и «областные» землячества, как правило, менее устойчивы: их хватает на 1-2-3 призыва, а далее «дедовство» размывает и поглощает казавшийся незыблемым монолит «земель».