Рудольф Гусев - Такова торпедная жизнь Страница 24

Прошло месяца три-четыре. Во Владивостоке проводились сборы минёров. Были доклады о результатах практического применения минно-торпедного оружия, сообщения о надёжности по каждому образцу, объяснялось устройство нового оружия и другие вопросы. Вечером обмен мнениями в аудитории и неофициально — за столом. Встречи друзей. В последний день проводились зачёты. Принимал их заместитель начальника МТУ капитан 2-го ранга Вадим Михайлович Андреев. Это был большой педант. Карандаши на его столе были всегда отточены, как пики русских воинов, а в записной книжке на каждого флагмина имелось короткое досье. Чтобы они не забывали о своих грешках, он периодически подбрасывал сольцы на их боевые раны. Когда вошёл Фёдор Игнатьевич, Андреев уже решил, что сейчас он разберётся с ним по установочным головкам приборов курса. «Тут, говорят, Фёдор Игнатьевич, вы стали самым крупным специалистом по вводу данных?» — казалось, без всякого подвоха начал Андреев. «Да, Вадим Михайлович, теперь я дока», — Фёдор сам влез в западню, прихлопнул выход и проверил, надёжно ли он закрылся. «Ну, хорошо, Фёдор Игнатьевич, начнём. Шпиндель „ω“. Цена одного оборота?» Фёдор Игнатьевич улыбнулся: «10 градусов». — «Неверно! 5 градусов». — Фёдор Игнатьевич снял улыбку, посерьёзнел. «Направление вращения — по часовой стрелке. Какого борта „ω“ вводится?» «Вправо». — «Неверно! Влево». Фёдор Игнатьевич жалко улыбнулся. «Шпиндель „α“. Цена одного оборота?» — «5 градусов». — «Неверно! 10 градусов». Это нокаут, но Фёдор держался. «Шпиндель Дс. На каком делении остановится шпиндель после отработки установочной дистанции?» — «На нуле», — Фёдор оживился. «Почти, но неверно. На отметке 14750 м. После отработки до нуля отрабатывается ещё 250 м, конструктивно введённых для выполнения угла „ω“. Ну, что, Фёдор Игнатьевич, установочная головка неисчерпаема, как атом, или как там учил нас Ленин? Заглянем теперь в горловины торпеды. Может, там вы лучше видите? Вскрываем горловину аккумуляторного отделения и что видим?» — «Аккумуляторную батарею», — жалко улыбнулся Фёдор собственной шутке. — «Неверно! Видим вставку — упор…». Всего Андреев задал вопросов пятнадцать по всем торпедам, эксплуатируемым на бригаде. Правильных ответов было немного…

Росло соединение. Рос и матерел Марычев. С должности флагмина он со временем был назначен преподавателем на кафедру торпедного оружия Тихоокеанского Высшего Военно-Морского училища. Рассказывали, что больше всего он любил проводить практические занятия по торпедам. Рассадит класс в четыре колонки. Заставляет чертить на память воздушные схемы парогазовой, кислородной, перекисной, электрической торпеды. Потом меняет варианты. Тут же проверяет. Где всё ему ясно, объявляет: «Егоркин! Пять баллов! Петров! Дополнительный вопрос! Шпиндель „ω“. Цена одного оборота?» — «5 градусов». — «Неверно! 10 градусов». В качестве дополнительных вопросов он чаще всего спрашивал про ввод данных. «Четыре балла, ёнать». Капитан 1-го ранга Фёдор Игнатьевич Марычев поглаживал свою совершенно лысую голову, за что именовался «Кучерявым» и внимательно рассматривал очередное «произведение». Он не предполагал, что курсант Егоркин, только что получивший пять баллов за знание торпед, далеко продвинется вверх по торпедной лестнице. Он завершит службу заместителем начальника Управления Противолодочного Вооружения в Москве. А пока до выпуска ему ещё предстоит выпить 321 компот…

Уже давно в торпеды ввод данных стрельбы обеспечивается цифровым кодом в цифровой автомат торпеды. Тоже были проблемы. И тогда капитан 1-го ранга Виктор Иванович Егоркин, вспоминая Фёдора Игнатьевича, говорил: «Да, ввод данных в торпеды — это наиглавнейшее дело». Все открытия на стыке наук, все проблемы на стыке Главков. Но это уже другая история.

