Антон Данненберг - Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ Страница 15

Более серьезные разногласия вызывает рассмотрение второго компонента. Основные споры ведутся, скорее, не о его наименовании, но о его сущности. Можно выделить как минимум три точки зрения на эту проблему. Данный компонент является: 1) социальным феноменом, 2) психологическим феноменом, 3) богоданным феноменом.

Сразу следует отметить, что определение сущности данного компонента не входит в задачи данного исследования. Цитируя П. Бергера, можно определить нашу исследовательскую позицию в данном вопросе следующим образом: мы рассматриваем данный феномен (индивидуальную, личную религиозность) «таким, как он явлен в человеческом опыте, не поднимая вопроса об окончательном его статусе в реальности»[172].

Таким образом, исходя из двухкомпонентной структуры религиозного сознания, можно выделить два следующих элемента его составляющих:

1. Догматический компонент.

2. Личностный компонент.

Догматический компонент является структурообразующим. Именно он определяет личностное восприятие. Его ослабление ведет к возрастающей рефлексии индивида, результатом которой может стать смена религиозной ориентации. При этом не исключается и второй вариант: незакрепленность в религиозном сознании индивида догматического компонента может привносить в него чуждые ему элементы, основанные на личностном опыте. В данном случае не происходит полной смены догматической парадигмы, но наблюдается ее фрагментарное разрушение и проникновение в нее новых элементов. Данный процесс определяется как религиозный синкретизм.

В различных религиозных системах (в данном случае мы будем говорить именно о религиозной системе, то есть о конкретной религии в конкретный период ее существования, а не религии в целом) мы видим неодинаковое соотношение двух компонентов религиозного сознания. В качестве примера здесь можно привести более близкое и понятное нам православное христианство.

Как хорошо известно, большая часть населения на рубеже XIX–XX веков проживала в сельской местности. Крестьянство было носителем православной веры в большей степени, нежели городское население, обладавшее иным уровнем образования и подверженное секулярным тенденциям.

Так, согласно Общему своду по Империи результатов разработки данных первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г., средний процент грамотности населения Российской империи составлял 21,1 %, т. е. грамотными являлись 26,5 млн чел. из 125,6 млн всего населения. Среди мужчин грамотных было почти 30 %, а среди женщин – только около 13 %[173]. По вероисповеданию, крупнейшие конфессии, в порядке убывания, составили православные – 69,3 %, магометане (мусульмане) – 11,1 %, римокатолики – 9,1 % и иудеи – 4,2 %[174]. Очевидно, что наибольшая безграмотность приходилась на сельскую местность (77,5 % населения составляли крестьяне). В результате при некоторой погрешности мы можем делать вывод, что порядка 65 % православных (за вычетом незначительного процента духовенства, мещан, дворян, купцов, почетных граждан) приходилось на крестьянское население Империи. Грамотность же крестьян 22 губерний в 1880-е годы составляла 15 %, крестьянок – 2,5 %[175]. Подавляющее число верующих, следовательно, приходилось на безграмотное сельское население. То есть народное религиозное сознание играло решающую роль и было доминирующим в религиозной системе.

Теперь обратимся к опросам общественного мнения в современной России. По данным всероссийского опроса, проведенного ВЦИОМ в марте 2010 года, к православным причислило себя 75 % россиян. При этом, как отмечается в исследовании, лишь 49 % из них знакомы с содержанием Библии. Около 73 % респондентов соблюдают религиозные обычаи и праздники[176]. Существенно выросла доля грамотного городского населения[177]:

По данным на 2004 год, среди православных городское население составляет 75 % опрошенных православных, сельское – 25 %[178]. Определенно можно говорить и о высоком уровне грамотности среди сельского населения. В результате при повышении уровня грамотности, более высокой стадии научного и общественного прогресса наблюдается почти такая же религиозность населения, как и в конце XIX века:

На первый взгляд приведенные данные свидетельствуют, что со сменой доминирующей составляющей религиозного сознания уровень религиозности населения не стал ниже. Безусловно, выведенное соотношение имеет приблизительный характер. Но насколько религиозность почти 70 % населения в дореволюционной России отличается от религиозности 75 % современных россиян?

