Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 3. 1983-2000 (сокр. вариант) Страница 3

Космонавт Валентин Лебедев в своих дневниках с «Салюта-7» пишет, что в невесомости слезы текут вверх по лицу.

Звонил Юрий Алексеевич Николаев, космический испытатель. Пьяный. Просил опубликовать его дневники. У него две толстые тетради дневников.

Звонил Андрей Павлюк. Лет 20 назад у Бориса Егорова я встречался с его отцом. Он был чекистом, завгаром Британского посольства в Москве, возил Черчилля. В тот вечер, помню, объяснял нам с Борисом все преимущества и недостатки иномарок. Он умер год назад. Андрей просил написать о нём книгу.

Селезнёв6 сказал мне, что все его попытки пробить мою документальную повесть «Космонавт № 1» в «КП» ни к чему не привели. Впрочем, я не знаю какие попытки он предпринимал, сколь настойчивы они были и на каком уровне.

Карпов7 тоже сказал, что пробить не может.

— Да ведь вы – Герой Советского Союза! — воскликнул я. — Перед вами военная цензура по стойке «смирно» стоять должна!

— А вы знаете, что они сделали с моим последним романом?!..

Ахромеев8, которому я по «вертушке» нажаловался на военную цензуру, превратившую мою повесть в руины, вызвал меня в свой кабинет на улице Фрунзе. Поскольку вызов маршала настиг меня в редакции в виде весьма затрапезном: джинсы, ковбойка, потрёпанный кожаный пиджачок, я предстал перед ним в обличии, неподобающем объёму кабинета. И настроение у меня было какое-то хулиганское. После того как мы поздоровались, я начал ощупывать его погоны, приговаривая:

— Сергей Фёдорович, вы не поверите, но я впервые так близко вижу маршальские погоны! Красота какая! Ведь это, должно быть, ручное шитьё золотыми нитями! А Герб как искусно сделан! И т. д.

Маршал стоял смирно и от наглости моей лишился дара речи. К такому обращению он был не подготовлен: подчинённый вести себя так не посмел бы, а начальник – не стал бы. Мой восторг был так пленительно искренен, что Ахромеев поверил, что я полный идиот, и улыбнулся наконец. Потом он вызвал генерала – начальника военной цензуры, и они вдвоём принялись меня долбать: как я посмел написать о тех офицерах из первого отряда наших космонавтов, которые в космос так и не полетели9:

— Да что они такого сделали для нашей космонавтики, что вы их в газете будете прославлять! — кричал Ахромеев.

Я понял, что разговаривать с ними надо только на понятном им языке:

— Не прославлять, Сергей Фёдорович! Да как же вы не понимаете?! То, что этих молодых офицеров списали из отряда, говорит лишь о том, как серьёзно к отбору относились военные медики и какие высокие требования предъявляли командиры к нравственному и морально-политическому облику молодёжи!

Мой выкрутас не подействовал и из здания Министерства обороны я ушёл с битой мордой.

Сергей Федорович Ахромеев

Вот тут-то мне и пришло в голову, что повесть надо предложить «Известиям». Новому главному редактору Лаптеву10, недавно пришедшему из «Правды», ещё надо доказать, что он главный редактор. Сегодня Иван взял читать рукопись.

Мне очень хочется напечатать в «Известиях» «Космонавта № 1». Это не слава, не деньги, а надежда на будущую свободу в работе, что важнее.

25.3.86

Иван Лаптев (как это он мне сам рассказывал) на каком-то идеологическом совещании в ЦК подловил Горбачёва, Лигачёва и Яковлева и говорит:

— У меня в «Известиях» лежит замечательная документальная повесть Ярослава Голованова о первом космонавте и о том, как это всё было…

Горбачёв: А он правду написал?

Лаптев: Всё выверено, всё точно!

Горбачёв: Так надо печатать!

Лигачёв: Давайте так сделаем. Попросим Александра Николаевича прочесть и тогда решим…

Яковлев: Я не против…

Иван Дмитриевич Лаптев

Лаптев примчался в редакцию, приказал тиснуть на мелованной бумаге все пять кусков и помчался к Яковлеву. Тот забрал домой читать. Как рассказывал Иван, когда он наутро позвонил Яковлеву, тот говорит:

— Ну, что же вы делаете, спать не даёте…

— Как? Почему? — оторопел Иван.

— Потому что интересно! — кричит Яковлев.

— Значит, можно печатать?!

— Нужно!

Александр Николаевич Яковлев

Это был полный восторг! За 30 лет газетной работы для меня впервые не существовало цензуры!

Собственно, в этой повести было три «подводных камня», на которые можно было налететь:

1) полный список первого отряда космонавтов, который мне запретил публиковать маршал Ахромеев;

2) перечень неудачных запусков ракеты Р-7, который мне запретил публиковать главный «космический» цензор Мозжорин;

3) факт гибели Валентина Бондаренко, о чём запрещали упоминать все.

И вот – полная свобода! Но Ефимов – зам. Лаптева – всё-таки забздел и позвонил Мозжорину. Я слушал по параллельной трубке.

