Антон Данненберг - Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ Страница 34

В 1991 году прошел IV Съезд КПК, на котором четко прозвучало понимание важности государственно-конфессиональных отношений. Новыми были два момента, которые были зафиксированы в решениях съезда: 1) изменились формулировки относительно верующего населения; 2) предложение об изменении конституции в части религиозной сферы.

Конституционная реформа 1992 года закрепила эти изменения в статьях 8,42 и 55. Новый текст Конституции гарантировал населению свободу вероисповедания, а также запрещал дискриминацию по религиозным причинам. Были внесены соответствующие изменения и в Уголовный кодекс. Если ранее государственным служащим запрещалось практиковать какие-либо религиозные верования, то теперь это официально разрешалось (статьи 294.1 и 294.2).

С 1992 года происходит поворот в государственной политике по отношению к Церкви. По мнению аналитика Виктора Гаэтана, это произошло исключительно по конъюнктурным соображениям: потеряв Москву в качестве экономического партнера, Кастро решил заручиться поддержкой Ватикана для нормализации экономического климата на острове[404].

Тем не менее сближение Церкви и государства происходило не без значительных затруднений. В сентябре 1993 года появилось пасторское послание одиннадцати кубинских епископов, составленное на Конференции католических епископов Кубы, под названием «El amor todo lo espera». Фактически впервые за три года после крушения Советского Союза кубинский епископат выступил с мнением, что режим Ф. Кастро в самом скором будущем ждет подобная судьба.

Уже в начале послания отмечалось, что на протяжении столетий кубинцы всегда были единым народом, без различий «на расы, классы и мнения», объединенным верой. Развивая свою мысль, епископы писали: «Опора, которая поддерживает развитие семьи и общества – это любовь общества более справедливого, человечного, процветающего, которое строится не только с помощью перемещения гор и справедливого перераспределения материальных благ, так как в этом случае те, кто получает ту же квоту, что и другие, должны быть самыми близкими братьями, но опыт показывает нам, что это, к сожалению, не всегда так»[405].

Уже здесь становилось очевидно, что Церковь предпринимает атаку против правительства Кастро, обращаясь к пастве с целью пробуждения их более глубинных чувств на уровне религиозного сознания, а не привитых за годы социализма идеологем. Определенно можно говорить о том, что в сложившейся на тот момент тяжелейшей экономической ситуации, данная позиция Католической церкви может трактоваться исключительно как враждебная.

Построение послания на основе обращения к религиозному сознанию прослеживается во всем его тексте. Так, обыгрывая тему любви, епископы умело манипулировали религиозными чувствами кубинцев: «Любое воззвание к любви должно находить резонанс в человеческом сердце, но наиболее сильный – в сердце кубинца, размещенного под любящим взглядом Сердца Иисуса и Девы Милосердия, Девы Любви»[406].

Предлагая антитезу любовь/ненависть, послание говорило о ненависти, пропагандируемой официальными властями, отмечая, что ненависть не является конструктивной силой. Взамен Церковь предлагала «Любовь», ссылаясь на авторитет Ганди и более близкого кубинцам Хосе Марти, цитируя последнего: «Единственный закон власти – это любовь»[407].

Буквально каждый раздел послания апеллировал к религиозным чувствам населения острова, давая понять, что религиозные ценности куда важнее ценностей политических и идеологических. Так, раздел «Миссия Церкви» начинался словами: «Мы уже сказали, что есть два религиозных народных символа Кубы – Священное Сердце Иисуса и Дева Милосердия, и именно они инициировали это послание от друзей друзьям, от братьев братьям, от кубинцев кубинцам» [408].

Пытаясь обезопасить себя от обвинений во вмешательство во внутриполитические дела, епископат умело вставил в послание абзац, касающийся взаимоотношений Церкви и политики: «У Церкви не может быть политической программы, потому что ее сфера иная, но Церковь может и должна давать моральную оценку, и прежде всего тому, что гуманно, а что негуманно… Итак, мы не идентифицируемся ни с какой партией, политической группировкой или идеологией, потому что вера не идеология, хотя она и не безразлична Церкви относительно своего этического содержания. Наша точка зрения не относится ни к какой политической модели, но нам интересно знать уровень гуманности, который они содержат. Итак, мы говорим без договоренностей и без давления со стороны кого-либо»[409].

