Профессор протоиерей Владислав ЦЫПИН - ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ (Синодальный период) Страница 8

Много сил потратил святитель на противодействие распространен-ному в Ростовской епархии расколу. Против старообрядчества направлено его обширное полемическое сочинение «Розыск о брынской вере», в котором вскрывается главный корень раскола  недостаток любви. В Ростове святой Димитрий трудился над еще одним сочинением, которое скромно названо им «Келейным летописцем». «Летописец» представляет собой комментированную библейскую историю, доведенную до борьбы Иакова с ангелом.

Еще в юности святитель прославился как проповедник. В Ростове его проповеднический дар раскрылся с особой силой. Проповедовал он почти за каждой службой. Его проповеди носили характер отеческой беседы с родными и дорогими ему чадами. Задушевный тон, жизненность тематики, простота и естественность слога сочетались в этих проповедях с образностью и духовностью. Проповеди святителя не лишены обличительного пафоса. В одной из них он смело говорит о царящей в мире социальной неправде, и для обличения её находит сильные слова:

«Егда богатый яст, убогих труды яст. А егда пиет, кровь людскую пиет, слезами людскими упивается». Не страшился святитель и давать уроки самодержцу: «Смертей тя быти памятствуй о царю, а не в веки живуща. Днесь всем страшен, а утро мертва тя кто убоится? Днесь неприступен еси, а утро лежащ во гробе ногами всех попираем будешь». Скорбя о мирских неправдах, святой Димитрий писал своему другу митрополиту Стефану: «Толико беззаконий, толико обид, толико притеснений вопиют на небо и возбуждают гнев и отмщение Божие».

Хрупкий телосложением, болезненный от юности, святитель тяжело переносил непривычный ему суровый северный климат. Предвидя скорую смерть, он умножил молитвенные и аскетические подвиги: часами лежал неподвижно, распростерши руки крестом, а в загородном уединении для изнурения плоти на длительное время обнажал тело для укусов комаров и мошек. Подлинно евангельским смирением дышит составленное им завещание: «От юности и до приближения моего ко гробу не стяжевал имения, кроме книг святых. Не собирал во архиерействе сый келейных приходов, яже не многи бяху. Но ово на мои потребы та иждивах, ово же на нужды нуждных… Если никто не восхощет меня тако нища обычному предати погребению, то пусть бросят в убогий дом. Если же по обычаю будут погребать, пусть схоронят в углу церкви святого Иакова в монастыре, идеж место назнаменовах… Изволяй же безденежно помянути грешную мою душу в молитвах своих Бога ради, таковый сам да помяновен будет во Царствии Небесном …».

За несколько часов до смерти святитель писал своему другу монаху: «До чего не примусь, все из рук падает. Дни мои стали темны. Очи мало видят». Вечером накануне кончины святитель позвал к себе певчих. Сидя у горячей печки, он слушал пение составленной им кантаты «Иисусе мой Прелюбезный, надежду мою в Боге полагаю». Потом, отпустив всех, оставил при себе любимого певчего, переписчика своих сочинений. Ему он стал рассказывать о своем детстве и юности, о родной Украине, о Печерской Лавре, о всей своей многотрудной жизни. Благословив мальчика на прощание, святитель поклонился ему до земли и поблагодарил за помощь в переписывании. Мальчик ушел, обливаясь слезами. Наутро святого Димитрия нашли в келии бездыханным. Он почил, стоя на коленях, в молитве, 28 октября 1709 года. По завещанию, в гроб вместо стружек положили черновики рукописей покойного. Около месяца останки святого не предавали земле в ожидании митрополита Стефана. Друзья дали друг другу слово, что тот из них, кто переживет другого, погребет умершего первым.

