Роберт Смит - История психологии Страница 90

Фрейд также стремился понять коллективные психические силы, которые, как он думал, нашли свое выражение в войне. В книге «Групповая психология и анализ Я» он сделал критический обзор литературы по групповому поведению, включая работы Лебона и Троттера. Он отрицал существование самостоятельного социального инстинкта и вместо этого видел истоки социальной сплоченности в сублимированной сексуальности — «эросе, все в мире объединяющем» [30, с. 791]. «Массы ленивы и невежественны» — думал он, и толпа стабильна только до тех пор, пока люди в ней связаны общей любовью к лидеру и иллюзией, что лидер любит их [цит. по: 94, с. 130]. Но, считал он, когда группы разрушаются — как немецкое, австрийское, венгерское и российское общество в конце Первой мировой войны, подавленные чувства зависти и агрессии вырываются наружу. Когда утеряна коллективная идентификация с Отцом, Сыновья начинают драться между собой, если цивилизованный порядок оказывается недостаточно прочным, чтобы противостоять психологическому давлению. Фрейд опасался, что цивилизация так жестко подавляет инстинкты, что когда придет время тяжелого испытания, как это случилось в беспокойные годы, с 1917-го по 1923-й, они вырвутся наружу.

И Фрейд, и Юнг полагали, что существуют наследуемые психологические структуры, благоприобретенные в общем эволюционном прошлом. Такие убеждения были обычны, хотя существовала разноголосица мнений относительно того, что именно наследуется. В 1900 г. не было никакого четкого представления о том, что наследственность — это зафиксированные в организме «инструкции», предписывающие человеку определенный характер или конкретные формы поведения. Немецкоязычные авторы обычно говорили о жизненных силах или духовной наследственности, не проясняя вопроса о том, является ли наследственность по природе своей материальной или психической. Пример тому — использование понятия наследственности Фрейдом и Юнгом.

Идея о наследуемой психологической структуре вошла также в учение Вундта о высших психических функциях — мышлении и языке. Как и другие немецкоязычные авторы, Вундт полагал, что на особенности этих структур влияет опыт и история конкретного народа, и в связи с этим говорил о «народном духе» — Volksgeist. В 1860 г. психологи и исследователи культуры Лацарус и Штейнталь (см. главу 2) определяли Volksgeist как «общее для внутренней активности всех индивидов [народа]» [цит. по: 58, с. 305]. В Германии теоретики социальных наук Георг Зиммель (Georg Simmel, 1858–1918), Макс Вебер (Max Weber, 1864–1920) и Фердинанд Теннис (Ferdinand Tonnies, 1855–1936) обсуждали психологические измерения социального действия, что оказало серьезное влияние на развитие социологии. Зиммель не разграничивал социологию и психологию, поскольку, как он считал, отдельные люди — по природе своей социальные существа. Один из тех исследователей, кто называл себя психологом, Вундт изучал мифы, обычаи и язык, пытаясь реконструировать коллективную структуру психики в своем десятитомнике «Проблемы психологии народов» (Volkerpsychologie, 1900–1920). Этот труд включал и описание стадий, которые, как считал Вундт, прошло человечество в своей культурной эволюции; он использовал это для объяснения таких общественных явлений, как тотемизм. В отличие от обучения экспериментальным психологическим методам, которое он проводил в Лейпциге, эта часть работы Вундта осталась по большей части неизвестной в англоязычных странах. Однако схожее представление о том, что культуру можно объяснить с помощью психической наследственности, было распространено и в англоязычном мире. Этой точки зрения придерживались некоторые антропологи, включая шотландца, перешедшего в Кембридж, Джеймса Фрэзера (James G. Frazer, 1854–1941). Его работа, которую он писал в течение всей своей жизни, — «Золотая ветвь: исследование магии и религии» (The Golden Bough: A Study in Magic and Religion, 12 томов, 3-е издание 1907–1915 гг., дополнено в 1935 г.) — посвящена изучению классической мифологии и религии сквозь призму представления о древней и первобытной душе. В ней описывается «постепенная эволюция человеческой мысли от дикости к цивилизации» [цит. по: 93, с. 114]. Эта и другие подобные работы привлекали широкую публику, поскольку казалось, что, изучая обряды и верования древних народов, можно понять первоосновы природы человека.

