А. П. Лебедев - Духовенство в Древней Вселенской Церкви Страница 47

Члены соборов пользовались полной свободой высказывать свои мнения касательно данного вопроса. Киприан, созвав собор в 256 году по вопросу о крещении еретиков, так говорил членам его, епископам: «Теперь остается, чтобы каждый из вас объявил, что думает об этом предмете, никого притом не осуждая, и не подвергая отлучению того, кто думает иначе».[411] На ту же свободу выражать свое мнение, какой пользовались епископы на соборах, причем они не терпели никакого стороннего понуждения или стеснения, обладая полной равноправностью, указывают еще следующие слова Киприана, с которыми обращается он к отцам того же собора: «Никто из нас не считает себя епископом епископов, никто страхом не принуждает, как тиран, своих товарищей следовать своему мнению, потому что всякий епископ в силу своей свободы и власти имеет собственное мнение; и не может быть судим другим епископом, равно как и сам не может судить другого».[412] Весьма замечательно, что данное дело на соборе решалось не личным только авторитетом и волею епископов, но придавалось большое значение прениям. Прения, кажется, составляли душу соборных рассуждений, и в случае, если сторона правая не защитит в них своего дела, а сторона неправая ловко отстраняла возражения и защищала себя, то собор, движимый чувством истины, хотя и понимал неправоту этой последней стороны, однако удерживался от окончательного приговора. Это лучше всего можно видеть на примере Павла Самосатского. Против Павла собиралось в одном и том же месте и по одному и тому же случаю несколько соборов — и тщетно; потому что этот еретик и нарушитель законов церковных, пользуясь своим искусством слова и обладая тончайшей диалектикой — не раз заставлял разойтись отцов собора, ничего не постановив против судимого. Только тогда собор одержал верх над Павлом, когда на стороне собора нашелся тоже ловкий и искусный диалектик, пресвитер Малхион, профессор софистического училища в Антиохии. Этот Малхион победоносно опроверг Павла: диалектике Павловой противопоставил свою диалектику, поставил Павла в замешательство и уличил его в лжеучении. Только после этого опровержения Павла Малхионом собор положил осудить его, хотя, конечно, собор с первых же слов этого последнего понимал, что подсудимый неправ (Евсев., VII, 29). Какое громадное значение на соборах придавалось диспутам, это еще можно видеть из истории двух соборов в Аравии в III веке. Епископ Вострийский Вирилл был еретиком-монархианином и распространял свое лжеучение. Нужно было созвать собор, и он был созван. Но для отцов его казался недостаточным их простой епископский авторитет в суде над Вириллом. Они выписывают для защиты своих воззрений и для опровержения Вирилла знаменитого оратора и ученого того времени Оригена. Успешный диспут Оригена с Вириллом приводит к тому, что еретик отказывается от своих мнений (Евсев., VI, 33). То же самое повторилось и при другом случае в Аравии. Здесь явились еретики, которые утверждали, что душа по смерти тела разрушается и уничтожается, но что она снова оживет, когда воскреснет тело. Собрался собор. Но опять собор для большей верности в достижении цели нуждается в хорошем адвокате и ораторе, и таким снова был славный диспутант Ориген (Евсев., VI, 37). Вся остальная церковь так же не лишена была возможности судить: правильно ли решено дело на соборе, на каких основаниях поступлено так, а не иначе. Ибо прения многих соборов тщательно записывались стенографами, составлялись протоколы, которые и публиковались для общего сведения. Это известно о соборе против Павла Самосатского, на котором диспутировал Малхион, также об одном соборе в Аравии, на котором так победоносно выступает Ориген.[413] То же известно о других соборах.[414] Следовательно, и вся остальная церковь, по окончании данного собора, на основании протоколов могла составлять свое собственное самостоятельное суждение по известному вопросу.

Как на замечательную черту, определявшуюся свободой прений, можно указать на то, что отцы собора подчас не считали унизительным для себя от чего-то отказаться из своих мнений, если оппонирующая сторона доказывала неправоту этих мнений. В этом отношении достопамятно свидетельство Дионисия Александрийского о его диспуте на соборе с приверженцами учения Непотова. Дионисий с полной искренностью заявляет о себе после собора вот что: «Принятых нами мнений мы не защищали с упорством и настойчивостью, если они не оказывались верными; мы не стыдились также переменить свой взгляд и согласиться с другими, если требовал того рассудок, но добросовестно и без притворства, с отверстыми Богу сердцами принимали то, что подтверждалось доводами и изречениями Писания» (Евсев., VII, 24). Значит, отцы являлись на собор без всяких предвзятых намерений, и оппозиционная сторона рассматривалась как полноправная, с которой следовало спорить, подчас и соглашаться, а не осуждать ее безапелляционно. Такая простота церковных нравов возможна была только в первые столетия, в период зари церкви христианской.