— Юрий Александрович! Вот тут Голованов принёс свою повесть «Космонавт №1» и мы собираемся её печатать…

Мозжорин молчит. Потрясающая выдержка! Другой бы сразу заорал: «Как печатать?! Я её читал, это нельзя печатать! А с Министерством обороны он её согласовал? Я же ему говорил, что все кадровые вопросы надо согласовать с Ахромеевым!..» Но Мозжорин не кричал. Слушал, что ему дальше скажут.

— Мы её возили в ЦК, Михаил Сергеевич в курсе… Александр Николаевич прочитал и дал добро…

— Ну правильно, — сразу встрепенулся Мозжорин. — Я сколько раз говорил Ярославу: чего ты тянешь?

Ну, не сукин ли сын?! Я ликую: первый раз за 30 лет Мозжорин не сумел меня придушить!

1.4.86

Заезжал к Суворову11. Был поражён бедностью и убогостью его жилища. Одинокий старик, никому не нужный. Но ведь Суворов – это старт Гагарина, это первые наши атомные взрывы и многое другое. Именно он показал сыновьям и внукам то, что запрещалось видеть отцам и дедам!

И «Соловки», и «Космонавта №1», и Столбуна, и многое другое, на первый взгляд трудносопостовимое, соединяет одна идея: так дальше быть не может, потому что это – несправедливо.

Сегодня похоронил Сергея Николаевича Анохина. Замечательный был человек!

18.4.86

В доме, где родился Фридрих Цандер (Рига, ул. Бартас, 1) – 11 комнат, кухня, две веранды, балкон.

Книжка 107

Январь 1987 г. – май 1988 г

Переделкино – Житомир – Переделкино – Ленинград – Переделкино – Коктебель – Переделкино – Ленинград – Переделкино

Со мной на дни 80-летия С.П.Королёва на его родину в Житомир ездили: Виктор Боков, Ив. Ив. Ваганов, Ивановский, Наташа Королёва, Валерий Филип. Кнор, Пётр Ив. Мелешин, Романов, Раушенбах с женой, Севастьянов и др. Директор музея Королёва в Житомире – Ольга Андреевна Розенцвайг.

Торжественное заседание в городском театре. На следующий день нам с Наташей определили ехать выступать на мебельную фабрику. Я понял, что рассказывать мне о Сергее Павловиче глупо, коль скоро со мною его родная дочь. Я рассказывал о перспективах космонавтики вообще.

Наташа выступала до меня. Я понял, что можно так построить своё выступление, что не произнося ни одного слова лжи, поставить всё с ног на голову: «Папа с мамой познакомились в Одессе в стройпрофшколе… Папа увлекался планеризмом… Мама окончила медицинский… Потом я родилась… Потом папу посадили… Потом папа уехал в Германию, и мы с мамой к нему ездили… Потом папа работал в Подлипках под Москвой, строил ракеты и космические корабли…» Всё верно! Ни слова лжи! Но ни слова о разводе, ни слова о неприязни к отцу, которого она знать не хотела все годы отрочества, да и в зрелые годы, настолько, что даже не пригласила отца на собственную свадьбу! Бросала телефонную трубку, когда он ей звонил! В машине после выступлений говорю ей:

— Наташа, ты – единственная дочь Сергея Павловича. Как думаешь, ему было бы приятно слушать твоё выступление? Ну почему ни слова о Нине Ивановне, с которой твой отец прожил дольше, чем с мамой? Словно её вообще не было! Почему нельзя сказать: «После войны семья наша распалась, отец женился во второй раз, мама вышла замуж, меня воспитал отчим, с отцом мы виделись не часто и только в последние годы его жизни…»? Почему так нельзя сказать?…

Наташа в ответ молчала. Я почувствовал, что она очень мною недовольна.

Наталья Сергеевна Королёва

Авиаконструктор Борис Иванович Черановский (1896-1960). Закончил в Киеве художественное училище. В 1918 году задумал самолёт-крыло, в 1921-м проектировал мускулолёт, в 1922-м – БИЧ-1 (Бор. Ив. Черановский) – «летающее крыло». БИЧ-1 в 1923 году был в Коктебеле, но не летал. В 1924 году спроектировал планер БИЧ-2, на котором лётчик Б.Н.Кудрин совершил в Коктебеле 27 полётов. В 1926 году сделал БИЧ-3 – самолёт с тянущим винтом, который, однако, работал ненадёжно, и Кудрин не сумел продержать его в воздухе более 8 минут. Первый в мире полёт бесхвостки состоялся 3 февраля 1926 года. Новую бесхвостку – БИЧ-7А строили в Военно-воздушной академии им. Жуковского. В конце 1928 года Черановский построил лёгкомоторный самолёт БИЧ-20, в 1929-м – планер «Дракон» с параболическим крылом, затем БИЧ-14 – двухмоторный самолёт с экипажем в 5 человек. В период с 1928 по 1933 год Черановский построил множество планеров, отыскивая оптимальный вариант «летающего крыла». На его БИЧ-8, первом в мире самолёте с треугольным в плане крылом, летал Королёв. В феврале 1932 года – августе 1933 года Королёв испытывает мотопланер БИЧ-11. В 1937 году Черановский увлёкся орнитоптерами. В итоге ни один самолёт Черановского не пошёл в серию, хотя 6 его самолётов и 10 планеров летали. Его на всю жизнь заворожила мечта о «летающем крыле», он не видел всех недостатков этой схемы, главнейшим из которых была неустойчивость в полёте.