Ученые, однако, неуклонно разграничивали сферы и методы классических исследований, антропологии и психологии;

на этом фоне тот, кто, как Фрэзер, пересекал границы, рисковал показаться непрофессионалом. Кроме того, работы, подобные фрэзеровской, вызывали сильнейшую реакцию отрицания, поскольку им не хватало эмпирической строгости и общие психологические объяснения давались в них без поправки на конкретный социальный контекст. Британский антрополог Риверс выразил эту критическую установку, высказавшись в

г. так: «Значительная доля так называемой “социальной психологии” состоит из прямого применения выводов психологии личности к коллективному поведению, основанного на допущении о том, что… поскольку общество состоит из отдельных людей, то, что верно для отдельного человека, должно непременно быть справедливым и для группы людей» [цит. по: 94, с. 132]. Риверс хотел отделить психологические данные от социальных фактов и не соглашался, что первые объясняют последние. Вместо реконструкции первобытного сознания антропологи обратились к полевой работе. Биологи также нагнетали атмосферу критики, поскольку их работы продемонстрировали, что идеи психического наследования являются недопустимо туманными, если не просто неверными. По мере того, как биологи начали изучать наследственность статистически, как результат действия физических свойств генов, и стали отрицать возможность наследования приобретенных характеристик, вера в психическую наследственность была поставлена под сомнение авторитетом научного мнения.

Интересы психологов обратились к новым направлениям: исследователи давали людям тесты или помещали их в лаборатории, чтобы увидеть, как менялось их поведение в наблюдаемых условиях. Они прекратили рассуждать о групповом сознании в общих категориях. Эмпирический подход в социальной психологии был особенно силен в США. В этой стране внимание было сосредоточено на экспериментах с отдельными людьми, что, возможно, отражало политический индивидуализм и убеждение в том, что решающее влияние на социальные феномены принадлежит индивидам. Изучение индивида как предмет социальной психологии было одним из способов, которым психология как профессия заявляла о своем праве на автономию и обосновывала необходимость собственного развития. В то же время американская социология также расширялась, и в глазах общественности это часто оправдывалось тем, что эта наука также служит интеграции индивида и общества. Результатом были непонятные и не всегда удобные отношения между психологией и социологией, поскольку интеллектуальным содержанием обеих дисциплин была некая общая целостность, из которой в угоду узкодисциплинарным интересам абстрагировались понятия «личность» и «общество».

8.3 Социальная психология как психологическая дисциплина в США

В США и психология, и социология приобрели формы современной дисциплины и профессии в последнюю декаду XIX в. Никакой явной рациональной причины, по которой отношения между людьми должна изучать не социология, а психология (или наоборот), не было. Тем не менее, так как социальная психология развивалась в рамках двух разных дисциплин, подходы к изучению отношений между индивидом и обществом также значительно различались. Большей частью психологи действовали так, как будто индивиды, каждый в отдельности, обладают не-социальным измерением бытия — например восприятием, памятью или эмоциональной экспрессией, что дает психологии ее предмет исследования. По этой причине они понимали социальную психологию как изучение этой «не-социальной» активности в ситуациях, которые явно социальны, таких как дружеское общение или школа. Такова была позиция, которую провозгласил Флойд Олпорт (Floyd Н.Allport, 1890–1978) в 1924 г. в книге, на которую психологи ссылались как на первый учебник по этому предмету. Согласно Олпорту, социальная психология — «наука, изучающая поведение индивида постольку, поскольку его поведение влияет на других индивидов или само является реакцией на их поведение, и описывающая сознание отдельного человека постольку, поскольку оно является сознанием социальных объектов и социальных отношений» [34, с. 12]. Так как никакое человеческое поведение вне социального контекста невозможно, можно было бы подумать, что в таком определении социальная психология равняется психологии в целом. Как сказал социолог Чарльз Кули (Charles Н. Cooley, 1864–1929), «отдельный индивид является абстракцией, неведомой непосредственному опыту» [цит. по: 54, с. 56]. Тем не менее психологи в 1920-е гг. и позже принимали определение Олпорта или подобные ему как нечто полезное.