По данным фонда «Общественное мнение», полученным в 2010 году, только 4 % православных россиян регулярно посещают храм и участвуют в таинствах. По данным МВД России, приведенным на официальном сайте Московской Патриархии, в пасхальных богослужениях и крестных ходах в ночь на 19 апреля приняли участие 4,5 млн жителей России[179]. Таким образом, примерно из 107 млн человек (75 %), заявивших о себе как о православных, только 4,5 млн человек (4,2 %) совершили обязательный для православных религиозный обряд.

Показательно, что и такое важное для верующих событие, как привоз в Россию пояса Пресвятой Богородицы по итогам 2011 года стало важным для того же процентного диапазона респондентов. К примеру, в Москве важным данное событие назвали 2 % опрошенных, а в Нижнем Новгороде – 4 % [180].

По мнению многих исследователей, религиозность российского крестьянства на рубеже XIX–XX веков также носила весьма относительный характер. Так, М.Д. Шевченко в своем исследовании пишет, что говоря о массовой религиозности населения, современники отмечали преобладание внешней стороны, исполнения обрядов и правил. Ф.М. Достоевский не раз обращал внимание на поверхностную религиозность населения, незнание им Евангелия и самой сути православного вероучения. М.Д. Шевченко продолжает: «У великоросов, сообщает издание начала XX века, слабо развито чувство всеприсутствия Божия, редко практикуется внутреннее обращение к Богу, тайное размышление о промысле над собою, сердечное влечение к духовному, неизвестному, таинственному и отрадному миру»[181]. Совершенно внешне и корыстно принимали христианство русские крестьяне[182].

В результате М.Д. Шевченко приходит к выводу, что русский народ вообще не усвоил суть христианского учения, так и оставшись язычником: «Христианство за 900 лет (X – нач. XX вв.) не стало всеохватывающей русские души религией. Религия святого духа не смогла создать христианской культуры на Руси»[183].

К.Д. Кавелин полагал, что для огромного большинства русского народа вся суть христианства представлялась в виде богослужения и обрядов, т. е. в виде культа. Аналогичного мнения придерживался и русский историк Н.И. Костомаров. А. И. Герцен и В. Г. Белинский считали, что русский крестьянин суеверен, но безразличен к религии[184]. Н. А. Бердяев писал: «То, что называли у нас двоеверием, т. е. соединение православной веры с языческой мифологией и народной поэзией, объясняет многие противоречия в русском народе. В русской стихии всегда сохранялся и сохраняется и доныне дионисический, экстатический элемент»[185].

Похожие мысли высказывает в своей работе «Религиозное сознание» А. И. Яковлев, отмечая, правда, что «слабая религиозная образованность значительной массы верующих – вовсе не свидетельство их слабой убежденности»[186].

Таким образом, догматическая сторона религиозного сознания крестьянства серьезно уступала эмоционально-чувственному компоненту. Языческие верования, укоренившиеся в православии с самого начала его проникновения на Русь, занимали значительное место в религиозных представлениях верующих, что губительно сказывалось на понимании ими социально-политической стороны религии. Несмотря на то что уваровская триада «Православие, Самодержавие, Народность» продолжала оставаться незыблемой в царствование Николая II в официальной идеологии государства, носители самого православия разительно отличались от того идеала, который представлял себе граф С. Уваров. Большая часть из них находилась в лоне так называемого народного православия, которое больше было ориентировано на практическое восприятие веры, применение ее в целях достижения своих повседневных задач. Цельного же образа православия в сознании русского крестьянства так и не сложилось. Уваров же полагал, что «Без любви к Вере предков, народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишить их крови и вырвать сердце»[187].