Дэниел Сигел - Майндсайт. Новая наука личной трансформации Страница 37

Гиппокамп также отключается в состоянии гнева, и люди, страдающие приступами неконтролируемой ярости, не обязательно лгут, когда утверждают, что не помнят сказанного или сделанного ими в этом измененном состоянии сознания{22}.

Согласно недавним исследованиям, другие высокоэмоциональные состояния – сверх тех, что мы обычно способны терпеть, – тоже отключают гиппокамп из-за спровоцированного ими высокого уровня стресса. Выделение избыточного количества гормона стресса, например в состоянии ужаса, нарушает происходящую в гиппокампе интеграцию.

Когда я впервые прочел данные этого исследования, я понял, что наконец-то отвечу на вопрос, мучающий меня с самого момента встречи с Брюсом: что представляет из себя вспышка прошлого? Она может стать результатом активации воспоминания о травматичном переживании, представленном только в имплицитной форме. Впечатления, эмоции, телесные ощущения и поступки из прошлого полностью находились у Брюса в пространстве осознанности, но по ним не было ясно, что они пришли из прошлого. Поскольку гиппокамп был заблокирован, фрагменты его опыта оставались беспорядочными элементами имплицитной мозаики. Нейронные пути, кодирующие опыт в ощущения, впечатления и переживания, оставались активными, но Брюс не знал, что внутренние образы не относятся к текущему моменту. Поэтому вспышки наполняли его сознание повторно активированными воспоминаниями, доступными только в имплицитной форме.

Травма, память и мозг

До того как Брюс затащил меня в свое укрытие под кроватью, мы немного обсуждали его службу во Вьетнаме. На одной сессии он сказал, что не хочет говорить о ней, но знает, что нужно. Он был одним из немногих выживших в своей части. Когда он начал, у него напряглось лицо, глаза закатились вверх и затряслись руки. Его рассказ был обрывочным и сбивчивым: это были отдельные слова, вопли и образы, которые Брюс видел и пытался описать, то жестикулируя, то прикрывая глаза, то шепотом, то криками – я слышу их по сей день.

Его лучший друг Джейк жил с ним в одном городе, а потом воевал в том же отряде. Они совершали патрульный обход недалеко от демилитаризованной зоны, когда на них напали из засады. Джейка ранили в голову, а Брюсу прострелили ногу, и он не мог двигаться, но держал ослабевшее тело друга. Спасательные вертолеты уже приближались, но Джейк умер на руках у Брюса. Вокруг него раздавались взрывы, и он потерял сознание, а очнулся только в госпитале в Сайгоне. Из больничных записей выяснилось, что врачи подозревали черепно-мозговую травму, потому что несколько недель Брюс не говорил. Вернувшись в США, он пытался влиться в гражданскую жизнь. Его нога зажила, но нельзя было сказать того же о сознании. Через десять лет после завершения военной службы Брюс попал в больницу для ветеранов, как раз незадолго до того, как я пришел туда на практику.

Что же произошло у Брюса в мозге? Лучшее научное объяснение, пока не подтвержденное исследованиями, состоит в следующем. От сильнейшей травмы Брюс испытал ужас и от перенесенного шока потерял сознание. В исключительно стрессовых условиях активизируется механизм «бей – беги – замри», и в организм выбрасывается большое количество гормона кортизола, блокирующего работу гиппокампа. Как я упоминал выше, любые механизмы, временно прекращающие функционирование гиппокампа, также останавливают формирование эксплицитных воспоминаний. Такой эффект схож с действием алкоголя или снотворного. Он также создал напоминающее обморок состояние – химически обусловленную форму диссоциации, «отделения» себя от неприятных воспоминаний. Парадоксальным образом та же приводящая к отключке реакция одновременно усиливает кодирование имплицитных воспоминаний за счет выработки миндалевидным телом адреналина, также отвечающего за «бей – беги – замри». Высокий уровень адреналина выжигает в имплицитных воспоминаниях изначальный травматичный опыт: ощущение ужаса, перцептивную информацию, поведенческие реакции и болевые ощущения, испытанные нами.

В этом заключается объяснение на первый взгляд противоречивого феномена ПТСР. В данном синдроме практически отсутствуют эксплицитные воспоминания произошедшего с нами события, однако имплицитные воспоминания, всплывающие на поверхность в виде вспышек из прошлого, обычно проявляются очень ярко.

