Виктор Печорин - Бог и человек. Парадоксы откровения Страница 44

Согласно древнейшим представлениям индоарийцев, расставшаяся с телом душа – урван — на три дня задерживалась на земле перед тем, как сойти вниз, в царство мертвых, в котором правил Йима (в ведической традиции – Яма). Йима был первым царем на земле и первым из умерших людей, то есть первопредком. В царстве Йимы души жили словно тени и зависели от своих потомков, которые продолжали пребывать на земле. Потомки должны были удовлетворять их голод и снабжать одеждой. Приношения для этих целей совершали в определенное время, так чтобы эти дары могли преодолеть материальные преграды. Чаще всего приношения умершим совершались в течение первого года после смерти. Считалось, что души усопших еще одиноки и не полностью приняты в общество мертвых, поэтому нуждаются в поддержке.

Это соображение заставляло древних прибегать к различным процедурам, порой довольно обременительным, с целью облегчить посмертное существование умершего. Например, многие древние народы практиковали жертвоприношения, в том числе человеческие, чтобы умилостивить богов, сделать их более благосклонными к умершему. Рудименты этих представлений обнаруживаются и в христианстве, в частности – в практике молитв за умерших.

В православном чине погребения есть слова, которые произносятся как бы от лица умершего (приведем этот текст по-русски): «Видя меня лежащего безгласным и бездыханным, восплачьте о мне, о братья, друзья, сродники и знакомые: <…> прошу всех и молю, непрестанно молитесь обо мне Христу Богу, да не буду изведен за грехи мои в место мучения, но да водворит меня там, где Свет жизни».

«Святое жертвоприношение Христа, нашей спасительной Жертвы, доставляет большую пользу душам даже после смерти при условии, что их грехи могут быть прощены в будущей жизни, – говорит святитель Григорий Великий. – Поэтому души усопших иногда просят, чтобы о них была отслужена Литургия»149.

Литургия расценивается церковью как жертва, приносимая «за жизнь мира», то есть за живых и умерших. В молитве, которую священник читает перед литургией (эта молитва приписывается святому Амвросию Медиоланскому и представляет собой фрагмент древней латинской анафоры), говорится: «Молим Тя, Отче святый, о душах верных преставлынихся, яко да будет им во избавление, спасение, отраду и вечное веселие сие великое благочестия таинство. Господи Боже мой, буди им днесь всецелое и совершенное утешение от Тебе, Хлеба истиннаго, живаго, с небесе сшедшаго и дающаго жизнь миру, от плоти Твоея святыя, Агнца нескверна, вземлющаго грехи мира. Напой их потоком благости Твоея, от прободеннаго (пронзенного) Твоего ребра на кресте истекшим…»150

В молитвах, читаемых на праздник Пятидесятницы, есть прошения «о иже во аде держимых» (т. е. о содержащихся в аду. – Авт.), чтобы Господь упокоил их «на месте светле, месте злачне, на месте прохлады»151. Церковь учит, что по молитвам живых Бог может облегчить загробную судьбу умерших, избавив их от мучений и удостоив спасения со святыми.

В Древнем Египте умирающих снабжали специальными молитвенными формулами и руководствами по странствию в загробном мире, которые готовящемуся к смерти предлагалось заучивать наизусть. Таким образом возникли так называемые Книги Мертвых – целые библиотеки наставлений о том, как следует вести себя в загробном мире и что отвечать на вопросы стражей ворот и загробных судей.

Аналогичная Книга Мертвых, именуемая «Бардо Тхедол», существует и в Тибете.

В представлении древних греков души умерших после смерти пребывают в мрачном царстве неумолимого, мрачного брата верховного бога Зевса – Аида. Никогда не проникают туда лучи солнца. Бездонные пропасти ведут с поверхности земли в печальное царство Аида. Мрачные реки текут в нем, души умерших оглашают стенаниями их берега. По печальным полям подземного царства, заросшим бледными асфоделями, носятся бесплотные легкие тени умерших. Они сетуют на свою безрадостную жизнь без света и без желаний. Тихо раздаются их стоны, едва уловимые, подобные шелесту увядших листьев, гонимых осенним ветром. Нет никому возврата из этого царства печали.

Позднее у многих народов под влиянием социальной дифференциации общества возникли более сложные представления о посмертной судьбе душ.

