Глеб Ястребов - Кем был Иисус из Назарета? Страница 36

На втором плане здесь присутствует мотив неотмщения («кто ударит тебя в правую щеку...»). Вопреки популярному мнению восходит он ещё к Ветхому Завету. Скажем, сама Тора призывает: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего» (Лев 19:18). В ней приводится такой педагогический пример: «Если найдёшь вола врага твоего или осла его заблудившегося, приведи его к нему. Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его: развьючь вместе с ним» (Исх 23:4–5). В пророческой традиции древнего Израиля мы видим подчас образцы удивительного долготерпения и кротости: «Я предал хребет мой биющим и ланиты мои поражающим; лица моего не закрывал от поруганий и оплевания» (Ис 50:5–6). Очень велика вероятность того, что последний стих оказал влияние на Иисуса.

Однако вряд ли Иисус был сторонником радикального пацифизма и телячьей покорности, каким его часто изображают. Когда его оскорбляли или критиковали, он не отмалчивался, а возражал, причём подчас резко, и переходил в наступление (напр., Мк 7:1–15). Обращая внимание на необходимость этической принципиальности, он использовал даже военную метафору: «Не мир пришёл я принести, но меч» (Мф 10:34). (И, кстати, о мече: насколько можно судить, он иногда разрешал и носить меч в целях самообороны: см. Мф 26:51 и Лк 22:36.) Хотя и то верно, что никакие его высказывания не дают ни малейшего обоснования для теории священной войны. Напротив, в его словах можно угадать явный антивоенный подтекст и критику призывов некоторых еврейских группировок к антиримскому восстанию («кто принудит тебя идти с ним одно поприще...» — вероятно, речь о римских солдатах, которые иногда требовали помощи от крестьян в переноске поклажи). Иисус выступал за сопротивление, но это сопротивление было гораздо больше сродни тому, которое впоследствии применял Махатма Ганди (который отчасти и вдохновлялся Нагорной проповедью!) или Мартин Лютер Кинг, чем то, которое отстаивали террористы-зелоты. Когда Иисус был ещё ребёнком, соседний с Назаретом город Сепфорис был сожжён и разорён римскими войсками после неудачного восстания галилеян (4 год до н. э.). Иисус должен был много раз слышать страшные рассказы родителей и взрослых о массовых казнях, убийствах и изнасилованиях, которые обрушились на его народ. Но если в сердцах многих его соотечественников подобные рассказы лишь разжигали ненависть к иноземным захватчикам, Иисус сделал для себя вывод: Бог не благоволит вооружённому восстанию, причём не только не становится на сторону восставших, но и обрушивает на них свой гнев. И если есть путь борьбы с Римом, его легионами и идеологией, это может быть лишь путь ненасильственный. (Любопытно, что Иисус оказался прав: в конечном итоге мощь языческого Рима была сокрушена не пламенем национально-освободительного восстания евреев, но мирным распространением христианства с его этикой любви и ненасилия.)

И, наконец, финальная «антитеза» посвящена ветхозаветной заповеди «любить ближнего как самого себя» (Лев 19:18).

Вы слышали, что сказано: «Люби ближнего твоего» (и ненавидь врага твоего). А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми, и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, то какая вам награда? Не то же ли самое делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?

Ещё раз подчеркнём, что заповедь любить ближнего здесь никоим образом не критикуется и даже не умаляется. В другой ситуации Иисус назовёт её одной из двух величайших заповедей, которые должны определять жизнь каждого человека (Мк 12:28–31).

Вопреки расхожему мнению даже это поучение Иисуса не является каким-то особенно уникальным. Ещё Ветхий Завет призывал делать добро к врагам. В дополнение к уже цитировавшимся выше отрывкам: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; если он жаждет, напои его водой» (Притч 25:21). (Поразительно, что когда апостолу Павлу понадобится призвать римскую христианскую общину к милостивому отношению к своим врагам, он сошлётся именно на этот стих из Притчей, а не на слова Иисуса. Не вполне ясно, с чем это связано, но как минимум отсюда мы видим: соответствующие поучения Иисуса не воспринимались как нечто абсолютно уникальное.) Идея, что подражание Богу включает милость к грешникам, встречалась даже в языческой философии: например, у Сенеки («О благодеяниях» 4.26.1 — впрочем, Сенека настроен несколько скептически) и Марка Аврелия (9.11). Еврейские учителя обращали внимание на слова псалмопевца: «Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его» (Пс 144:9). «Ко всем» — это значит в том числе и к грешникам, из чего выводилась необходимость быть милостивым ко всем. Учение Иисуса здесь не уникально, хотя и в своей краткой афористичности явно выделяется из ряда подобных поучений.