А вопрос об «ω» и «α» при стрельбе торпедами залпом с параллельным ходом, который «в доску» уяснили Вадим Андреев и Федор Марычев еще долгие годы будет будоражить торпедную общественность. Уж кого было слишком много в эпоху развитого социализма, так это изобретателей и рационализаторов. Повырастали за все прожитые общественные формации вместе взятые да еще лет на сто вперед. Состыковать четыре торпедных шпинделя прибора курса с четырьмя муфточками установщика данных стрельбы после загрузки торпеды в торпедный аппарат действительно оказывалось не всегда просто. По смыслу: слоник — к слонику, коровка к коровке. А на деле нужно выставить 8 валиков строго на «0» и четыре подвижных из них опустить на четыре неподвижных. Но с учетом допусков и посадок, усушек и утрусок в этом решете появлялись чудеса. Ну, не состыковать шпиндели — и все! Редко, но бывало. Вот тогда-то всегда находился рационализатор, который предлагал опустить один шпиндель «ω», тем более, что прибор это позволял, потому что другой изобретатель это предусмотрел. В результате, что вводилось практически в торпеду уточнить долго не удавалось: ведь «α» не был зафиксирован. Тому, что «привозила» торпеда с моря часто не доверяли: мало ли что накрутили на торпедолове. Всех рационализаторов «передавить» не удалось, и потому разбегались иногда торпеды в разные стороны, только не к цели. При залповой стрельбе этого не происходило. Там хоть умри, но состыкуй! А при одиночной торпеде в «условном» залпе бывало. А число «условного» на флоте росло. «На флоте все условно, только обед и получка — фактически!» — говаривал Юра Фатеев в те времена, в бытность флагмином другой бригады. А ныне вроде стала и получка условной…

8

Последняя ЭТ–56

От тюрьмы и от сумы не зарекайся

Вначале 60-х годов Владивосток был в большом фаворе. Во-первых, благодаря самолету ТУ–104 город стал ближе к Западу. Авиация тогда была значительно удобнее, чем сейчас. Досмотров багажа не было, проверка авиабилетов была на уровне трамвайных. Находчивые студенты оплачивали половину маршрута, а на остальном участке имитировали глубокий сон. Заботливые стюардессы их не тревожили. В самолетах подавали бутерброды с красной икрой и перед обедом за отдельную плату развозили в качестве сувениров шкалики со всевозможными напитками в ассортименте Ялтинского дегустационного зала. Лекций, правда, не читали, но зато порции не ограничивали. Поездки стали удобными и привлекательными.

Во-вторых, во Владивостоке побывал Хрущев и пообещал сделать из него второй Сан-Франциско. Услужливые архитекторы и строители срочно начали возводить фуникулер на сопку Голубиную, где размещалась городская барахолка, словно только его и не хватало дальневосточникам для полного счастья. По пути следования Хрущева хижины маскировались кумачом призывов, громадьем портретов. На стадионе «Авангард» срочно завалили последнего бронзового Сталина, второпях оставив на пьедестале его ботинки. На Эгершельд везти Хрущева не собирались, потому вдоль Верхне-Портовой долго еще сохранялись черные дощатые индивидуальные уборные, закрытые на огромные амбарные замки. Все это только усиливало городские контрасты.

Собственно, очковтирательство на Руси никому не в новость. Потемкинские деревеньки, например. Но если раньше это было грехом отдельных вельмож, то теперь становилось чуть ли не политическим принципом общественной жизни, всенародным делом.

— Чего вы ему очки втираете? — говорил работяга Дальзавода группе комсомольцев, развешивающих плакаты на убогом заборе завода.

— А когда вы ждете дорогих гостей, разве не делаете приборку в доме? — заученно вопрошали комсомольцы.

— Когда ко мне приходят гости, я ставлю на стол бутылку водки, — ворчал старый работяга, сраженный нелепым аргументом, ставшим крылатым в устах партийной режиссуры.

Нельзя сказать, что лейтенант Герман Лебедев с очковтирательством ранее совсем не сталкивался. Были в училище разные средние баллы, грубые и не очень взыскания. Говорили, что выделялись «специалисты» для укладки ковров по пути следования высокого начальства, если их маршрут отклонялся от ранее «уложенных» ворсистых фарватеров. Для комсомольских собраний командиры рот готовили штатных ораторов, которые в строго отведенный регламент успевали вспомнить, о чем говорил Маркс, что завещал Ленин и на что обращает внимание Никита Сергеевич Хрущев, выбивая слезы умиления у приглашенных политработников. Все это было. Но Герман лично в этом деле не участвовал. Однако бытие определяет сознание, как говорили великие, и потому он должен был когда-то подтвердить их правоту. И вскоре случай представился. Герман только что вернулся из отпуска и рассказывал об удобствах в Аэрофлоте коренным дальневосточникам, как вдруг его пригласил к себе Леша Ганичев. Он не стал интересоваться отпускными впечатлениями, а сразу приступил к делу.

— Тут нам сообщили, — он показал большим пальцем куда-то вверх, — завтра прибывают председатель Государственного Комитета по судостроению Бутома и Министр вооружения Устинов. Слышал о таких?