Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни Страница 5

Ему вроде бы казалось, что оно было в облике змеи, со множеством каких-то <блёсток>, сверкавших, словно глаза, хотя это не были глаза (§ 19).

никогда прежде не испытывал, и не раз говорил сам себе: «Что это за новая жизнь, которую мы сейчас начинаем?»

В это время он всё ещё беседовал несколько раз с духовными людьми, которые ему доверяли и желали с ним общаться: хотя он не обладал познанием вещей духовных, тем не менее в разговоре выказывал много пыла и сильную волю продвигаться вперёд во служении Богу.

В то время в Манресе была одна пожилая женщина, которая к тому же очень давно уже была служанкой Божией и которую знали в этом качестве во многих частях Испании, так что даже Король Католик как-то раз позвал её, чтобы кое-что ей поведать. Эта женщина [56], беседуя как-то раз с новым Христовым воином, сказала ему: «О, пусть Господь мой Иисус Христос соблаговолит однажды явиться Вам!» Но он испугался, приняв это слишком впрямую: «как это мне явится Иисус Христос?»

Он всё время продолжал, как обычно, исповедоваться и причащаться каждое воскресенье [57].

22. Но тут его стало одолевать множество сомнений. Хотя генеральная исповедь, которую он совершил в Монтсеррате, была весьма тщательной, и притом полностью <изложена> в письменном виде, как уже говорилось — всё же иногда ему казалось, что кое в чём он не исповедался, и это сильно его удручало: ведь, даже исповедавшись в этом, он оставался неудовлетворён. И тогда он стал искать каких-нибудь духовных людей, которые излечили бы его от этих сомнений. Однако ничто ему не помогало.

Наконец один доктор из кафедрального собора (Seo), человек весьма духовный, который там проповедовал, как-то на исповеди сказал ему, чтобы он записал всё, что сумеет вспомнить. Так он и сделал. Но и после исповедей к нему возвращались сомнения, причём всё это с каждым разом лишь сильнее запутывалось, так что он чувствовал себя сильно измученным. Но, хотя он почти — <наверняка> знал, что эти сомнения причиняют ему немалый вред, что хорошо было бы от них избавиться, всё же ему не удавалось покончить <с ними> своими силами. Иногда он думал, что исцелился бы, если бы его духовник велел ему во имя Иисуса Христа не исповедоваться ни в чём из прошлого, и потому желал, чтобы духовник повелел ему это, но не отваживался сказать об этом духовнику [58].

23. Однако, хоть сам он и не говорил об этом, духовник наконец велел ему не исповедоваться ни в чём из прошлого — если только это не будет чем-нибудь вполне ясным. Но, поскольку для него всё это <и так> было вполне ясно, такое повеление не принесло ему никакой пользы. Поэтому он по-прежнему непрестанно терзался.

В то время он жил в комнатке, которую ему дали доминиканцы и своём монастыре, и продолжал по семь часов молиться на коленях, постоянно поднимаясь с постели в полночь, а также совершать все прочие благочестивые упражнения, о которых уже говорилось.

Однако ни в одном из них он не находил исцеления от своих сомнении, одолевавших его уже в течение многих месяцев.

И вот однажды, страшно этим измученный, он принялся молиться с таким пылом, что начал в голос кричать к Богу, говоря: "Помоги мне, Господи: ведь я не нахожу никакого исцеления ни в людях, ни в какой-либо иной твари! А ведь если бы я думал, что смогу его найти, никакой труд не был бы для меня слишком велик. Ты, Господи, укажи мне, где я смогу его обрести — и, даже гели мне придётся пойти вслед за какой-нибудь собачонкой, что бы она дала мне это исцеление, я сделаю это!»

24. Покуда его обуревали такие мысли, на него многократно, со страшной силой, находило искушение выброситься из широкого отверстия, которое было в этой его комнате, неподалёку от того места

На ум ему пришла история одного святого, который, чтобы получить от Бога то, чего ему очень хотелось, провёл без еды много дней, пока не добился своего (§ 24),

места, где он молился. Но, зная о том, что убивать себя грешно, он снова стал кричать: «Господи, я не причиню Тебе оскорбления!» — повторяя эти слова много раз, равно как и прежние.

И тут на ум ему пришла история одного святого, который, чтобы получить от Бога то, чего ему очень хотелось, провёл без еды много дней, пока не добился своего [59]. Тогда, поразмыслив об этом как следует, он в конце концов решился сделать то же самое, сказав сам себе, что не станет ни есть, ни пить до тех пор, пока Бог не позаботится о нём или пока он не увидит смерть совсем рядом <с собой>. Если случится так, что он окажется in extremis, так что, не приняв пищи, он вскоре умрёт, — лишь тогда решил он попросить хлеба и съесть его (quasi vero in extremo он смог бы попросить и съесть что-нибудь!) [60].

