Иосиф Крывелев - История религий. Том 2 Страница 67

При таком явственном сближении собственно религиозных позиций тхеравады и махаяны, казалось бы, отношения между приверженцами этих двух направлений должны были становиться все более дружественными. Между тем на Цейлоне не только такого сближения не происходило, а, наоборот, отношения обострялись и дело доходило до открытых и порой ожесточенных столкновений. На остров проникали в известном количестве деятели и проповедники махаяны, им нередко удавалось основывать свои вихары, становившиеся в свою очередь штаб-квартирами и проповедническими центрами махаянизма в этой цитадели тхеравады. И вопреки традиционной терпимости к инаковерующим, заповеданной еще Буддой и каноническими произведениями Типитаки, между приверженцами тхеравады и махаяны шла борьба, она продолжалась ряд столетий с перерывами. Во главе противостоящих сторон были монастыри Абхаягири и Махавихара 4.

Монастырь Махавихара был с самого начала своего существования хинаянистским. Абхаягири тоже сначала не отличался от него по своим вероисповедным позициям. Но потом разногласия возникли, и, чем дальше, тем все более обострялись. Внешне дело выглядело так, что на остров прибыла из Индии группа буддийских монахов, придерживавшихся махаянистских взглядов особого толка, и, выслушав ее проповедь, община Абхаягири приняла эти взгляды, приобретя в глазах тхеравадинов Махавихары репутацию безусловных еретиков. Этот махаянистский толк именовался ваджрипутой.

Надо признать, что в воззрениях ваджрипуты действительно были серьезные расхождения догматического порядка со взглядами, которые признавались ортодоксальными. Так, например, им приписывалось признание того, что человек обладает постоянной личностной сущностью, индивидуальной душой, наличие которой решительно отвергалось тхеравадинами. В дальнейшем монастырь Абхаягири получил еще один повод к вероисповедному расхождению с Махавихарой.

Во второй половине II в. н. э. Абхаягири приютил у себя еще одну группу еретиков-иммигрантов. Это были так называемые ветульявадины, находившие источник своего откровения в одной из книг северного канона — ветулья-сутте. И опять община Абхаягири поддалась еретическому соблазну и признала истинным учение ветульявадинов.

Основа взглядов этого толка заключалась в недопустимой для тхеравадинов трактовке личности Будды. Точнее сказать, Будду-человека они вообще не признавали. Они утверждали, что он и родился и жил на небе Тушиты. Что же касается человека Гаутамы, то это был не Будда, а его человеческое воплощение, некое существо в образе Будды. Проповедь тоже вел не сам Будда, а его ближайший сподвижник Ананда, усвоивший учение со слов указанного земного образа Будды.

Не исключено, что Абхаягири не полностью принял все отступления ветульявадинов от типитакской ортодоксии. Этот монастырь вообще позволял своим монахам и прихожанам известную широту взглядов, он проводил дискуссии по разным вопросам вероучения и не выражал категорического осуждения вероучений и толкований тхеравады. Тем не менее между ним и Махавихарой на протяжении длительного времени шла ожесточенная, временами кровопролитная борьба. Похоже на то, что для Абхаягири вероисповедные разногласия были преимущественно поводом к борьбе за идеологическое и экономическое первенство в стране, а также за политическое влияние в государстве. Именно в условиях, когда Махавихара резко враждебно встречала всякое отклонение от ортодоксии, для ее конкурента было важно держаться своей линии. Вероятно, и для Махавихары чистота вероучения была в некоторой мере поводом к борьбе за первенство.

Ожесточенные столкновения между защитниками разных вероисповедных доктрин происходили в середине и второй половине I в. до н. э. В борьбе участвовали не только два указанных выше монастыря, но и другие. К тому же споры и распри по этим вопросам происходили и внутри некоторых монастырских общин. Все это нередко вызывало вмешательство светской власти. Так, например, когда среди бхикшу монастыря Четтиягири возникли острые богословские дискуссии, дело кончилось тем, что явился царь Канираджанутисса и вынес свой вердикт, после чего 60 монахов, отстаивавших осужденную «еретическую» концепцию, были высланы из монастыря и, по одним данным, казнены, по другим — сосланы в какие-то «пещеры».

Вообще роль царей в истолковании вопросов веры была решающей. Это особенно сильно сказалось в IV в., когда борьба по догматическим вопросам между разными направлениями и толками буддизма приобрела на острове особенно ожесточенный и запутанный характер. Оправившиеся после репрессий прежнего времени ветульявадины вновь было обрели убежище в монастыре Абхаягири. Тогда явился туда царь Готхабхая и навел порядок: книги еретиков предал сожжению, а большую группу монахов выслал с острова. Зафиксирован и ряд других случаев, когда царь, вмешавшись в богословские дискуссии, ведущиеся между общинами разных монастырей и внутри этих общин, изрекал «истинное» решение и расправлялся с его противниками. Напрашивается историческая параллель — роль византийского императора Константина во внутрицерковной борьбе в христианской церкви начала IV в. Случалось, впрочем, что цари вынуждены были капитулировать перед богословскими решениями.