§ 5. Монастыри и монашество

Со времени Крещения Руси очагами духовной жизни русского народа были монастыри. Православный народ верит, что молитвами спасающихся в них подвижников стоит Русская земля. Петр I с его узко утилитарным отношением к Церкви, с его жадным стремлением из всего извлекать государственную пользу  эту главную для России «пользу» монастырей просмотрел. Он настойчиво требовал от монастырей иных, более зримых «польз» и «прибылей» и этими своими требованиями расстраивал монастырскую жизнь. Монахов царь считал людьми, «чуждые труды поядающими»; он стремился оттеснить монашество на задворки национальной жизни, сократить число обителей и их насельников. Еще при предшественниках Петра предпринимались меры по изъятию в государственную казну части монастырских имений. Петр продолжил эту политику, но проводил ее более жестко и круто. Чтобы удобно было извлекать доходы из «туне гибельных», как он говорил, монастырских вотчин в казну, в 1701 году был восстановлен Монастырский приказ. «Сидеть на Патриаршем дворе в палатах и писать Монастырским приказом» ведено было боярину Мусину-Пушкину. Этот приказ и ведал всеми патриаршими, архиерейскими, монастырскими и церковными вотчинами. Лишь малая часть доходов от церковных земель шла на содержание архиерейских домов, монастырей и приходов. Все остальное поступало в казну. Монастырский приказ назначал настоятелей, влиял на поставление архиереев, распоряжался патриаршей типографией, тем самым существенно ограничивая духовную власть местоблюстителя патриаршего престола.

Один за другим стали выходить указы, которыми предписывалось без промедления составить опись монастырских владений и точно определить число монашествующих. В каждом монастыре дозволялось оставить столько монахов, сколько требовалось для совершения богослужения и управления имениями. Так впервые на Руси начали вводиться монастырские штаты. Насельников, не принявших пострига, выдворяли из обителей. Постриг новых монахов разрешался лишь на убылые места и не иначе, как после трехлетнего искуса. В 1721 году монастырям было запрещено вести летописание. В 1722 году издано было составленное архиепископом Феофаном и одобренное царем «Прибавление к Духовному регламенту», В «Прибавлении» запрещалось постригать мужчин, не достигших 30 лет, а для пострига женщин определен был возраст от 50 до 60 лет. Исключения допускались лишь с разрешения Святейшего Синода. Военнослужащим и чиновникам поступление в монастыри запрещалось вовсе. Не разрешалось принимать в обители и лиц, имевших несовершеннолетних детей или обремененных долгами. Крепостные могли поступать в монастыри только с разрешения своих помещиков. Неграмотные принимались в монастыри с ведома царя или Синода. «Прибавлением» возбранялось основание новых обителей без дозволения Синода, а строительство скитов запрещалось окончательно. Маленькие пустыни подлежали либо упразднению, либо соединению с другими монастырями. Многие монастыри закрывались тогда и от недостатка средств. В 1723 году вышел указ все убылые места в монастырях замещать исключительно отставными военными, но из-за нелепости своей этот указ вскоре был отменен.

Мысли Петра: о монашестве с особенной характерностью выражены в составленном им вместе с Феофаном «Объявлении, когда и какой ради вины начался чин монашеский и каковой образ жития монахов древних и како нынешних исправить, хотя по некоему древним подобию надлежит». Как и «Духовный регламент», этот документ, изданный в 1724 году, полон самых хлестких и развязных обвинений, передержек и прямой клеветы.

На монастыри «Объявлением» возлагалась повинность общественного благотворительства: «еже служити прямым нищим, престарелым и младенцам». При монастырях ведено было открывать богадельни, лазареты, приюты для душевнобольных преступников, для искалеченных солдат, воспитательные дома для подкидышей. Когда по обителям разослали инвалидов, часто вместе с их семьями, селившимися в монастырских слободах, в монастырях открылись свары, бесчинства, драки. Больных, увечных, сумасшедших часто нечем было кормить. Чтобы разместить их, многих монахов бесцеремонно изгоняли из обителей. Монастырские вотчины поэтому оставались без надзора, так что Монастырский приказ скоро вынужден был из хозяйственных соображении вернуть изгнанных иноков обратно в монастыри.

Государственная власть не оставила вниманием и внутренний строй монастырской жизни. «Прибавление» требовало во всех обителях вводить общежительный устав. Инокам запрещалось составлять завещания: все, что оставалось от почившего брата, переходило во владение монастыря или Синода. Строго-настрого запрещен был переход из одной обители в другую. Настоятелям вменялось в неукоснительную обязанность вести учет братии. Беглых иноков по задержании заковывали в кандалы. Родственников и знакомых насельников не дозволялось впускать в келии. Сами монахи могли посещать своих родных только четыре раза в год; а монахини не имели и этой возможности  только в случае тяжкой болезни или смерти родных они могли выходить из обители, и непременно в сопровождении пожилых инокинь.

Чтобы лишить монахов возможности составлять подметные письма, жалобы и челобитные, им воспрещалось держать в келиях писчую бумагу, чернила и перья. В случае нужды они могли писать в покоях настоятеля под его присмотром. Настоятелей обязывали давать присягу не держать в монастырях «затворников и ханжей» и не «распложать суеверий».