А. П. Лебедев - Духовенство в Древней Вселенской Церкви Страница 71

В первой половине V века встречаемся с поразительными фактами невежества в духовенстве. На III Вселенском соборе выявилось, что двое пастырей — один пресвитер, а другой — хорепископ, не умели писать, так что не могли даже на собственном прошении начертать букв своего имени и звания.[632] В таком же роде встречаем факты в деяниях так называемого разбойничьего монофизитского собора 449 года. Когда следовало подписаться под актами собора разбойничьего в Эфесе, то двое епископов оказались не умеющими писать, так что за них расписались другие. Такими епископами были: Илия Адрианопольский и Кайюма из Палестины.[633] Один церковный историк древности свидетельствует о константинопольском патриархе Геннадии, что «он никого не рукополагал, кто не знал Псалтири».[634] Очевидно, уже в середине V века, когда жил этот патриарх, священника считали достаточно образованным, если он едва-едва отличался от человека совсем невежественного.

Что касается дальнейших веков в истории древней церкви, то нужно большое напряжение памяти, чтобы припомнить знаменитых по своему образованию пастырей церкви: их было очень немного, и они, по своей ученой славе, едва возвышаются над посредственностью. Гораздо более известно, что пастыри этих веков были невысоки по своему образованию и даже просто невежественны. Уже в VI веке папа Григорий Великий сильно жалуется на упадок просвещения среди духовенства на Западе. Григорий пишет: «Никто в мире не берется учить других какому-либо искусству, не изучив его сам наперед, с самою тщательной подготовкой. Как же безрассудно поступают те, которые дерзают принимать на себя пастырское служение,нисколько не приготовившись к этому, между тем как управление душами есть искусство из искусств. Часто случается видеть, — говорит папа, — что вовсе незнакомые с духовными правилами не страшатся выдавать себя за врачей душ, тогда как не знакомые с медициною не смеют выдавать себя за врачей телесных».[635] В VII веке на Западе еще яснее слышатся сетования на упадок образования у духовных лиц. Собор Толедский в середине VII века (653 г.) направляет одно из своих правил против повального невежества духовенства.[636] В письмах с Запада на Шестой Вселенский собор папа Агафон и Римский собор доводят до сведения Константинопольской церкви, что на Западе вследствие варварского нашествия нельзя уже встретить людей с должными познаниями, и что не стало людей, отличающихся красноречием.[637] В каком положении было образование пастырей к концу нашей эпохи на Востоке, об этом дают знать правила соборов Трулльского и VII Вселенского. Девятнадцатое Трулльское правило хотя и требует от предстоятеля церкви, чтобы он поучал народ в храмах, но при этом собор не имеет доверия к собственным рассуждениям пастырей, а рекомендует им брать нужные материалы из готовых источников — из писаний отеческих. Почему? Потому что пастыри мало способны были на это — на самостоятельные поучения. Собор замечает: «Сими (писаниями отцов) более да удовлетворяются, нежели составлением собственных слов, при возможном недостатке уменья». Что касается VII Вселенского собора, то насколько низко пало в это время образование даже епископа, об этом можно судить по тем слишком скромным требованиям, какие поставлялись, как условие для возведения в епископы. Второе правило этого собора требует, чтобы поставляемый в епископы умел с пониманием, а не механически читать Евангелие, Апостол, Священное Писание вообще, и церковные правила. Не значит ли это, что от архипастырей в это время требовалась только простая грамотность?

Если мы в заключение очерка состояние образованности в классе духовенства в изучаемое время (от IV до IX века) захотим дать себе отчет о причинах печального состояния дела, то должны будем принять во внимание следующие обстоятельства:

