Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности - Коллектив авторов Страница 2

Но что может произойти, когда доминирующая культурная идеология сама по себе становится культом эмоционального, когда режим и система построены на императиве рефлексии личного опыта, оберегании личных границ и превозношении чувствований как истины? И если испытывать чувства, а также их демонстрировать, – это уже больше обязанность и норма, чем право и естественная необходимость, то что же может стать теперь оплотом сопротивления? Иными словами: как работает новояз эмоций сегодня, в эпоху так называемой «эмоционализации» и «психологизации» [4] культуры? Идея разговорника сложных чувств этой новой реальности – собрать и описать значения основных понятий нового языка эмоций и подготовить читателя к их искушенному использованию в разных жизненных ситуациях.

Говоря о сегодняшнем режиме эмоционализации, я имею в виду все бóльшую культурную легитимацию и интенсификацию эмоциональных речевых выражений, императив «обнаженного» эмоционального дискурса как в приватных, так и в публичных сферах жизни, формальных и неформальных. Сегодня любое личное и коллективное событие оценивается степенью его эмоциональности. Более того, всякое переживание понимается на новом языке как эмоциональное потрясение – например, как «личностный опыт» и «позитивный стресс», если это переживание позитивное, или как «травма», если оно негативное.

Однако эмоционализация предполагает не только и не столько то, что чувств стало больше и что они интенсивнее. Она подчеркивает качественное преобразование современной эмоциональности – то, что последняя как явно, так и по умолчанию начинает восприниматься через призму терапевтической логики и переводится на психологический язык. Выражение эмоций формулируется в психологических понятиях, а их смысл глубоко переосмысляется в аксиомах психологической теории. Эти психологические представления предполагают, например, необходимость личной автономии и приватных границ, возможность и ценность личного выбора, важность удовлетворения потребностей и императива «проговаривания» личного переживания словами. Чувства кодируются в общей логике глобального терапевтического дискурса, культуры саморазвития и самопомощи, и потому крепко привязываются к модели саморегулируемого неолиберального субъекта – страдающего и уязвимого, но стремящегося к самореализации и перманентному, повсеместному комфорту, который часто теперь называется «счастьем» [5]. У этого нового человека, называемого обычно неолиберальным Self или Subject, чувства становятся эмоциями.

Эти процессы связаны с «эмоциональным поворотом» – историческим преобразованием, меняющим представления о самом знании, в результате которого эмоции становятся основополагающим аспектом не только личной, но и общественной и политической жизни. Вместе с тем происходит и «терапевтический поворот» – язык психотерапии и ее поп-культурных проявлений начинает влиять на мышление, формы коммуникации и публичные институты. Образовывается терапевтический дискурс, режим, стиль и, если шире, культура.

В сердцевине этой культуры – беспрестанная забота о себе и поиск истинного Я/Self, его развитие, пестование и, конечно, его «реализация», ставшие необходимыми условиями для достижения современных нормативов успеха, комфорта и счастья. Таким образом, поверка и коррекция себя посредством интерпретации эмоций и управления ими становится ценностной – и даже нравственно нагруженной – работой как индивидуума, так и коллектива. Бесконечная рефлексия об эмоциях собственного Я, их интерпретация и управление ими – это механизм самотрансформации и один из важнейших императивов доминирующего сегодня эмоционального стиля [6].

Важно пояснить, что психологический эмоциональный новояз совсем не обязательно напрямую говорит о чувствах или оперирует классическими категориями эмоций – такими, например, как гнев, страх, стыд, зависть, ревность, ненависть, надежда, отчаяние и так далее. Более того, эти знакомые всем чувства, которые называют «базовыми» или «моральными», нечасто озвучиваются в новом языке и называются там по-другому, например: «у меня повышенная тревожность», «у меня токсичная подруга», «ты меня обесцениваешь», «я не в ресурсе». Терапевтический нарратив – это прежде всего метаговорение о своем внутреннем «я» (в терапевтическом языке оно обозначается понятием Self [7]), рефлексия о его ментальных состояниях как реакциях на действия других, о его осознанных эмоциональных нуждах, о причинах его успехов и неудач в любви, семье и профессии. Это нарратив психологизированной рефлексии о своем внутреннем мире на языке, заданном терапевтической логикой. Это уже язык эмоций и эмоциональных диагнозов, а не чувств. Движение от одного к другому подразумевает как перевод с языка на язык, так и трансформацию культурного знания. Бóльшая часть статей разговорника показывает этот переход и рассматривает понятия эмоциональных действий и состояний, актов и диагнозов: хамство и харассмент и абьюз, стресс, травма и депрессия, созависимость, нарциссизм и так далее.

В этом смысле можно говорить об эмоционализации культуры – состоянии, в котором эмоции претендуют на место истины. Эмоциональное ассоциируется с аутентичным и искренним и наделяется авторитетом. Аргумент, основанный на эмоциональном опыте, не только не теряет свою легитимацию, но будет воспринят как более убедительный. «Я чувствую, что…» сегодня более сильное высказывание, чем «Я думаю, что…».

С проникновением языка саморазвития в психоуправленческую культуру общественных институтов психологический способ мышления и коммуникации стал все чаще встречаться в повседневности. Здесь важно упомянуть не только возрастающий авторитет профессионалов разного рода и расширение поля их экспертизы (например, не только семейные конфликты, но еще и национальные и государственные), но и доминирование психологического мышления и стиля разговора в популярной культуре и медиа. В итоге терапевтический язык – его термины и формы артикуляции – служит повсеместными и будто бы даже универсальными, а главное – само собой разумеющимися координатами для осмысления человека, его мира мыслей и ощущений, а также всех видов межличностных отношений, в которых он или она существует, – родительских, романтических и сексуальных, учебных и профессиональных. Психологизация переориентирует и переформулирует все сферы частной и публичной жизни.

Новая эмоциональность часто создает путаницу как у ее адептов, так и у критиков, поскольку обустраивается она на перекрестке разных идеологий, иногда друг другу противоречащих. С одной стороны, внимание к личным чувствам и переживаниям, право индивидуума всегда и везде комфортно себя чувствовать – это новый виток гуманизма и либерального уважения к свободам личности. С другой стороны, терапевтическая логика наряду с бюрократией, наукой и медикализацией есть продолжение общего модернистского проекта рационального развенчания (disenchantment) эфемерности как Духа, так и Души. А вот с третьей (и самой критической) стороны, эта новая эмоциональность есть явное и яркое проявление эмоционального капитализма, преобразующего эмоции и переживания в ресурсы, – или emodities [8], как их назвала Ева Иллуз (на русский это понятие можно перевести как «эмодукт» – гибрид «эмоции» и «продукта»). Действительно, в новом режиме эмоциональные потребности людей, индивидуумов и коллективов реализуются в рамках рыночной культуры потребления, в которой все окружающее – это средство прибыли прежде всего экономической или символической (причем вторая легко конвертируется в первую). Эмоциональные «ресурсы» и «банки», эмоциональные «зарплаты» и «инвестиции» образуют новый доминантный язык, который выглядит более чувственным, откровенным и личным, чем язык, на котором говорили о себе, своих