Крайне важно было то, что, как подчеркивали епископы, в своем послании они обращаются ко всем, в том числе политикам и властям, а также кубинцам как внутри страны, так и за ее пределами.

Наиболее откровенные заявления звучали во второй части послания. Рассуждая об истории Кубы, епископы приходили к выводу, что всех иностранцев можно поделить на два лагеря: на тех, кто помогал Кубе, и тех, кто вмешивался в ее внутренние дела. Далее следовал вывод: уехавшие с Кубы эмигранты на сегодняшний день относятся к первому лагерю.

Таким образом, кубинский епископат вступал в жесткое противоречие с позицией властей по вопросу отношения к кубинской эмиграции в США. Если для Кастро они были предателями и врагами Кубы, то для Католической церкви – теми, кто может и должен помочь острову.

Церковь ставила перед властью вопросы, которые были по меньшей мере неудобными в той ситуации: «Почему есть столько кубинцев, которые хотят уехать и уезжают со своей Родины? почему отказываются от их собственного гражданства, и ищут защиты за границей? почему профессионалы, рабочие, артисты, священники, спортсмены, военные, солдаты и простые люди используют любой повод, чтобы оставаться за границей?»[410]. В завершении этой череды вопросов епископат наносил последний удар по Ф. Кастро: «Почему, в конце концов, не попробовать решать наши проблемы вместе со всеми кубинцами, с точки зрения нашей национальной перспективы, без того, чтобы никто не стремился быть возведенным в ранг единственного защитника наших интересов или арбитра в решении наших проблем?»[411].

Оценивая положение Кубы как крайне тяжелое, епископат напоминал, что никогда не одобрял экономических мер США, направленных против острова, уточняя при этом, что это делалось для того, чтобы облегчить положение народа (но не правительства).

Всячески эксплуатируя тему самоопределения народа, епископы писали, что они не собираются определять экономический курс страны, но считают, что он должен быть выверен с интересами большинства населения.

Словно позабыв о своей позиции невмешательства во внутриполитические дела, провозглашенной в этом же послании, епископат предложил свои меры по нормализации политического климата в стране. Они сводились к следующим пунктам:

1. Устранение исключительного и тотального характера официальной идеологии, которая поддерживается терминологией, которая является не вполне однозначной, как то: Родина и социализм, государство и правительство, законность и нравственность, кубинец и революционер.

2. Устранение ограничений свобод и введение независимого правосудия.

3. Ограничение чрезмерного контроля со стороны органов государственной безопасности.

4. Помилование заключенных, осужденных по экономическим и политическим преступлениям.

5. Отмена преследований за философские, политические и религиозные убеждения.

Определив своего рода программу-минимум, которая, как видно из перечисленных пунктов, требовала фактически изменения политического строя как такового, епископы предложили искать «новые пути» по достижению этой цели, в первую очередь путем диалога. По сути, звучал призыв вступить в дискуссию с демократическими силами в Майами, открыв страну для преобразований по примеру Восточного блока.

Подобное выступление Церкви в разгар тяжелейшего экономического кризиса не могло пройти незамеченным.

В период с 26 по 28 мая 1995 года кардинал Хайме Ортега находился с визитом в Майами. Примечательно, что в дни поездки среди кубинской эмиграции активно распространялись листовки следующего содержания: «Приветствуем кардинала Хайме Ортегу. Он – наш кардинал. Для любви закона нет. Нет Кастро, нет проблем!»[412]

Эмиграционная «El Nuevo Herald» писала накануне визита кардинала: «Ортега-Аламино рассматривается как единственная надежда Кубы на освобождение от ее тоталитарного режима большим сегментом кубинского сообщества в изгнании, проживающего в Южной Флориде»[413].

Тем не менее осторожный Ортега не оправдал возложенных на него на тот момент надежд. Во время своей поездки он всячески избегал прямой критики режима Кастро. Сразу по прилету кардинала атаковали журналисты, интересовавшиеся, в первую очередь, почему Церковь активно не противостоит правительству. На это Ортега отвечал, что «Церковь не является оппозиционной партией»[414].