Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни Страница 3

Эти мысли тоже заняли изрядный простор [32], а затем что-то переменилось, и к нему снова пришли мысли мирские, о коих говорилось выше. На них он тоже задержался на значительный срок. Это последовательное чередование столь различных мыслей длилось у него довольно долго, причём он всегда задерживался на повторяющейся мысли о том, что представлялось его воображению — а это были либо те мирские подвиги, которые он желал совершить, либо иные, <призванные угодить> Богу. Наконец, утомившись, он оставил эти мысли и стал думать о другом.

8. Однако тут была налицо следующая разница: думая о вещах мирских, он весьма услаждался; но когда, утомившись, он оставлял эти мысли, то чувствовал скуку и недовольство. Когда же он думал о том, чтобы пойти в Иерусалим босиком, питаться одними травами и совершать все прочие подвиги покаяния, которые, как он увидел, совершали святые — то утешался он не только тогда, когда задерживался на таких мыслях, но и, даже отстранив их, оставался доволен и радостен. Но он не обращал на это внимания и не задерживался на раздумьях об этом различии, покуда однажды у него немного не открылись глаза, и тогда он стал удивляться этому разнообразию и размышлять о нём, постигая на опыте, что одни мысли оставляли его печальным, а другие — радостным. Так мало-помалу он стал знакомиться с разнообразием воздействовавших на него духов: одного — бесовского, а другого — Божиего.

9. Из этого урока он вынес немало и принялся более серьёзно размышлять о своём прошлом и о том, сколь необходимо ему покаяться в нём. Тут-то и пришло к нему желание подражать святым, невзирая на обстоятельства, но уповая с помощью Божией сделать то же, что делали они. Но всё, что он хотел сделать после выздоровления — это отправиться в Иерусалим, как говорилось выше, совершая столько <подвигов> покаяния и воздержания, сколько дух благородный, воспламенённый Богом, обычно желает совершить.

10. И он стал уже забывать свои прошлые мысли, испытывая эти святые желания, которые следующим образом утвердились в нём после одного «посещения». Как-то ночью он бодрствовал и ясно увидел образ Богоматери со Святым Младенцем Иисусом. Это видение длилось в течение значительного срока и принесло ему самое живое утешение [33], оставив его с таким отвращением ко всей прошлой жизни, особенно же к делам плоти, что ему показалось, будто из души его стёрлись все образы, до того в ней напечатленные. Так, с того часа до августа пятьдесят третьего года, когда пишутся эти строки, он ни разу ни в малейшей степени не потакал делам плоти. Вследствие этого можно решить, что сие было делом Божиим, хотя сам он не осмеливался давать такое определение и говорил одно: что может лишь подтвердить вышесказанное. Но <именно> таким образом его брат, равно как и все остальные домашние, узнали извне о той перемене, которая совершилась внутри, в его душе.

Как-то ночью он бодрствовал и ясно увидел образ Богоматери со Святым Младенцем Иисусом (§ 10).

11. Он же, ни о чём не заботясь, продолжал читать и вынашивать свои благие замыслы; и всё время, проводимое им с домашними, он тратил на дела Божии, чем принёс немалую пользу их душам. Поскольку же эти книги ему весьма понравились, он пришёл к мысли о том, чтобы вкратце выписать кое-что самое существенное о жизни Христа и святых. Уже начав понемногу подниматься <с постели> и ходить по дому, он принялся с изрядным тщанием делать выписки в книгу: слова Христа — красными чернилами, а слова Богоматери — голубыми. Бумага была вылощена и разлинована, а почерк — великолепен, так как он был очень хорошим писцом [34].

Часть времени он тратил на записи, а часть — на молитву. Но самым большим утешением для него было смотреть на небо и на звёзды, что он делал многократно и подолгу, ибо благодаря этому чувствовал величайшее стремление служить нашему Господу [35]. Он часто думал о своём замысле, желая уже полностью выздороветь, дабы отправиться в путь.

12. И вот, раздумывая над тем, что ему нужно будет сделать по возвращении из Иерусалима, дабы всегда жить в покаянии, он решил было удалиться в картузианский монастырь в Севилье [36], не говоря, кто он такой, чтобы как можно меньше людей смогли его отыскать, и там не питаться ничем, кроме трав. Но, когда он в

Несколько набравшись сил, он решил, что пришла пора отправляться в путь, и сказал брату: «Сеньор, как Вам известно, герцог Шхеры уже знает о том, что я здоров. Славно будет, если я отправлюсь в Наваррет» (§ 12).

