А. П. Лебедев - Духовенство в Древней Вселенской Церкви Страница 37

Итак, участие народа в выборе лиц иерархических является фактом, доказанным в рассматриваемый период.

Но народ, участвующий в выборе иерархических лиц, не умел удержать за собою этого права, не умел ценить всей важности избрания духовенства голосом паствы. Появились беспорядки, злоупотребления, которые повели к упадку обыкновения выбирать пастырей через пасомых. Нередко являлись честолюбивые искатели епископской власти, привлекали на свою сторону гражданских начальников, составляли в народе себе партию и такими способами пролагали себе путь к епископской кафедре, которой они были недостойны. Даже открытые возмущения, случалось, имели место во время епископских избраний. Каким характером запечатлены были народные собрания, составлявшиеся в целях избрания пастыря, это лучше всего показывают жалобы знаменитого Иоанна Златоуста. Он пишет: «Приди сюда и посмотри на народное празднество, я говорю об избрании в епископский сан, какое у нас бывает, и ты увидишь, что на епископа, который председательствует на таких собраниях, сыплется столько порицаний, сколь велико все собрание. Ты увидишь тогда, что все они, разделившись на многие партии, каждый стоит за своего кандидата, предлагают один — одного, другой — другого. Потому что никто не берет во внимание должного, т. е. душевных качеств, но поставляются другие побуждения, по которым оценивают своих кандидатов, например, говорят: этот достоин избрания, так как он из знатного рода, а другой — так как он богат. Всякий старается, чтобы предпочтен был другим или короткий его друг, близкий родственник, или даже льстец. Другие избираются даже за свою злобу, из опасения, чтобы в случае отвержения их они не стали жестоко мстить».[328] И это не есть только риторическое описание явления со стороны Златоуста. Историк Сократ свидетельствует, что сам Златоуст находился в таком именно тяжелом положении, когда он отправился в Эфес для рукоположения нового епископа. «Находясь там, — замечает Сократ (VI, 11), — Иоанн увидел, что возвести в епископское достоинство старался кто кого и что, желая доказать справедливость своего выбора, все жарко спорили между собою». Не видя возможности удовлетворить противоречивых желаний эфесян, Златоуст кончил тем, что, не принимая в расчет требований городских жителей, назначил им в епископы собственного диакона Ираклида. Как много иногда набиралось кандидатов в епископы, по неразборчивости народа, видно из того, что раз в галльском городе Бурже кандидаты на епископство занимали целых две скамьи. Но случалось и не то еще. Иногда распри и споры при избрании епископа приводили в беспокойство светское начальство. Даже более: раздоры в этих случаях доходили иногда до сцен кровавых, как это показывает, например, буйство, бывшее при избрании папы Дамаса в 60-х годах IV века. В Риме образовалось две партии: одна желала Дамаса, другая Урсина. Сначала эти две партии в течение трех дней дрались на улицах; затем, спустя некоторое время, произошла свалка между приверженцами Дамаса и Урсина в базилике Сицинина, т. е. в церкви; здесь найдено было после побоища 137 трупов; наконец, еще через некоторое время, когда приверженцы Дамаса взяли верх, в другой базилике поднято было 160 мертвых тел: убитые на этот раз принадлежали к урсинианам.[329]Само собой понятно, что результаты такой избирательной процедуры не могли быть утешительны. Часто возводились в епископское достоинство люди совершенно негодные. Так было уже в IV веке; Григорий Богослов говорит: «Теперь есть опасность, чтобы чин самый священный не сделался у нас наиболее смешным, потому что епископство приобретается не добродетелью, но происками».[330] Народ, по словам того же Григория, стал искать в лице епископов все, что угодно, и меньше всего пастыря душ. «Народ, — говорит он, — ищет теперь не священников, но риторов, не блюстителей душ, но обладателей золота, не таких, кто приносил бы жертвы с чистым сердцем, но могущественных предстателей».[331]Народное избрание при указанных его свойствах вело к беспорядкам в церковном управлении. Деяния Халкидонского IV Вселенского собора дают обильный материал для суждения об этом. Здесь рассматривалось весьма интересное дело двух епископов Эфесских, из которых каждый, обвиняя другого в том, что этот избран незаконно народным самоволием, предъявлял свои права на кафедру Эфесскую. Имена этих претендентов — Вассиан и Стефан. Вассиан так рассказывал о своем низведении с кафедры Эфесской и возведении на нее Стефана: «народ и клирики, — говорит он, — неожиданно схватили меня, вытащили из святой церкви, водили и таскали меня по площадям, осыпали меня ударами, заключали меня в тюрьму. Они похитили мои священные облачения, беснуясь, посадили на престол и на мое место одного из тех, кто дерзнул сделать против меня несправедливость», т. е. Стефана. Сверх того Вассиан жаловался, что его имущество разграблено народом.[332] Со своей стороны Стефан вот что рассказывал о поставлении во епископы Вассиана: «Вассиан не был законным образом поставлен в Эфесе, он сам себя возвел на кафедру, поддерживаемый беспорядочною толпою с мечами и какими-то гладиаторами».[333] Один из епископов, посвящавших Вассиана, действительно подтвердил на Халкидонском соборе, что избрание Вассиана было актом народного самоволия. Он говорил: «Некто Олосирих, один из государственных чиновников, с обнаженным мечом и с толпой народа посадил Вассиана на кафедру», причем свидетель докладывал, что толпа и его насильственно заставила посвятить Вассиана.[334] Вообще один из отцов собора Халкидонского заметил об избраниях в Эфесе: «там рукополагают конфетчиков, т. е. кого ни попало — от того и бывают возмущения», — прибавил он.[335] В Риме в V веке две народные партии выбрали двух лиц — Симмаха и Лаврентия — в епископы. Таким образом, явилось двое пап. Следствием этого, по замечанию историка, были убийства, расхищения и другие злодейства.[336]