25. Произошло это в воскресенье, после того как он причастился; и всю неделю он провёл, не положивши в рот ни крошки, не прекращая совершать привычные <благочестивые> упражнения и etiam [61] ходить на богослужения, равно как и молиться коленопреклонённым, etiam в полночь, и т. п.

Однако по наступлении следующего воскресенья, когда надлежало идти исповедоваться, он, привыкши весьма подробно говорить своему духовнику обо всём, что делал, сказал ему и о том, что всю эту неделю ничего не ел. Духовник велел ему нарушить это воздержание; и, хотя силы всё ещё не покинули его, он повиновался духовнику. В тот день, равно как и в следующий, он чувствовал себя свободным от сомнений. Но на третий день, то есть но вторник, во время молитвы он стал припоминать грехи. И тут словно что-то стало нанизываться на нить, одно за другим: он мысленно переходил от одного прошлого греха к другому, и ему казалось, что он должен исповедоваться в них ещё раз. Но, когда эти мысли закончились, он испытал отвращение к той жизни, которую вёл, а также побуждение оставить её: так Господь пожелал, чтобы он пробудился, словно ото сна.

И тогда, поскольку у него уже был известный опыт разнообразия духов благодаря тем урокам, которые преподал ему Бог, он начал размышлять о том, с помощью каких средств пришёл этот дух, и тут принял весьма ясное решение: не исповедоваться более ни в чём из прошедшего. И впредь, начиная с того дня, он стал свободен от этих сомнений, считая вполне очевидным, что это Господь наш пожелал освободить его по милосердию Своему.

26. Сверх своих семи часов молитвы, он был занят также помощью в делах духовных неким душам, приходившим, чтобы отыскать его, а всю прочую часть дня, когда он был свободен, отдавал мыслям о Божественном, смотря по тому, о чём он в тот день размышлял или читал. Но, когда он отправлялся прилечь, его часто посещали великие «известия» («noticias»), великие духовные утешения, заставлявшие его терять немалую часть времени, отведённого им на сон (а такового было немного). Тогда, призадумавшись над этим несколько раз, он пришёл к следующей мысли: ведь у него и так уже столько времени было отведено для бесед с Богом, а кроме того — ещё и остаток дня; потому он начал сомневаться, что «известия» эти исходят от благого духа, и в конце концов решил для себя, что лучше будет забыть о них и спать в отведённый <для этого> срок. Так он и поступил.

27. Он по-прежнему воздерживался от вкушения мяса и был настолько твёрд в этом решении, что никоим образом не думал его менять. Но однажды утром, когда он поднялся с постели, прямо перед ним появилось мясное блюдо, как будто он видел его телесными очами, хотя ни малейшего желания этому не предшествовало. Тут же к нему пришла твёрдая готовность впредь есть мясо. И, хотя он помнил о своём прежнем намерении, усомниться в происшедшем он не мог, и лишь решил, что ему нужно есть мясо. Когда затем он рассказал об этом своему духовнику, духовник велел ему задуматься над тем, не было ли это, случайно, искушением

Сверх своих семи часов молитвы, он был занят также помощью в делах духовных неким душам, приходившим, чтобы отыскать его (§ 26).

В это время Бог обращался с ним точно так же, как школьный учитель обращается с ребёнком, его наставляя (§ 27).

Однако он, обдумав всё хорошенько, не испытал ни малейшего сомнения [62].

В это время Бог обращался с ним точно так же, как школьный учитель обращается с ребёнком, его наставляя. То ли так было из-за его неотёсанности и умственной неповоротливости, то ли потому, что некому было его наставить, то ли из-за данной ему Самим Богом твёрдой воли служить Ему — только он и в то время, и впоследствии всегда уверенно считал, что Бог обращался с ним имении так. Более того: если бы он усомнился в этом, то подумал бы, что оскорбляет Его Божественное Величество.

Кое-что из этого можно увидеть по следующим пяти пунктам.

28. Первое. Он с крайним благоговением почитал Пресвятую Троицу и потому каждый день молился трём Лицам по отдельности [63]. И вот, когда он молился Пресвятой Троице также <как единому целому>, ему пришло на ум, что он, похоже, обращает к Троице четыре молитвы. Но эта мысль не доставила ему никаких (или почти никаких) затруднений, словно нечто маловажное.