Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - Карен Армстронг Страница 7

низший вид живых существ, лишь эти книжники, полностью укорененные в шумерском аристократическом этосе, считались полноценными людьми. Не учили их и думать самостоятельно: нелегкое выживание шумерской цивилизации требовало полного, нерассуждающего подчинения нравам господствующего класса, и это подчинение становилось второй натурой молодых аристократов и их грамотных прислужников. Эта так называемая «человечность» полнее всего воплощалась в фигуре царя, считавшегося величайшим в стране мудрецом.

Итак, искусство письма было связано с властью и принуждением. Изначально клинопись была создана для фиксации налогов, безжалостно взимаемых с крестьян. Она служила целям укрепления и централизации политической власти. Письменность позволяла правительству передавать свои распоряжения на расстоянии, была полезна в торговле, сношениях между официальными лицами, в юридических делах. Однако ни у одного государства не было ресурсов, да и желания учить грамоте народные массы. На протяжении столетий, задолго после изобретения письма, нормой оставалась устная передача традиции[35]. От писцов требовалось сделать необученного школяра «своим» путем отупляющей индоктринации, делавшей его податливым и покорным[36]. Как правило, обучение сопровождалось телесными наказаниями, а ум учеников отупляло заучивание наизусть огромных массивов текста, скучных, малопонятных, на вид не имеющих отношения к реальной жизни – да еще и на древнешумерском языке, который со временем сделался темным и почти непостижимым[37].

Но не всегда этот мрачный режим обучения подавлял творческое начало. Порой какому-нибудь особенно одаренному писцу поручали преобразовать и адаптировать древние предания в соответствии с текущими нуждами. Некоторым позволялось даже вводить в предания и литературу Премудрости прошлого новый материал. Это приводит нас к важной теме: истории писания. Сейчас мы склонны воспринимать канон писания как жесткий и закрытый, а составляющие его тексты – как неприкосновенные; однако во всех культурах писания постоянно изменялись, отвечая новым условиям и потребностям. Несомненно, верно это и для Древней Месопотамии. Исключительно одаренному писцу позволялось – от него даже требовалось – импровизировать; это позволило культуре Междуречья пережить изначальные шумерские династии и стать основой для культур Аккадского и Вавилонского царств. Так, «Энума Элиш», древний шумерский гимн о творении, царь Хаммурапи переделал так, что кульминацией его стало основание Вавилона. Позднее писцы создали еще одну версию этого гимна, сделав кульминацией основание Аккада, столицы Саргона. Тогда же в эпос о Гильгамеше добавили новый материал, превративший его в аккадский текст, и сложили на основе древних шумерских гимнов новый аккадский эпос, прославляющий деяния Саргона. Писцы не просто «цитировали» более ранние произведения, они не занимались «копипейстом». Эти тексты, прочно заученные, становились конструктивными элементами их мыслительного процесса; подобно джазистам, они импровизировали на основе материала, включенного в саму их личность – и создавали новые тексты, обращавшиеся прямо к настоящему[38].

В Египте особое значение имели тексты, прославляющие Маат. И здесь цель была в том, чтобы создать устойчивое общество, научив правящий класс не преследовать свои интересы за счет чужих. Египетская Премудрость связывала успех в жизни с добродетельным поведением, а наказания – с прегрешениями. Как и в Междуречье, обучение элиты включало в себя запоминание и воспроизведение текстов: по-видимому, их клали на музыку и пели или декламировали нараспев. Писцы постоянно призывали своих учеников «слушать» эти изящные изречения, принимать их «в сердце свое» и впитывать всем своим существом. «Наставления Аменемопе», воспроизведенные в Еврейской Библии, помогают нам ощутить дух этих устных поучений, неустанно восхваляющих Маат:

Приклони ухо твое, и слушай слова мудрых,

и сердце твое обрати к моему знанию;

потому что утешительно будет,

если ты будешь хранить их в сердце твоем,

и они будут также в устах твоих.

Чтобы упование твое было на Господа,

я учу тебя и сегодня, и ты помни…

Не будь грабителем бедного, потому что он беден,

и не притесняй несчастного у ворот,

потому что Господь вступится в дело их

и исхитит душу у грабителей их[39].

В XVI в. до н. э. бедуинские племена, которых египтяне называли гиксосами («вождями из чужих земель»), сумели посадить на престол в долине Нила свою династию. Со временем египтяне их изгнали; однако после этого опыта Египет, до того относительно мирная аграрная страна, сделался более воинственным. Лучшей защитой он счел нападение и расширение территорий – и начал укреплять свои границы, подчинив себе Нубию на юге и прибрежный Ханаан, будущую землю Израилеву, на севере. Правители городов-государств южного Ханаана подчинились египетским чиновникам, которые, вполне возможно, принесли хананейскому правящему классу свой культурный код. Впрочем, к середине II тысячелетия до н. э. всем Ближним Востоком владели иноземные захватчики. Вавилонскую империю захватили пришедшие с Кавказа племена касситов (ок. 1600–1155 гг. до н. э.); индоевропейская аристократия создала в Анатолии империю хеттов (1420 г. до н. э.); а начиная с 1500 г. до н. э. еще одно индоевропейское племя, митаннийцы, начало покорять Большое Междуречье и расширяло свои владения до тех пор, пока их, в свою очередь, не завоевали хетты из региона к востоку от Тигра. Наконец ассирийцы, племя, сложившееся в этом же регионе, начали отбивать у хеттов старые митаннийские территории и постепенно стали самой могущественной на Ближнем Востоке военной и экономической силой.

Но затем, около 1200 г. до н. э., цивилизации Ближнего Востока погрузились в собственные Темные века, за время которых в Ханаане сложился новый народ, ставший известным как Израиль. Мы не знаем точно, что произошло – возможно, местные сельскохозяйственные цивилизации погубила внезапная перемена климата, – но, какова бы ни была причина, хананейский порт Угарит, а также города Мегиддо и Хацор были разрушены, а египтянам пришлось оставить города-государства на побережье Ханаана. После ухода египетских правителей хананейские города рушились один за другим; страна наводнилась странниками, что бродили в отчаянии, потеряв дома и средства к существованию[40]. По мере того как разваливались города-государства, могли возникать и конфликты между аристократами и крестьянами, за счет которых существовала знать, и между различными аристократическими родами, пытающимися заполнить вакуум власти после ухода египтян.

Для нас важно, что в период этой смуты на хананейских нагорьях возникли новые поселения. До того эти бесплодные земли считались непригодными для земледелия, однако недавние технические достижения позволили селиться в таких местах и запасать там воду. У нас нет свидетельств, что обитатели нагорий были чужестранцами; материальная культура этих селений по сути та же, что и на побережье, так что археологи пришли к выводу, что там селились коренные хананеяне, бежавшие из гибнущих городов[41]. Один из очень немногих способов, которыми крестьяне могли улучшить свой жребий, состоял в том, чтобы стать экономическими беженцами – сняться с места и отправиться на поиски лучшей доли, когда условия на прежнем месте становились невыносимыми[42]. Возможно, политический хаос Темных веков дал хананейским крестьянам возможность совершить исход из умирающих городов и создать собственное независимое