Алексей Чертков - Почему это страшно Страница 4

Со мной в детстве произошел случай, который в свое время очень укрепил мою веру и как бы показал мне наглядно, что есть бог.

Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, был у меня приятель Пепка. Настоящее имя его было Петр, но все почему-то звали его Пепкой. Он был сыном сторожа той церкви, в которой служил мой дедушка, и жил вместе со своим отцом недалеко от нас. Мы с Пепкой часто играли в скверике возле церкви.

Однажды Пепка подзывает меня и спрашивает шепотом:

— Лешка, ты когда-нибудь курил?

— Нет, — отвечаю, — не приходилось.

— Давай попробуем.

— Давай. А у тебя есть папиросы?

Вместо ответа Пепка достал нераспечатанную пачку папирос и с гордостью показал мне:

— Вот, новенькая!

— Где взял? — полюбопытствовал я.

— Стащил у бати.

— А не узнает?

— Нет. У него их много.

— Давай закуривай!

— Давай!

Но тут оказалось, что нет спичек. Решили, что за спичками пойду я, чтобы Пепка не навлек на себя подозрений.

Через пять минут все было в порядке. Мы стояли в кустах церковного скверика, держали во рту папиросы и пытались изобразить заядлых курильщиков. Но курить мы не умели, кашляли, из глаз текли слезы.

— Леха, ну как, хорошо? — давясь дымом, спрашивал Пепка.

— Кхе-кхе, ничего, хорошо!

— Курим?

— Дымим!

Через несколько дней мы научились курить довольно сносно. Кашляли уже меньше, а Пепка даже стал пускать дым через нос. У меня это никак не выходило. Чтобы доказать свое превосходство и поразить меня, Пепка клялся, что через пару дней сможет выпускать дым через уши.

Выполнить свое обещание Пепке так и не пришлось. Однажды, когда мы безмятежно курили, Пепкин отец заметил, что из-за кустов идет дым. Решил посмотреть, не горит ли что. И тут он обнаружил нас.

Пепку нещадно выпороли. Отодрав сына, сторож пошел и рассказал о моем «грехе» матери. Мама расстроилась, плакала. Рассказала отцу и деду. Меня не били. Но на семейном совете придумали другое. Мама долго внушала мне, что курить грешно, потом подвела меня к иконе и сказала:

— Видишь, Леша, икону?

— Вижу, — ответил я.

— Так вот, поклянись перед ней, что в жизни своей не только никогда не будешь курить, но и в рот не возьмешь папиросы. Если не дашь клятвы, больше не пущу тебя в церковь: там не место греховодникам. Выбирай одно из двух.

Что мне было делать? Церковь я любил, привык ходить туда и прислуживать, намеревался стать священником. Лишиться всего этого? Ни за что!

Недолго думая я сказал матери:

— Мама, обещаю тебе: больше курить не буду.

— Не мне обещай, а богу!

— Обещаю!

— Клянешься?

— Клянусь!

— В знак клятвы перекрестись перед иконой.

Я перекрестился. После этого мама успокоилась. Она знала, как сильно я верю в бога, и была убеждена, что я не посмею нарушить клятву.

Курить я не привык, и поэтому долгое время даже не вспоминал о папиросах.

Прошло несколько месяцев, может быть полгода. Однажды дома никого из взрослых не было. И вдруг совсем случайно я увидел на столе папиросы. Их, вероятно, забыл кто-нибудь, кто по церковным делам приходил к дедушке, потому что у нас в семье никто не курил.

Тут мне страшно захотелось выкурить папироску. Я знал, что Пепка, несмотря на порку и угрозы отца, тайно курит. Покуривали и многие из моих приятелей. Я что, хуже других?

Быстро нашел я спички и взял папиросу в рот. Вдруг мой взгляд упал на икону. Ту самую, перед которой я клялся матери, что никогда не закурю.

«Как быть? — пронеслось в голове. — Ведь я дал слово, да еще не кому-нибудь, а самому богу. Страшный грех нарушить клятву…»

Но какой-то другой, тайный голос нашептывал мне иное:

«Подумаешь! Ну и что из того, что ты клялся? Ведь тебя же заставили это сделать…А такая, вынужденная клятва не действительна. Неужели богу жалко, если ты выкуришь одну-единственную папироску? Многие курят, но ведь бог не карает их. Не богу, а маме хотелось, чтобы ты бросил курить. Ну, а маму можно и не послушаться. Тем более один разок».

«Нехорошо, непорядочно нарушать слово!» — возражала моя совесть.

«Интересно, а что сделает со мной бог, если я обману мать?» — подзадоривало любопытство.