Интерес представляет следующий вопрос: каким образом Иисус согласовывал эти учения со своей апокалиптической проповедью? На первый взгляд он создал себе глубокое противоречие. Ибо, с одной стороны, Иисус призывает слушателей не мстить своим врагам, но любить их, беря пример с Творца, который не наказывает своих обидчиков (то есть грешников). С другой стороны, он при этом призывает покаяться, ибо Творец вот-вот накажет грешников геенной огненной. Хотя очень многие богословы занимались вопросом о том, как соотносятся эсхатология и милосердие, как ни странно, почти никто из историков не задумывался всерьёз над проблемой, что именно привело Иисуса к вышеупомянутому противоречию и как он его решал.

Из предлагавшихся решений особого внимания заслуживает гипотеза немецкого библеиста Герда Тайсена. С точки зрения Тайсена, отсрочка обещанного Иоанном Крестителем Конца произвела на Иисуса глубочайшее впечатление. Однако Иисус не разочаровался в апокалиптике и в Иоанне Крестителе (как полагает «семинар по Иисусу»), а пришёл к выводу, что Бог явил людям милость, дал время для покаяния. И эта отсрочка стала для Иисуса не точкой скепсиса и разочарования, а источником новой радости и оптимизма: Бог являет себя как Бог доброты и милосердия. А значит, любой, кто хочет быть с Богом, должен подражать ему в этом качестве.

Добавим к этому, что Иисус мог черпать дополнительное вдохновение из ветхозаветной Книги Ионы. В этой книге рассказывается следующий полусказочный сюжет: Бог призвал пророка Иону возвестить скорую гибель языческому городу Ниневия. Ионе не хотелось идти в Ниневию, поэтому он сел на корабль, отправлявшийся в диаметрально противоположном направлении (в Таршиш, то есть Испанию). Но Богу всё же было угодно, чтобы Иона исполнил своё предназначение: на море началась буря. Пророк попросил выкинуть его за борт, но не погиб: его проглотила большая рыба, которая выплюнула его спустя несколько дней, доставив к нужному месту на суше. Иона пришёл-таки в Ниневию, проповедал ей скорый суд, но жители покаялись и... суд не наступил. Иона ужасно расстроился. Он вышел из города и сел под большим растением, которое давало ему тень. Налетел знойный ветер и спалил дерево. Иона расстроился ещё больше и просил себе смерти. И тогда Бог сказал (этим заканчивается книга): «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил... Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более 120 000 человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?» (4:10–11).

Иисус несколько раз говорит о «знамении пророка Ионы» (Мф 12:38–41/Лк 11:29–32). Что это за знамение? Последующие толкователи, начиная с самих евангелистов, видели здесь в первую очередь намёк на воскресение: Иона был некоторое время в чреве рыбы, а потом вышел на свет, то есть (метафорически) воскрес. Однако основная-то тема Книги Ионы состоит вовсе не в приключениях в китовьем брюхе: это книга о покаянии, нежданном явлении милости Божьей и отмене или отсрочке Суда. Вполне вероятно, что, не видя исполнения скорых апокалиптических предсказаний, Иисус сделал вывод, что Бог снова, как и во времена Ионы, явил свою милость: дал покаяться. А раз это событие повторяется, значит, тем более, Бог есть Бог милосердия, и с него надо брать пример.

4. Итоги: старое и новое в этике Иисуса

Подводя итоги, ещё раз задумаемся о соотношении старого и нового в учениях Иисуса. С одной стороны, нового вроде бы очень мало. Каждое учение Иисуса уходит корнями в Ветхий Завет, и практически каждое имеет параллели в иудаизме, а то и греко-римской религии. Скажем, призывы воздерживаться от гнева и похоти он должен был слышать с юности в синагоге: в священных Писаниях и от учителей Закона. Не мог не сталкиваться он часто и с проповедью нестяжательства: в библейских текстах и из уст Иоанна Крестителя. В плане учения о разводе он высказал позицию почти идентичную школе Шаммая, о которой не мог не знать. Приведённые нами примеры легко умножить, рассматривая учения Иисуса по другим вопросам. Если задуматься, то удивляться этому не приходится. Ведь мы уже знаем, что Иисус рассматривал себя не как учитель новых истин, а как апокалиптический вестник покаяния (т. е. «возвращения» к заповедям Божиим: см. Мк 1:15 и выше главу 5). Сама концепция покаяния предполагает, что люди должны вернуться к нормам, уже существующим, а не усвоить новые, ранее не известные. Поэтому нет ничего удивительного в том, что учениям Иисуса есть много параллелей в Торе, у Пророков и последующих учителей Израиля. Собственно, это даже и не параллели (как если бы люди независимым путём дошли до своих учений), а влияния: Иисус выработал свою позицию, размышляя над текстами Писаний, слушая фарисеев и Иоанна Крестителя, а также других учителей.