Роберт Смит - История психологии Страница 92

Статьи Мида (и Дьюи) показывают, как теория эволюции привела к возникновению новых подходов к психике. В самом деле, в этих исследованиях язык «психического» заменялся на описание деятельности как процесса; фокус перемещался с поиска истин о «психике» на характеристику адаптивных и дезадаптивных свойств деятельности.

Лишь после смерти Мида его труды приобрели влияние, преимущественно среди социологов, построивших на их основе тео-

рию символического интеракционизма — социальной конструкции Я и самосознания индивида. Только в 1950—1960-е гг. его идеи вернулись в психологию — через социологию. Получило известность его выражение «разговор жестов» (the conversation of gestures), обозначавшее социальный процесс коммуникации — не обязательно при помощи языка, — в процессе которого конструируются понятия о себе и другом. Жест (физическое действие, поведенческий акт, в том числе речевой) «влияет на человека, его производящего, таким же образом, как и на другого» [цит. по: 60, с. 365]. Непрерывное приспособление людей друг к другу, которое начинается у маленького ребенка как подстройка его движений, в зрелом возрасте становится, утверждал Мид, преимущественно функцией языка и того, что он назвал значимыми символами. Он пытался описать, как мы создаем свою индивидуальность и субъективный мир Я через диалог с окружением, осуществляемый в каждый момент жизни с помощью движений и речи. Последователи Мида отвергли лабораторию как не подходящую для изучения подобных вопросов; вместо этого они исследовали язык и значение социальных действий.

В годы между войнами социальная психология стала важной отраслью академической психологии; этот отпрыск перенял у своего родителя бихевиористскую ориентацию и статистическую методологию. Книга Флойда Олпорта (1924) очертила границы этой области, показала, как она вписывается в программы преподавания психологии, и предложила план экспериментальных исследований поведения людей, взаимодействующих с другими людьми. В 1930-е гг. исследования личности стали мощным направлением, в разработке которого участвовали и социологи, и психологи, движимые общим интересом к проблемам социальной адаптации индивида.

Задача гармоничной интеграции общества путем индивидуального приспособления индивидов продолжала занимать американцев. Для этого надо было изучить, как формируются мнения и какие условия побуждают людей к сотрудничеству — на работе или в местном сообществе. В 1922 г. журналист Уолтер Липпман (Walter Lippmann, 1889–1974) ввел в оборот термин общественное мнение, а в 1936 г. Джордж Гэллап (George Gallup, 1901–1984) применил методику измерения общественного мнения с помощью случайной выборки (the Gallup poll — опрос общественного мнения, проводимый Институтом Гэллапа). Однако этот вид элементарного социального анализа был никак не связан с содержанием лабораторных исследований. Социальные психологи изучали индивидуальные способности, а не общественное мнение, как это можно увидеть из содержания статей, опубликованных в ведущем для отрасли «Журнале психопатологии и социальной психологии» (Journal for Abnormal and Social Psychology;

добавление «и социальной» было сделано в 1923 г.). Движение за психогигиену 1920-х гг. стимулировало исследования детского развития и личности, призванные выработать способы здоровой адаптации человека в жизни. В 1930-е гг. в журнале печаталось много статей, посвященных личности, что давало понять: личность — ключ к социальным отношениям. Гордон Олпорт, став признанным авторитетом теории личностных черт и концепции социальных установок, во многом определил программу дальнейших исследований в психологической социальной психологии.

Психология как профессия развивалась в США особенно быстро после 1945 г. Академическая и прикладная психологии разделились, и даже социальная психология отделилась от психологии труда, или организационной психологии. Психологическая социальная психология постепенно превратилась в независимую академическую область со своими экспериментальными и прикладными журналами и собственным набором ценностей. Однако ценности эти были подчас противоречивыми и разрывали отрасль на части. Развивалась американская модель исследований, в рамках которой несколько крупных работ задали концептуальные схемы для множества частных исследований, по крайней мере, на несколько лет вперед. В числе этих работ были «Теория когнитивного диссонанса» (A Theory of Cognitive Dissonance, 1957) Фестин- гера, «Психология межличностных отношений» (The Psychology of Interpersonal Relations, 1958) Хайдера и новаторская статья Гарольда Келли (Harold Н. Kelley, 1921–2003) «Теория атрибуции в социальной психологии» (Attribution Theory in Social Psychology, 1967). Каждая из этих общих теорий предлагала свое объяснение того, что именно заставляет людей вести себя так, а не иначе, в контексте социальных отношений.