Наконец, мы должны указать на особенно мягкое, гуманное отношение соборов к тем лицам, которые подлежали их суду. Посмотрим, в самом деле, на отношения собора к епископу Павлу Самосатскому. В чем только не был виновен он: в корыстолюбии, в нерачительном управлении подчиненным духовенством, во властолюбии, в неуважении к status quo церковного богослужения и чуть не в прелюбодеянии — и, однако же, собор медлит осудить его, произнести отлучение на него, пока еще не было доказано, что он еретик (Евсев., VII, 30). Или: что может сравниться с исполненными любви отношениями на соборе со стороны Дионисия Александрийского к епископу Непоту, виновнику раскола, уже умершему. Дионисий употребляет все усилия на опровержение ложных мнений Непота о грядущем тысячелетнем чувственном царстве Христовом, — мнений, заключавшихся в одном сочинении этого епископа; и однако, что касается личности Непота, то Дионисий не только не поражает этого епископа проклятием, напротив, весьма сочувственно отзывается о нем: «я люблю и одобряю Непота за все остальное, — говорит Дионисий, — за его веру и трудолюбие, за его ревностное занятие Священным Писанием, за множество духовных его песней, которыми и доныне услаждаются многие из братии» (Евсев., VII, 24).

Следствием всех этих, указанных нами, качеств соборов II и III века было то, что деятельность их была весьма благотворна для церкви: собор против епископа Вирилла-монархианина кончился торжеством православия над ересью и обращением к истине самого еретика; собор Аравийский против думавших, что душа умирает вместе с телом и с ним же впоследствии снова воскреснет, собор этот при содействии Оригена не остается без желанного успеха; а Дионисий Александрийский с радостью говорит, что его диспуты с последователями Непотова учения увенчались победой истины над заблуждением и пр., и пр. Соборы, заметим еще, были весьма важны в том отношении, что они служили к развитию и укреплению идеи единства церкви в мире христианском.

VI. Патриаршая система церковного управления и ее происхождение

Переходим к истории церковного управления от IV по IX век.

Церковное управление в IV и дальнейших веках древней церкви претерпевает многие и существенные изменения, выразившиеся в дальнейшей централизации иерархической власти. Правда, сохранились в принципе все прежние формы церковного управления: епископы удерживали ту же власть, какою обладали и прежде; сохранилась во всей силе и митрополичья система, собирались на прежних основаниях соборы поместные под руководством митрополитов — все это сохранило в существе дела прежний строй, а потому говорить о положении этих форм церковного управления не составит надобности. Можно было бы, пожалуй, сказать несколько слов о некоторых изменениях, коснувшихся митрополичьего института: указать на то, что рядом с митрополитами действительными, по разным обстоятельствам появились митрополиты титулярные (так, епископ Халкидонский после Вселенского Собора этого имени ввиду важности указанного собора получил титул митрополита); или разъяснить, как поступала церковь в том случае, когда политическая система управления, в тесной связи с которой возникло и развилось митрополичество, видоизменялась, отступая от прежних начал и оснований, как приспосабливалась церковь к этим новым явлениям при существенном желании — не изменять добытых церковной историей форм и отношений и т. д. Но все эти и подобные вопросы недостаточно важны и интересны, чтобы останавливаться на них нашим вниманием. Мы намерены вести речь лишь о крупных, многознаменательных и исторически очень важных изменениях в церковном управлении. Так, известно, что рядом с прежними формами церковного управления (епископией и митрополией) развились и утвердились в церкви с IV века новые формы, настолько новые, что они кладут сильный отпечаток на всем ходе церковных дел. Разумеем патриаршества и Вселенские Соборы: те и другие являются в истории облеченными высшей церковной властью. Патриаршество есть дальнейшие развитие прежней митрополичьей системы, а Вселенские Соборы — дальнейшее развитие прежней системы соборов.