Уже в IV веке в среде духовенства встречались люди, которые находили, что лицам духовным излишне образование, что их дело учить святости и быть благочестивыми, а это возможно и без науки (исключение составляют Иероним, Златоуст, Григорий Богослов).[638]Разумеется, распространение таких воззрений не могло быть благоприятно для научных стремлений в классе духовенства. Далее. Образованных лиц, если они искали духовной должности, не особенно поощряли, и бывали случаи, что их за их ученость просто-напросто изгоняли из числа пастырей. Даже в IV веке встречались факты подобного рода. В правилах поместного Сардикийского собора IV века, между прочим, читаем: «Надлежит со всею точностью наблюдать, чтобы человек ученый (σχολαστικος), если он удостаивается епископства, то не прежде поставлялся, разве когда последовательно пройдет должности чтеца, диакона, пресвитера, оставаясь в каждой из них немало времени» (пр. 10). Очевидно, человеку ученому не отдавалось никакого предпочтения перед самым простым. И конечно, человек образованный, не желая подвергать себя неприятностям низшего церковного служения, не шел в духовное звание. Этого мало. Нельзя было ожидать себе добра и в том случае, если образованный человек достигал епископства. За свою ученость он мог быть даже выгнан со службы. Тот же собор Сардикийский разрешает странный вопрос: как поступать с епископом, если он будет изгнан народом с кафедры за свои познания (прав. 17); «за познания», то есть за ревностное изучение божественных догматов — толкует позднейший церковный законовед, патриарх Вальсамон.[639] Если такие факты встречались, хотя бы и редко, они должны были отваживать людей образованных поступать в клир. Это главное. Но были и другие причины изучаемого явления, т. е. очень неблагосклонного отношения духовенства к науке. Мы знаем, что в церкви появилось стремление завести, так сказать, духовную цензуру, которая брала на себя обязанность определять, какие книги следует читать христианину, и в частности, духовному лицу, и какие нет. Уже в конце V века на Западе встречаем собор, под председательством папы Геласия составивший первый известный истории index librorum prohibitorum, т. е. список книг, запрещенных для христианского общества, следовательно, посягавший на свободу богословской науки. Этот index составлен частью под руководством названного папы Геласия, частью пополнен его преемником папою Гормиздою. Замечательно, какие книги внесены в этот index. Наряду с книгами еретическими поставлены — сочинения Тертуллиана, Климента Александрийского, сочинения Арнобия, Лактанция, Кассиана, известного писателя по аскетике, даже произведения Евсевия Кесарийского — историка; из сочинений Оригена были разрешены для чтения лишь те сочинения, какие не порицал блаженный Иероним, а прочие отвергнуты, и самое лицо Оригена осуждено, наконец, к запрещенным сочинениям отнесены Правила апостольские, книга Пастырь Ерма и др.[640] Понятно, как подобные запрещения должны были вредно действовать на образование духовенства. Развивавшаяся подозрительность к церковной литературе должна была дискредитировать в глазах христианского общества духовное просвещение к явной выгоде для обскурантов в среде духовенства. Много способствовало упадку образованности в духовенстве запрещение читать книги языческих классических писателей. Такое запрещение слышится как на Востоке, так и на Западе. Так, подвижник Нил Синаит (на Востоке) приказывает одному монаху очистить тот монастырь, где жил последний, от книг классической древности, объявляя, что книги эти «есть куча грязи».[641] Тот же Нил приказывает другому монаху отказаться от составления ораторских речей и от писания стихов, — первого требовал Нил на том основании, что эллинская мудрость отклоняет-де от Христа, низвергает на самое дно адово, а второго — на том основании, что составление стихов будто бы дело беспримерное в христианской церкви.[642] Нил жил в начале V века. Современник Нила св. Исидор Пелусиот развивает те же мысли. Так, он делает сильные упреки одному монаху за то, что он занимался чтением языческих писателей. «Скажи мне, — писал Исидор, — что предпочтительного у них перед тем, что есть у нас? Не преисполнено ли ложного и смешного то, чем так усердно они занимались? Бегай чтения постыдного, чтобы враг не внес в душу погибели страшнейшей и ужаснейшей прежнего нерадения и неведения», какое было у язычников.[643]На Западе подобные запрещения повторялись часто, и, без сомнения, оказывали свое действие. Блаженный Иероним рассказывал о себе, что ему однажды привиделся сон, будто он на Страшном Суде, и будто грозный Судия осуждает его за то, что он, Иероним, читает светские сочинения. Это так устрашило Иеронима, что он, снилось ему, дал следующую клятву пред престолом Всевышнего: Господи, если я когда-нибудь буду иметь светские книги, если буду читать их, это значит, что я отрекся от Тебя.[644] Очень понятно, какой смысл имеет рассказ Иеронима об его сне. На соборе Карфагенском в конце четвертого века прямо запрещено епископу читать светские — языческие книги.[645] Еще сильнее высказывается по этому поводу Григорий Великий, папа. Узнав, что один из епископов дает уроки по светским наукам, папа Григорий приходит в негодование, советует ему оставить это занятие на том основании, что одними и теми же устами нельзя воздавать хвалу Христу вместе с хвалами Юпитеру. «Ты сам подумай, — писал Григорий, — как преступно и неприлично поступают епископы, воспевающие то, что не согласится воспевать даже светский набожный человек». Григорий требует от вышеуказанного епископа, чтобы он отказался от занятий, как он выражается, — «вздорными светскими науками».[646] Какое значение подобные предписания должны были иметь для образования пастыря — это ясно само собой. Богословская наука может процветать только при том условии, когда она стоит в связи с лучшими проявлениями общей, светской науки. Вне связей с этой последней она мельчает и замыкается в тесном кругу, на какой указывают ей элементарные практические потребности. Нет сомнения, запрещение заниматься светскими науками отразилось печально на умственном строе духовенства древней церкви. К причинам, вызвавшим упадок образованности в духовенстве, нужно причислить и общий упадок научных стремлений,[647] который так наглядно выразился в средние века, начавшись много раньше.