Теперь мне уже не столько хотелось курить, сколько просто испытать бога. Мать обмануть ничего не стоит: она придет не скоро. Я открою окно, дым выветрится, и никто, кроме меня и господа бога, о моем поступке знать не будет.

«Посмотрим, что сделает бог со мной за нарушение клятвы…»

Я чиркнул спичку и закурил.

Медленно догорела папироса. Я открыл окно, тщательно проветрил комнату. Даже вычистил зубы и прополоскал рот, чтобы от меня не пахло табаком. Вышел во двор. Погулял. Снова вернулся домой.

«Нет, табаком не пахнет. Теперь буду курить только дома, когда никого нет», — решил я и, успокоившись, принялся за свои дела.

Через некоторое время раздался звонок: пришла мать. Первым долгом она спросила:

— У нас кто-нибудь был без меня?

— Нет, — ответил я.

— Ты что-то скрываешь. Скажи, кто приходил?

— Да что ты, мама! Я был дома один.

— Тогда почему же пахнет табаком?

Я был настолько уверен, что запах табака давно выветрился, что совершенно растерялся. Не зная, что ответить матери, я густо покраснел.

— Ты курил? Неужели… неужели ты нарушил клятву?!

Я молчал. Мама не сердится, не кричит на меня. Она, скорее всего, сама ужасается глубине моего греха.

Я краснею все больше и больше. Не знаю, что мне делать. Лгать теперь уже бесполезно. Признаться во всем страшно. Не потому, что боюсь наказания. Не о нем я сейчас думаю. Страшно и стыдно, что нарушил клятву, данную богу. Теперь какой же я верующий?!

А мама, как бы угадывая мои мысли, медленно сказала:

— Эх, ты! Я-то думала, ты по-настоящему веришь в бога. А оказалось, моему сыну безразлично всё, даже святой крест, который он положил на себя перед иконой. Какой же ты мне сын после этого?

Мое состояние было поистине ужасным. И я упал на колени:

— Господи! Господи боже мой! Прости меня, окаянного грешника!

Молился я горячо и искренне. В этот момент я не просто верил в бога. Нет. «Верил» — не то слово. Я был убежден, что бог существует. Убежден больше, чем в том, что существую я сам.

«Как могло случиться, — думал я, — что мать узнала о моем проступке? Кто ей мог сказать об этом? Ясно, как день, — это сделал бог, чтобы наказать меня. Он грозный. Он не потерпит, чтобы его обманывали, надругались над священной клятвой… Боже, чем могу я искупить свой грех перед тобой?»

Бог молчал. Он сурово смотрел на меня с иконы. Вместо него заговорила мама!

— Я вижу, ты осознал всю тяжесть своего греха. Пусть сегодняшний случай будет тебе уроком на всю жизнь. Больше я с тебя клятвы брать не буду и наказывать — тоже. Я уверена, что теперь ты никогда не повторишь своего проступка.

— Конечно. Можешь быть спокойна, мама.

Этот случай сильно укрепил мою веру. Нечего и говорить о том, что теперь я и не думал о курении. Важно другое.

Тогда я еще не понимал, что никакого чуда не произошло. Просто мама, войдя в дом, почувствовала запах табака. Ничего необычного в этом нет. Она не курила, не любила табачного дыма. Я же, видимо, плохо проветрил комнату, а когда пришел с улицы, не ощутил запаха табака лишь потому, что уже привык к нему. Но никто из взрослых не помог мне разобраться в случившемся. Наоборот, их радовало, что я лишний раз убедился — бог есть.

Я привел тебе лишь три примера из своей жизни. Но из того, что ты узнал, я думаю, ты понял, почему все же кое-кто из ребят и теперь верит в бога.

Рабы неба

Но вернемся к нашему разговору о тех, кто по тем или иным причинам попал в руки церковников. Теперь это не человек, теперь это раб божий, учит церковь.

Раб не смеет рассуждать, не может поступать по своему усмотрению. Раб должен слепо повиноваться своему господину. Именно этого и добивается церковь от человека, который поверил в существование бога. Недаром Белинский говорил: «В словах бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут…»

Рабы божьи… Но видят ли эти рабы своего господина? (Кстати, церковнославянское слово «господь» в переводе на русский язык означает «господин».) Нет! От имени несуществующего бога говорят его «уполномоченные» — священники. И выходит, что верующих только называют божьими рабами, а на самом деле они рабы духовенства, служителей церкви. Но превратить человека в раба, удержать его в повиновении не так-то просто. И церковники придумали целую систему одурманивания людей.

Человек только родился, а церковь уже предъявляет на него свои права.

— Не будет счастья вашему ребенку, если не окрестите его, — запугивают священники родителей. И те, большей частью «на всякий случай», несут малыша в церковь.