Развитие народных беспорядков, сопровождавших избрание епископа, имело следствием то, что народ мало-помалу стали устранять от этого дела. Но к этой причине, заключавшейся в самом народе, присоединилась еще другая причина, которая вела к такому же следствию. Духовенство стремится высвободиться из-под зависимости народа и старается предоставить пополнение своего сословия своей собственной воле. Чем выше было представление клира о самом себе, тем неестественнее казалась зависимость его от мирян в акте избрания.[337]Проследим вкратце законодательство Восточной церкви, которым постепенно вытеснялось участие народа в поставлении пастырей. В одном из так называемых правил апостольских, в котором ясно речь идет о положении дел церковных в IV веке, указывается возможность таких случаев, когда рукоположенный епископ или пресвитер не принимается обществом какой-либо церкви — «по злобе народа». Это предполагает, что выбор иногда происходил уже не по инициативе народа; доказательство для этого предположения можно находить в самом правиле (36), где народ, не принимающий поставленного для него епископа, называется «непокорливым народом». Таким образом, открывается, что в IV веке (если не ранее) народ начинают устранять от избрания епископов. Затем появляются определенные правила, которые полагают ограничение для власти народной в выборе пастырей. Поместный Лаодикийский собор в IV веке постановляет первое свое определение с указанной целью. Одним правилом этого собора устранена от участия в выборах самая беспокойная часть народа: чернь (οχλος).Правило (13) гласит: «да не будет позволено сборищу народа избирать имеющих быть поставленными во священство». Впоследствии и гражданское законодательство старается об ограничении власти народной — в том же отношении. По законам Юстиниана, из всего народа, как лица компетентные в избрании епископов, упоминаются одни только знатные граждане, значит, прочий народ лишен права выбора.[338] Окончательное устранение народа от рассматриваемого права произошло на VII Вселенском соборе. В правилах этого собора читается: «всякое избрание в епископа или пресвитера, или диакона, делаемое мирскими начальниками, да будет недействительно». А имеющий поставиться в епископа должен быть избираем от епископов (пр. 3). Это правило мало-помалу утверждается как на Востоке, так и на Западе.

Остается прибавить еще несколько слов о других явлениях изучаемого периода, в которых выразилось то же стремление духовенства поставить себя выше мирян, отделить себя, как элемент высший, от них, как низшего элемента. В ту же эпоху, о которой мы говорим, утвердилось правило: подвергать наказаниям лиц духовных, если они переходили в другое звание. В седьмом правиле Халкидонского IV Вселенского собора говорится: «если кто однажды поступил в клир, тот не должен переходить ни в военную службу, ни в мирской чин; если же кто дерзнет на таковое и не возвратится с раскаянием к тому, что прежде избрал ради Бога, да будет предан анафеме».[339] Законодательство Юстиниана идет еще далее. По законам Юстиниана положено: «если кто вздумает самовольно оставить духовное звание и возвратиться к мирской жизни, то все его имущество обращается в собственность той церкви, к которой он принадлежал; сам же он, по лишении прав состояния, низводится в низшее сословие».[340] Очевидно, законодательство начинает смотреть на духовное сословие как на такое высокое, переход из которого в другое сословие представляется как бы святотатством и профанацией святыни. Замечательно еще, что вдовам епископа, пресвитера и диакона правилами запрещалось снова вступать в брак.[341] Как будто бы сожительство с клириком делает жену его такой священной вещью, обладание которой через брак со стороны простого смертного представляется каким-то осквернением святыни. С V века соборы с особенной решительностью усиливают предписание, которое создалось в церкви еще раньше, о том, чтобы епископы и клирики удалялись от житейских профессий как несообразных с их священным достоинством.[342]