Ирина Радунская - Четыре жизни академика Берга Страница 3

Рассматривая рисунки маленького Акселя можно, и не листая страницы истории, многое узнать, например, об англо-бурской войне. Легко представить себе общественный резонанс на эту войну, увидеть ее глазами семи-восьмилетнего мальчика из далекого от событий русского города. «Атака англичан» — пылкое воображение рисует вереницу динамичных фигур, в силуэте которых главное — ружья. Развеваются четырехцветные флаги, солдаты катят мортиры, настроение рисунка — воинственный порыв. Солдаты на лошадях, солдаты на стрельбище. «Лейб-гвардии драгун» — лихой вояка на мускулистом скакуне. И буры — обороняющиеся, атакующие, взбирающиеся по горам. Раненый на наспех сколоченных носилках; его несут товарищи, один падает, другой стреляет, этот покачнулся, схватившись за сердце. Крупными буквами под рисунком «Buren». А дальше море, корабли.

Корабли на полях тетрадей по арифметике, русскому языку, Закону Божьему. Эскизы, макеты. Корабли вошли в жизнь Берга сначала на бумаге, из книг, из рисунков и навсегда овладели его воображением.

Под влиянием отца Аксель полюбил музыку. Иоганн Александрович приобрел многих друзей благодаря своей скрипке. Они с удовольствием слушали его дуэты с женой, прекрасной пианисткой.

В гостиной — уютный полумрак, горит керосиновая лампа. Тетя Юля, сестра Иоганна Александровича, вносит самовар и разных сортов варенья. Генерал в домашнем халате сидит в глубоком кресле. Возле него примостился на скамейке Ксюша. Пока отец рассказывает о походах или о концертах, он рисует и по-своему совершает путешествия вслед за отцом, а когда отец кончит рассказ, для мальчика начнется самое притягательное — отец достанет из футляра свою скрипку и начнет играть. Отец разрешит и Ксюше дотронуться до скрипки, а возможно, и провести смычком по струнам. Так, наверное, в один из темных оренбургских вечеров состоялся первый Ксюшин урок игры на скрипке. И потом, куда бы Акселя ни занесла судьба: в Кадетский или Морской корпус, на боевой корабль — он будет отдавать по нескольку часов в день скрипке. Вплоть до того печального дня, когда он навсегда потеряет эту возможность.

ЖАНРОВАЯ СЦЕНКА

В Берге всегда жили отголоски семьи, отголоски детских впечатлений, окружающей его обстановки.

А обстановка эта была весьма специфична. Обстоятельства сложились так, что маленький полушвед-полуитальянец впервые заговорил на… татарском языке. Да, первый язык, которым овладел Берг, был татарский.

Недалеко от генеральского дома была круглая площадь, заполненная телегами, кучами тряпья, людьми, верблюдами, арбузами. Арбузов там бывало столько, что от них рябило в глазах, они лежали на возах, просто под ногами. Полосатые, ярко-зеленые, пятнистые, как лягушки.

Верблюды орут, жуют свою жвачку и неистово плюются. Мужики в самых замысловатых нарядах, бородатые и безбородые, в лаптях или босиком, немыслимо галдят, едят арбузы и, обливаясь красным соком, соревнуясь с верблюдами, плюют липкими семечками, и у них под ногами ходит живое скользкое месиво.

Идет вселенская торговля чем угодно: оренбургскими арбузами — двадцать пять копеек воз, старыми поддевками, заморскими ценностями. Это один из узлов великого караванного пути из Бухары, от Каспия, через долгую уральскую степь на Нижний Урал, в Самару, в дальние уголки обширной России. Здесь, в Оренбурге — царстве арбузов и кукурузы, — своеобразный перевал. Тут и стоянка, и базар, и гостиный двор, или, как тогда называлось, караван-сарай.

И в этой сутолоке, где верблюды разгружались и нагружались, в самой толчее — Ксюша, вцепившийся в юбку молодой краснощекой черноволосой няньки.

— Цо? — тычет двухлетний мальчик пальцем в верблюда и вскидывает вопрошающие глазенки.

— Верблюд, — отвечает по-татарски нянька.

Ксюша смотрит на нее с обожанием, она самый близкий ему человек в течение всех двух лет его жизни. У матери не хватало молока, и нянька вскормила его.

— Верблюд, — повторяет по-татарски одно из своих первых слов мальчик и тянется к гиганту.

Верблюд как гора, но Ксюша совсем не боится. Дома нет ни кошек, ни собак, и верблюды единственные животные, с которыми он дружит.

— Цо? — снова тычет пальчиком уже в арбуз.

