Елена Белякова - Церковный суд и проблемы церковной жизни Страница 6

В качестве сравнения укажем на греческую Кормчую «Пидалион», вышедшую в 1841 г. Издатели ее преподобный Никодим Святогорец и Агапит ставили своей целью

искоренить различные беспорядки, утвержденные давно обычаем и некоторым образом канонизированные уже бывшими дотоле в употреблении источниками церковного права[40].

Некомментированное издание Книги правил показывало, что церковноначалие не решалось ни издать старые, ни дать новые толкования к канонам. Св. Синод препятствовал и изданию сборников действующих законов по духовному ведомству. В XIX в. подобная задача была решена рядом частных изданий, не имевших официального характера и страдавших неполнотой приводимых в них узаконений[41].

Необходимость руководствоваться действующим законодательством привела к изданию одновременно с Книгой правил Устава духовных консисторий. Как заметил историк Синода Т.В. Барсов, «официальные сведения вообще умалчивают о составителях и процессе составления» этого документа[42].

Устав был заслушан Синодом 24 марта 1838 г., разослан на заключение преосвященным и принят после внесения дополнений. Характерно и основное изменение, внесенное в Устав на заключительной стадии редактирования: правила действования духовного начальства по делам о раскольниках, сектантах и вообще отступающих от православной веры Синод «признал не подлежащими оглашению, предписав преосвященным руководствоваться особо изданными распоряжениями и предписаниями»[43].

Таким образом, действующим законодательством для духовного ведомства стал Устав духовных консисторий, а каноны остались предметом научных исследований.

Университетская и академическая наука

Едва ли в какой-либо другой сфере положительного права возможен такой простор для разногласий по самым, по-видимому, главным вопросам управления, как в области церковного права.

Русская наука канонического права начала свое существование с конца XVIII в. Указом Синода 1798 г. повелено было во всех духовных академиях читать и объяснять Кормчую книгу[45]. Каноническое право преподавали в духовных академиях, а с 1863 г. и в университетах были созданы кафедры церковного права. XIX в. дал целую школу талантливых русских канонистов. Были выпущены несколько курсов церковного права, которые ждут своих исследователей[46]. К сожалению, эти работы были малоизвестны и малодоступны в течение долгих десятилетий[47].

Перед канонистами встал непростой вопрос: как объяснить расхождения между церковными канонами, позднейшим государственным законодательством по делам Церкви и церковной жизнью. Архимандрит Иоанн (Соколов; 1818–1869) отмечал, что наука церковного законоведения должна не только заниматься изучением канонов, но «руководствовать в особенности к познанию действующего права Церкви»[48]. Критику церковного законодательства отец Иоанн считал неуместной:

Церковное законоведение ‹…› должно не судом и критикой вооружаться при исследовании, но верно следовать тому направлению, которое сама Церковь получает. ‹…› Так как все законы исходят от Богоустановленной, предержащей власти, и в действиях ее имеют свои верные и положительные цели, то надо быть осторожным в исследовании постановленных ею законов, вообще – быть не судьей законов, а только их верным истолкователем, не возбуждать неуместных вопросов о действиях власти, не касаться в управлении сторон, неясных для науки[49].

Однако университетская наука эпохи реформ не посчитала себя связанной этими предписаниями. Однофамилец архимандрита Николай Кириллович Соколов (1835–1874), занимавший кафедру церковного права в Московском университете, отмечал нерешенность большинства принципиальных вопросов канонической науки, отсутствие традиции истолкования правил, отсутствие применения канонов в практической жизни. Если церковная практика и обращается к канонам, «то невозможно сказать, каким постоянным принципом она руководится в выборе и применении одних правил и в осуждении на бездействие других»[50]. Н.К. Соколов считал насущной потребностью создание

свода церковно-гражданских законов, в которых разнообразные и разновременные узаконения были бы объединены единством обоснованной идеи, связаны в стройную систему и получили бы прочность, определенность и постоянство[51].