Уже Гомер, наряду с подземным Аидом, описывает другое место обитания душ – Элизиум, Елисейские поля или острова блаженных, «где пробегают светло беспечальные дни человека, где ни метелей, ни ливней, ни хладов зимы не бывает; где сладкошумно летающий веет Зефир, Океаном с легкой прохладой туда посылаемый людям блаженным»152. В Элизиум боги по особому благорасположению помещают отдельные избранные души (в «Одиссее» боги помещают туда Менелая с мотивировкой: «ибо супруг ты Елены и зять громовержца Зевеса»),

В той же «Одиссее» находим мы и противоположную идею: идею карающего правосудия. Один отрывок из так называемой «первой Некийи» [36] изображает в Аиде сцену суда над умершими, а также сцены мучений Сизифа, Тития и Тантала за их тяжкие преступления153. Правда, имеется серьезное подозрение, что этот отрывок есть позднейшая интерполяция. Очевидно, она отражает дальнейшее развитие идеи о загробном мире, который уже разделяется на две области: жилище блаженных и узилище грешных душ.

В том же направлении развивались и религиозные представления других народов. У иранских индоарийцев переход души в царство мертвых стал мыслиться в виде узкого моста, один конец которого покоится на вершине горы Хары, а другой ведет ввысь, на небо. Лишь достойные (возможно, благодаря тому, что совершили много жертвоприношений богам) могут пройти по этому мосту. Души других, пытаясь перебраться по мосту, упадут вниз, в подземное царство мертвых. Среди тех, души которых считались обреченными на такой конец, были, видимо, все низкие по своему положению люди – пастухи, женщины и дети.

Идея посмертного суда и воздаяния в наиболее завершенном виде оформилась в развитых религиях – христианстве и исламе, где загробный мир четко разделен на рай и ад.

«Создал Аллах небеса и землю по истине, чтобы всякая душа получила воздаяние за то, что она снискала, и они не будут обижены», – говорит Коран (45:21).

Идея воздаяния понимается в духе примитивного правосудия, определяемого принципами: «Есть ли воздаяние за добро, кроме добра?» (К. 55:60); «Воздаяние зла – зло, подобное ему» (К. 42:38).

Праведникам, боящимся Бога и исполняющим Его заповеди, уготованы райские сады с прекрасными плодами, чистыми источниками и прекрасными девушками для наслаждения (К. 55, 56). А «тем, которые обижают людей и злодействуют на земле без права, для этих – наказание мучительное!» (К. 42:40).

По-видимому, людям трудно было представить, что бесплотная душа сможет полноценно наслаждаться удовольствиями райской жизни или, напротив, в полной мере ощутить ужас мучительных наказаний: ведь она лишена тела! Поэтому вместе с возникновением учения о посмертном воздаянии вернулись прежние, первобытно-материалистические представления о телесности души. Так, святой Макарий Великий утверждал, что души имеют вид «внешнего человека в его теле» (Беседа VII). По утверждению Макария, по своей сути души есть тела, хотя и тела тонкие, эфирные; они имеют такие же органы, что и человеческое тело (Беседа IV, гл. 9).

Иные представления о посмертной судьбе души сложились в буддизме и индуизме. Индуисты и значительная часть буддистов полагают, что смерть освобождает душу, которая затем перевоплощается в другое существо в зависимости от деяний в предшествующей жизни (здесь также присутствует идея посмертного воздаяния, только осуществляемого не в царстве мертвых, а здесь, в земной жизни, к которой вновь возвращается душа).

Итак, мы имеем дело с тремя основными представлениями о посмертном бытии души:

1. Душа после смерти поселяется в мир мертвых, где-либо продолжает вести прежний образ жизни, либо влачит жалкое существование как бесплотная тень.

2. После смерти души праведных блаженствуют в раю, а души грешников обречены на мучения в аду.

3. Освободившись от тела, душа вновь воплощается в тело другого существа, смотря по ее заслугам или грехам в земной жизни.

Заметим: во всех трех вариантах, несмотря на их разнообразие, душа предполагается бессмертной, вечной. При этом ни один из вариантов не исключает телесности души, которая уже установлена нами на основании свидетельств откровения.

Но представление о телесности души явно противоречит представлению о ее вечности, бессмертии. Ведь вечность – атрибут духовной, бестелесной, материальной природы, тогда как все телесное, материальное подвержено разрушению, распаду, гибели, смерти.

Телесная душа не может быть бессмертной!

Как же нам разрешить этот очередной парадокс откровения? С одной стороны, оно постулирует наличие в человеческом существе компонента божественной природы (частицы самого Бога), который по определению бестелесен и бессмертен, как бестелесен и бессмертен Бог, а с другой – уверяет в телесности, материальности души.