После некоторого затишья внутрибуддийской борьбы, длившегося в течение II–III вв., она разгорелась с новой силой в IV в., особенно в середине его, в царствование Махасены (334–362?). Под влиянием каких-то невыясненных обстоятельств царь Махасена ополчился против мощного и авторитетного монастыря Махавихары и подверг его опале. Дошло до того, что под угрозой штрафа он запретил подавать милостыню монахам этого монастыря. Разгорелась настоящая война. Дело кончилось капитуляцией Махасены, а при его преемниках Махавихара опять занял свое прежнее положение.

Тем не менее на протяжении нескольких столетий в стране еще продолжалась борьба между тремя религиозными центрами; помимо двух известных уже нам следует отметить монастырь Джетовараму, основанный в разгар религиозной борьбы царем Махасеной. Видимо, вероисповедным знаменем этого центра было учение ветульявады. Помимо этого троецентрия следует отметить наличие в стране еще ряда других толков — иогачаров, салиев и других, на характеристике которых мы здесь не будем останавливаться.

Лишь через ряд столетий, в XII в., царю Паракхамабаху I (1153–1186) удалось на время достичь единства сангхи. Видимо, общая обстановка диктовала ему выгодность и необходимость этого единства в интересах усиления государства и своей власти в нем. Он созвал собрание наиболее авторитетных тхеров, которое считается цейлонской сангхой пятым всебуддийским Собором, и там «с помощью бхиккху… разрешил все разногласия, которые возникли». Дальше хронист рассказывает: «Царь сам присутствовал на этом собрании как защитник (?) вместе с подобными львам тхерами, которые знали Трипитаку. Когда, согласно инструкциям, он очистил тех бхиккху, которые были излечимы, он установил мир среди бхиккху из Махавихары. Нарушающих дисциплину он исключил из сангхи, а для того, чтобы они не стремились причинить вред общине, обеспечил им выгодное положение. Когда он с таким трудом очистил Махавихару, он взялся за монахов из Абхаягири… а также за обитателей Джетаванарамы, которые отделились в царствование Махасены», и за слова Будды выдавалась Витулья-питака 5. Царь строго экзаменовал всех участников обсуждения и вместе с людьми, «знающими истинные методы ведения процесса», установил, что все бхикшу поголовно заражены ересями. Оставалось только обязать их принять некое единообразное толкование веры и изгнать неповинующихся из вихары или даже с острова.

Во взаимоотношениях государства и сангхи было много сложного и противоречивого. С одной стороны, царь считался верховным владыкой всего, в том числе и сангхи. В ряде сохранившихся средневековых надписей он аттестуется как «царь Вселенной», как солнце, причем нередко жена его именуется по довольно простой аналогии луной. В некоторых изображениях в виде четырех сторон света фигурируют четыре главных сановника государства, а в центре этого четырехугольника символов мироздания оказывался, конечно, царь. Мощи и реликвии, рассматривавшиеся как главная ценность страны, считались собственностью не сангхи, а государства, т. е. практически царя. Мы уже видели выше, что в ряде случаев царь распоряжался в сангхе по своему произволу и, руководясь им, решал все каверзные вероисповедные вопросы. Считалось, что забота о чистоте веры лежит в конечном счете именно на царе. Но с другой стороны, много фактов и обстоятельств свидетельствуют о том, что в ряде отношений буддийская церковь в древнем и средневековом Цейлоне стояла над государством.

Буддийское вероисповедание считалось для царя обязательным. В тех случаях, когда в результате войны или другим способом престол захватывал тамил (тамилы — вторая национальность на Цейлоне после сингалов, они исповедовали брахманизм), он должен был перейти в буддизм. Так, например, было с захватившим престол тамилом Эларой, принявшим буддизм и царствовавшим после этого 44 года. В некоторых случаях царь бывал вынужден покорно склонить голову перед сангхой, это касалось, в частности, тех случаев, когда та или иная вихара осуществляла свое право предоставления убежища. На территории монастыря преследовавшийся законом или укрывавшийся по каким-либо причинам человек был недосягаем для государственных чиновников и даже для самого царя. Имевшие место единичные попытки со стороны царей нарушить право убежища, которым пользовалась сангха, вызывали сильнейшее сопротивление с ее стороны, а иногда и народные волнения. Так, например, известен случай, когда несколько провинившихся перед царем Удаи III (934–937) чиновников укрылись в монастыре Тапована. Царь пренебрег правом убежища и, ворвавшись в монастырь, арестовал и обезглавил укрывшихся. Это вызвало чуть ли не всенародное восстание. Царь и наследник престола, участвовавшие в казни, на коленях с трудом вымолили себе прощение у монахов сангхи 6.