Труд Леона Фестингера (Leon Festinger, 1919–1989) вырос из допущения, что отношения между людьми зависят, прежде всего, от когнитивного понимания, построены на мнениях и суждениях о социальной ситуации и о других людях. Фестингер (учившийся с Левиным, чья деятельность будет обсуждаться в следующем разделе) утверждал, что мотивация возникает из когнитивного диссонанса между убеждениями или надеждами, с одной стороны, и реальными достижениями — точнее, их восприятием индивидом, с другой. Он предположил, что люди стремятся к когнитивной согласованности (cognitive consistency) — принцип, казалось, применимый ко многим ситуациям. Примерно в это же время Джордж Келли (George Kelly, 1905–1967) развивал другую когнитивную теорию мотивации — теорию личностных конструктов. В основе ее лежит идея о том, что обычные люди — как и ученые — создают свои собственные теории о том, как устроен мир (personal constructs). С их помощью они пытаются управлять своей жизнью, формируют ожидания и проверяют их на опыте. Скорректированные конструкты закрепляются в поведении и, в конечном счете, превращаются в черты личности. Таким образом, Фестингер и Джордж Келли считали движущей силой поведения не мотивы и потребности, а мысли и ожидания, что противостояло механистическому пониманию человеческого действия в бихевиоризме.

Фриц Хайдер (Fritz Heider, 1896–1988) после окончания университета Граца в Австрии работал с гештальтпсихологами в Берлине, а затем переехал в США, где развивал идеи Фестингера о когнитивном балансе. В книге 1958 г. он определил предмет своих исследований как межличностные отношения — отношения между несколькими, обычно двумя, людьми. Хайдер ввел понятие «психологии здравого смысла», или «житейской, наивной психологии». Он считал, что человек интерпретирует поведение других, основываясь на собственном восприятии, которое определяется либо ситуацией, либо убеждениями. Хайдер, чья книга была необычайно концептуальна, казалось, смог примирить требования объективной науки с уважением к внутреннему миру человека, к тому значению, которым обладают для него люди и вещи. Психологи были поражены качественной терминологией, с помощью которой он обсуждал соотношение между внутренней и внешней сторонами человеческих контактов. Он представлял ту ветвь академической психологии, которая ориентировалась на немеханистические — качественные, в отличие от количественных — теории действия, и умел четко выразить свою позицию. Это повлияло на Гарольда Келли, одного из создателей теории атрибуции; в ней главная роль в анализе действия отводится тому, как сам человек объясняет свое поведение, видя его причину либо внутри — в самом себе, либо во внешних агентах. Пытаясь понять социальные отношения, исследователи обратились к тому, как люди объясняют причины происходящего (например, в дорожных происшествиях) и, соответственно, кому или чему приписывают ответственность за это. Помимо всего прочего это побудило психологов отказаться от мысли, что житейская психология неинтересна или просто ошибочна, и отнестись серьезно к тем психологическим объяснениям, которые дают обычные люди.

Одна работа возбудила чрезвычайный интерес и расширила дискуссию. В статье «Подчинение: исследование поведения» (Behavioral study of obedience, 1963) Стэнли Милграм (Stanley Milgram, 1933–1984) описал эксперимент, в котором он инструктировал студентов колледжа давать другим участникам эксперимента удары электрическим током возрастающей силы. Эти участники якобы должны были запоминать слова; они находились вне зоны видимости, но их было слышно. В действительности эти люди были помощниками экспериментатора и не получали ударов тока. Результаты показали, что студенты были готовы назначать удары током, даже когда им самим это не нравилось, если получали инструкции от авторитетной фигуры. На первый взгляд, эксперимент продемонстрировал, насколько легко вызвать жестокость, несмотря на противодействие ценностей и эмоциональных переживаний. Милграм, к тому времени перешедший из Гарварда в Городской университет Нью-Йорка, подробно обсуждал выводы из своего эксперимента в книге «Повиновение и авторитет» (Obedience and Authority, 1974), куда включил и другие данные. Критика этого исследования шла по двум основным линиям. Во-первых, утверждалось, что Милграм эксплуатировал уважение к науке: на деле в эксперименте речь шла не о повиновении или жестокости, а о том доверии, которое испытывает к научным институтам и экспериментам обычный студент. Во-вторых, поднимались вопросы об этичности экспериментирования на людях. Вообще-то Милграм беседовал после эксперимента со своими наивными испытуемыми, информировал их о действительном содержании эксперимента и пытался сгладить эмоциональные последствия; он называл это дебрифингом (англ. debriefing — «разбор полетов»). Впоследствии этические соображения все больше и больше влияли на планирование и реализацию социально-психологических экспериментов. Это означало признание того, что эксперимент — это социальная ситуация с особой динамикой отношений между экспериментатором и испытуемым, чего не знали, например, ранние бихевиористы.