— Арбуз, не приставай, — бросает нянька. Она оживленно болтает с молодым заезжим красавцем. Ради этого и таскает мальчишку в толчею.

— Арбуз, арбуз, арбуз, — долго повторяет, коверкая и как бы пробуя на вкус это новое татарское словечко, полуитальянец-полушвед.

А вечером, когда дома собирается вся семья — мать играет на рояле, сестры вышивают и под руководством матери упражняются в английском или французском, Ксюша под хохот сестер демонстрирует свой репертуар из разговорного татарского. Мама и папа восторга почему-то не выражают, сестры над ним потешаются, тетя Юля горестно качает головой — вот, мол, что получается, когда дитя постоянно пропадает в людской. И так как никто им не восхищается, никто не повторяет этих замечательных звучных слов, он выбирается из гостиной и бежит на кухню, где неторопливо пьют чай горничная, няня, папин денщик и его знакомые солдаты. Здесь мальчик встречает полное понимание. Тут все на своих местах — как же, паныч родился в татарском городе Оренбурге, на каком же языке, как не на татарском, ему говорить? И няня, и горничная, и солдаты — все татары, и постепенно день за днем обогащается лексикон генеральского сына, и он уже свободно лопочет с ними на звонком, певучем местном наречии.

СМЕРТЬ ОТЦА Кто знает, как сложилась бы судьба Акселя — определили бы его учиться рисованию, как хотела мать, или стал бы он, как отец, армейским офицером, — не умри Иоганн Александрович так рано.

Случилось это, когда Акселю было всего шесть лет.

Всю зиму 1899/1900 года отец провел в инспекционной поездке. Бригада была расквартирована по обширной Оренбургской губернии, и отцу часто приходилось бывать в Златоусте, Стерлитамаке и других городах и местностях Южного Урала. Мать ездила с ним. Как ни странно, генерал, проживший в России больше сорока лет, плохо говорил по-русски, мать же владела русским отлично и очень облегчала его поездки.

Эта инспекция оказалась для генерала последней.

Когда Ксюша родился, отец был генерал-лейтенантом.

В 1900 году его произвели в генералы от инфантерии и одновременно уволили в отставку. Он узнал об этом, вернувшись совсем больным из особенно тяжелой поездки по раскисшим степным дорогам. Его сразу уложили в постель.

Берг отчетливо помнит смерть отц а. Его кроватка стояла в спальне родителей. Вечером он уснул утомленный и возбужденный запахом лекарств и присутствием незнакомых людей в белых халатах. А утром увидел отца в гробу.

После смерти генерала семья осталась почти нищей. Никаких сбережений не было. Дворянское звание отца не давало доходов.

Как выходец из Финляндии, где не было сословий, Иван Александрович стал личным дворянином с получением первого офицерского чина в 1851 году и потомственным дворянином — после получения ордена святого Владимира за турецкую кампанию. Таким образом, его дети стали потомственными дворянами. Но это было не родовое, столбовое дворянство, связанное с владением землями и крепостными. Берги ни в каком колене недвижимостью не владели.

Елизавета Камилловна осталась с маленькой пенсией и большой семьей.

Неделю она не выходила из своей комнаты, пытаясь справиться с горем, потом снарядила детей и поехала с ними через Самару в Выборг, к тете Юле. Девочки были определены в школу, Аксель — в немецкую группу, где считалось, дети играючи изучают немецкий язык. Но жизнь не налаживалась. Мать тяжело болела, тетя Юля не справлялась с детьми. Девочки, в чьи обязанности входило по очереди водить брата в группу, не доведя его до места, бросали одного, и семилетний мальчик бегал беспризорным по улицам. Пожалуй, единственной пользой от этого свободного общения с детворой было то, что Аксель начал немного болтать по-фински, так как в этом городе большинство населения составляли финны. На улице и в семьях некоторых новых знакомых он практиковался и в шведском, которому учил его еще отец.

Но, конечно, долго продолжаться так не могло. Елизавета Камилловна решила переехать в Петербург к родителям.

АРТИСТ-ПАСТОР

В начале 1901 года семья обосновалась у стариков Бертольди, в их большой квартире на Фонтанке (теперь № 101), где они жили с сыном Романом, только что кончившим университет и преподававшим теорию музыки.

Для Акселя переезд был большим счастьем. Деда он очень любил. Они познакомились еще в Выборге, когда внуку было шесть, а деду семьдесят шесть. Елизавета Камилловна и тетя Юля сняли на берегу фиорда дачку и пригласили к себе стариков Бертольди. Дед поначалу показался Акселю бородатым гномом из сказки Андерсена, а через пару дней они уже были закадычными друзьями.