В ответ на часто появлявшиеся в церковной прессе утверждения, что каноны, «содержащиеся в Книге правил, неизменны, авторитет их неприкосновенен, они всецело непоколебимы»[52], Н.К. Соколов писал, что сторонники неизменности канона забывают о связи канонов со всем строем жизни. Усвоение законодательной властью теории о неизменности канона привело бы к тому, что

под прикрытием канона, на словах постоянно выражая глубокое уважение к нему, в то же время постоянно пришлось бы отступать от него в законодательстве и практике, создавать законодательство без принципов и практику жизни отдавать в руки произвола и личного устроения[53].

В 1875 г. Н.К. Соколова сменил на кафедре Алексей Степанович Павлов (1832–1898)[54], которому русская наука канонического права обязана разработкой источников по ее истории. А.С. Павлов характеризовал свой метод как историко-догматический:

Мы обязаны постоянно иметь в виду связь церковного права с самим существом Церкви, с догматическими основаниями церковно-юридических институтов. Эти основания должны служить пробою для положения права. С точки зрения этих оснований открывается, что составляет существенное зерно каждого церковно-юридического института и что есть только внешняя его оболочка, изменяющаяся со временем, не требующая одного постоянного и твердого вида[55].

А.С. Павлов считал, что применение этого метода дает возможность решать практические задачи жизни. Выявив, что является существенным в церковных институтах, можно решать задачи их обновления и реформирования:

Такой исторический и вместе рациональный метод ясно покажет нам, что следует признавать в праве Церкви существенным и несущественным, и как далеко можно идти в церковных преобразованиях, не касаясь существа Церкви и не колебля оснований ее права. Обрабатывая таким образом церковное право, наука тем самым способствует его применению к практической жизни, и, давая церковной и государственной власти материал для законодательства, пролагает путь к обновлению и дальнейшему развитию права[56].

Эти слова свидетельствуют, что русские канонисты почувствовали востребованность своих трудов в практической жизни. И действительно, как мы увидим, канонистам принадлежало решающее слово в ходе дискуссий о церковном суде и браке на Предсоборном Присутствии 1906 г., а также на заседаниях Поместного Собора 1917–1918 гг.

Однако по большинству вопросов между канонистами не было единодушия. Профессор Санкт-Петербургского университета протоиерейМихаил Иванович Горчаков(1838–1910) отмечал, что в русской мысли по вопросу церковных реформ наметились два направления: бюрократическое, к которому принадлежат государственные чиновники, и иерократическое, защищаемое церковными иерархами и канонистами. Сам он отстаивал необходимость участия общественности в церковной жизни и выступал против «безграничной и бесконтрольной» власти преосвященных в церковном управлении[57]. Близок ему по взглядам был и профессор МДА Николай Александрович Заозерский (1851–1919), занявший самую «либеральную» позицию в Предсоборном Присутствии: он отстаивал необходимость участия мирян в Соборе и в церковном суде. Заозерский писал, что Церковь нуждается не в коренной реформе, а в постоянной работе по приведению церковной жизни в соответствие с нормами канонического строя[58].

Высоким научным авторитетом пользовался Николай Семенович Суворов (1848–1909), занявший после смерти А.С. Павлова место профессора церковного права в Московском университете. Н.С. Суворов писал, что каноны лишь отчасти определяют содержание церковного права, главное место занимает более позднее право, различное для отдельных стран:

Церковные отношения настоящего времени, как в автокефальных Церквах восточного православия, так и на западе, только лишь отчасти определяются каноническим правом, главным же образом они определяются нормами позднейшего происхождения, как церковного, так и государственного[59].

Вслед за католической традицией, Суворов проводил резкое различие между догматическими и дисциплинарными канонами: первые представляют собой неизменные непогрешимые истины[60], вторые же «должны двигаться вперед вместе с движением церковной жизни»[61].