очередной раз вернулся к мысли о тех подвигах покаяния, которые желал совершить, идя по миру, желание <попасть в> картузианский монастырь в нём остыло, ибо он опасался, что там не сможет упражняться в той ненависти к самому себе, которая в нём зародилась. Тем не менее он поручил одному из домашних слуг, направлявшемуся в Бургос, осведомиться о правилах тамошнего картузианского монастыря [37], и полученные им сведения показались ему добрыми. Но в силу вышеуказанной причины, а также потому, что он был полностью поглощён путешествием, которое намеревался вскоре совершить (а о монастыре можно было говорить лишь после возвращения), это его уже не так занимало. Вместо этого, несколько набравшись сил, он решил, что пришла пора отправляться в путь, и сказал брату: «Сеньор, как Вам известно, герцог Hаxepы [38] уже знает о том, что я здоров. Славно будет, если я отправлюсь в Наваррет» [39] (герцог в то время находился там). Брат повёл его сначала в одну комнату, затем в другую, и, не скупясь на похвалы, стал просить его, чтобы он не пускался на <верную> погибель, чтобы подумал о том, как надеется на него народ, какой вес он может иметь — и прочие подобные слова, и всё для того, чтобы отвратить <Иньиго> от его благого желания. Но ответ был таким: не уклоняясь от истины (ибо и тогда уже он был крайне щепетилен в этом отношении), он ускользнул от брата.

Глава II Игнатий покидает Лойолу

13. <Игнатий> покидает Лойолу; посещает святилище Богоматери в Apáncacy; направляется в Наваррет; отпускает сопровождавших его слуг. — 14–15. Встречается с неким мавром, с которъш спорит о девственности Пресвятой Богородицы. — 16. Покупает платье паломника. — 17–18. В Монтсеррате совершает генеральную исповедь и бодрствует над оружием у престола Богоматери. Направляется в Манресу.

13. И вот он выехал верхом на мулице, а другой его брат [40] захотел ехать с ним до Оньяте, и Игнатий по пути убедил его провести вигилию в церкви Богоматери в Арансасу [41]. Проведя там ночь в молитве, дабы набраться новых сил для своего путешествия, он оставил брата в Оньяте, в доме сестры, которую хотел навестить[42], а сам отправился в Наваррет. И тут, вспомнив о сумме в несколько дукатов, которую ему должны были в доме герцога, он подумал, что неплохо было бы получить их, и потому написал записку казначею. Казначей сказал, что денег у него нет; но герцог, узнав об этом, сказал, что денег может не быть для кого угодно, но для Лойолы их не может не быть, ибо он хотел дать Игнатию хорошую должность поручика [43], если бы тот пожелал её принять, благодаря тому доверию, которое он снискал в прошлом. Игнатий получил деньги, поручив разделить их между несколькими людьми, которым он чувствовал себя обязанным, а часть — пожертвовать на образ Богородицы, который был в плохом состоянии, чтобы поправить и украсить его. Затем, отпустив двоих слуг, ехавших с ним [44], он в одиночестве отправился на своей мулице из Наваррета в Монтсеррат.

14. По пути туда с ним произошёл один случай, который достойно будет описать, чтобы стало понятно, как Господь наш обращался с этой душой, которая была ещё слепа, хотя и полнилась великими желаниями служить Ему во всём, что она постигала. Итак, он решил совершить великие подвиги покаяния, помышляя уже не столько о том, чтобы искупить свои грехи, сколько о том, чтобы угодить Богу и порадовать Его. Потому, вспомнив о каком-нибудь подвиге покаяния, совершённом святыми, он задавался целью совершить то же самое, и даже ещё больше. В этих-то мыслях и черпал он всё своё утешение, не помышляя ни о чём внутреннем, не зная, что такое смирение, милосердие, терпение, что такое разборчивость, необходимая для того, чтобы управлять этими добродетелями и соразмерять их. Всё его намерение заключалось лишь в том, что бы совершить эти великие «внешние» деяния, поскольку их совершали святые во славу Божию. При этом он не вдавался ни в какие дальнейшие подробности.

15. Так вот: когда он двигался своим путём, ему встретился некий мавр, всадник на муле. Они поехали вдвоём, ведя беседу, и наконец заговорили о Богоматери. Мавр сказал, что ему кажется вполне вероятным, что Дева зачала, не зная мужчины; но в то, что она осталась девственницей, родив ребёнка, он поверить не мог.