Итак, мы убедились, что два типа памяти зависят от различных областей мозга. Теперь мы наконец можем понять противопоставление усиленного имплицитного воспоминания и блокированного эксплицитного воспоминания, формирующегося в момент травмы.

Психологическая травма способна временно отключить гиппокамп также посредством механизма диссоциации. В безвыходной ситуации стресса или угрозы жизни помимо выработки большого количества блокирующих память гормонов стресса наш мозг находит еще один выход, заключающийся в концентрации на чем-то другом, а не на опасности. Пока мы точно не знаем, как работает этот механизм. Однако всё наше осознанное внимание поглощается каким-нибудь нетравматичным аспектом окружающей среды или внутреннего ландшафта.

Я не знаю, была ли диссоциация частью реакции Брюса на атаку, в которой погиб его друг, но многие испытавшие психологическую травму люди отчетливо помнят диссоциацию во время события. Через несколько лет после встречи с Брюсом я лечил одну девушку. Когда ей было четырнадцать лет, трое мужчин напали на нее, закрыли в старом сарае и изнасиловали. Она рассказала, что, оказавшись там, заметила маленькие цветочки в треснувших досках в углу. Она сфокусировалась на них, и ее сознание превратило их в воображаемый луг. Оставаясь на лугу, она перенаправила туда свое внимание прочь от сильнейших ощущений боли и беспомощности.

Недостаток такой стратегии выживания состоит в том, что, хотя осознанность в момент травмы блокируется, временное отключение гиппокампа не препятствует имплицитному кодированию опыта. Пятнадцать лет спустя, когда эта девушка принимала душ со своим парнем, звук стекающей на пол воды вызвал у нее сильную вспышку. В день, когда на нее напали, шел сильный дождь, и имплицитные воспоминания заполнили ее пространство осознанности, как будто она снова подверглась нападению – теперь уже со стороны парня. К счастью, когда она обратилась ко мне, я уже использовал в своей работе результаты самых последних исследований, касающихся внимания, гиппокампа и памяти, поэтому смог разобраться в произошедшем с ней и знал, как ей помочь.

Пока в лабораториях изучалась роль гиппокампа в формировании воспоминаний, мне как практикующему психотерапевту стало очевидно, что заблокированная интеграция объясняет многие из распространенных симптомов ПТСР. Воспоминания, имеющие только имплицитную форму, и другие отключения в сознании являются причиной гипервозбуждения и взрывных эмоций; оцепенения и рассоединения с телесными ощущениями, ощущения нереальности своего тела; различных форм переживания психологической травмы заново, включая вспышки из прошлого и повторяющиеся фрагментарные воспоминания о событии в состоянии бодрствования.

Кроме того, для ПТСР характерны и феномены, проявляющиеся во время сна, например кошмары. Они также помогают понять, как имплицитно закодированные фрагменты травматичных воспоминаний врываются в нашу жизнь с ужасающей силой через многие годы после произошедших событий. Прежде чем воспоминания полностью интегрируются в кору в качестве части перманентной эксплицитной памяти, они должны пройти процесс «консолидации», зависящий, согласно некоторым данным, от фазы быстрого сна. У многих людей, страдающих ПТСР, фаза быстрого сна прерывается, что объясняет, почему травматичные воспоминания остаются имплицитными и существуют в виде ночных кошмаров или заново переживаемых наяву вспышек.

На протяжении нескольких веков симптомы психологической травмы – навязчивые, дезинтегрирующие и вызывающие эмоциональное онемение – выявлялись у солдат и назывались по-разному, например военным неврозом. Диагноз «ПТСР» позволяет проследить сходство между пережитым на поле боя и психологическими травмами, ограничивающими жизнь многих людей. Я хочу рассказать о двух таких пациентах.

Использование функций гиппокампа для лечения психологических травм

Элисон впервые пришла ко мне на прием из-за постоянных трудностей в отношениях, включая серьезные проблемы в сексуальной жизни. Тогда ей был тридцать один год. Когда я спросил про ее детство, она сказала, что оно прошло хорошо, кроме того что ее родители развелись, когда ей исполнилось три года. Спустя несколько лет ее мама снова вышла замуж и родила двоих детей. С того момента семейная жизнь протекала «нормально». Я не был уверен, что на самом деле значит «нормально», но решил, что это станет понятно дальше: в теперешней жизни Элисон находилось достаточно материала для анализа.