Борис Тимофеев - Правильно ли мы говорим? Страница 3

* * *

Я слышал, как молодая мать, показывая на детские ботиночки своего шестилетнего сына, сказала: «Вот купила своему сынишке сапоги...»

Почему «сапоги»? Неужели легкие башмачки этого дошкольника так напоминали ей солдатские или охотничьи сапоги?

Конечно, нет! Просто в обедненном словаре юной мамаши не было другого слова. Зачем ей «загружать себе голову» словами «башмаки», «ботинки», «полуботинки», «сандалии», «сандалеты», «тапочки»? Всю обувь она делит на «сапоги» и «туфли». Всё, что не «туфли», — для нее «сапоги»,

В этом она, к сожалению, отнюдь не одинока.

* * *

Что такое «цвет»?

Точное определение восприятия предмета нашим глазом в отношении окраски.

А можно ли вместо «цветок», «цветы» — говорить «цвет»?

Разберемся в этом вопросе.

«Сады в цвету», «поля в цвету», «вишни в цвету»... Можно так сказать? Безусловно. Ведь в данном случае речь идет не об окраске садов, полей, вишневых деревьев и т. д., а об их цветении.

«Лучше нету того цвету,

Когда яблоня цветет...»

Можно так сказать? Только в стихах. Здесь «цвету» такая же допускаемая поэтическая вольность, как «иль» вместо «или», «коль» вместо «если». Ведь никто не скажет в обыкновенном разговоре: «Коль я успею, я поеду завтра иль послезавтра».

Но вернемся к «цвету».

Можно ли сказать: «Сорвите мне этот цвет»?

Нет, нельзя. Яблоня может быть «в цвету», но от этого каждый ее отдельный цветок останется «цветком», а не станет «цветом».

К сожалению, многие допускают в речи эту небрежность, являющуюся тоже видом обеднения языка.

* * *

Что такое «клубника»?

Это садовая ягода, очень близкая к нашей садовой землянике, отличающаяся своеобразной формой, цветом, вкусом и запахом. Существует она и в виде дикого лесного растения: вспомним, что у С. Т. Аксакова Багров-внук ездил в заволжские урёмы «собирать лесную клубнику».

Короче говоря, клубника — это особая ягода.

Однако девяносто девять из ста городских хозяек называют «клубникой» всю садовую землянику. В этом заблуждении им усиленно помогают газеты, журналы и писатели.

Впрочем, эти же городские хозяйки называют черешню «светлой вишней», ежевику — «черной малиной», а некоторые (особенно молодые) не могут отличить фасоль от гороха и бобов.

В этой области вообще происходят удивительные вещи: я сам слышал, как один человек с высшим образованием называл орехи арахиса (земляные орехи, китайские орехи) «фисташками» и даже пытался спорить по этому поводу.

* * *

О недопустимом невежестве в отношении природы сто́ит поговорить поподробнее...

Как-то на даче я разговорился с группой молодежи (подчеркиваю — исключительно русской молодежи) и был поражен бедностью языка этих юношей и девушек в области природы. Никто из них не знал, например, слова «можжевельник» — именно сло́ва: я уж не рассчитывал, чтобы они могли отличить можжевельник от другого растения! Одна девица не знала даже слова «ольха», причем, хихикая, добавила: «Березу знаю, елку и сосну знаю, а все остальные деревья я называю просто "деревья"...»

Вот уж действительно, «простота хуже воровства»... Некоторые из этих молодых людей никогда не слыхали слов «вяз» и «ясень», оправдываясь тем, что «эти деревья здесь не растут», а на мое замечание, что я знаю про дерево «баобаб», которое тоже «здесь не растет», и даже имею представление об его внешнем виде, — они хором ответили: «А мы не ботаники!»

Как будто для того, чтобы знать и любить родную природу, обязательно надо быть ботаником!

А ведь если беднеет язык — суживается и круг понятий, то есть уменьшается общая культура.

Я пишу о любви к родной природе в книге о любви к родному языку. И это не случайно: любовь к родным деревьям, цветам и травам неотделима от любви к родной речи, к народным пословицам и поговоркам, ко всему тому, что входит в великое понятие: Родина...

* * *

Иногда из нашего словесного обихода выпадают (постепенно, конечно) не только отдельные слова, но и целые «пласты» слов. В наши дни, например, таким «пластом» являются названия степеней родства.

В самом деле. Часто ли наш современник, особенно молодой, употребляет в разговорной речи такие слова, как «деверь», «шурин», «свояченица», «золовка», «сноха»? А ведь это исконно русские слова тысячелетней давности...

Как же это получилось? Почему в течение столетий наш народ нуждался в этих словах, а теперь вдруг перестал чувствовать в них необходимость?

Попробуем разобраться.

Но прежде всего я хочу быть правильно понятым. Я далек от мысли бороться за воскрешение всех слов, определяющих степени родства: ведь тогда нам пришлось бы возрождать слова «стрый» (дядя — брат отца) и «вуй» (дядя — брат матери), хотя эти древнейшие русские слова обветшали и постепенно забылись уже в Московской Руси.

Почему? Вероятно, они перестали быть нужными людям: не для чего стало различать дядю — брата отца и дядю — брата матери, как это имело место не только в древней Руси.

Как мне сообщил один китаевед, подобное различие в наименованиях «дядей» (с отцовской стороны и с материнской) — издавна существует в Китае, где брат отца (после отца самый уважаемый человек в семье) в случае смерти главы семьи, то есть своего брата, должен, по обычаю, содержать семью покойного. Брат матери таких обязанностей не имеет, и отношение к нему другое...

Думается, что китайский переводчик «Евгения Онегина» будет поставлен в затруднительное положение уже первой строчкой: какой «мой дядя» «занемог» у Евгения Онегина и как к нему относиться?

Конечно, в вопросе о наименованиях степеней родства надо знать предел: нелепо требовать восстановления старинного слова «ятровь», что означало «жена брата мужа», хотя следует признать, что в данном случае наши предки обходились одним словом там, где нам надо тратить три...

Однако вернемся к поставленному вопросу: почему наш язык стал менее нуждаться в словах для определения степеней родства, в словах, которыми пользовались в течение долгих веков?

В самом деле, почему?

Когда-то, в дореволюционные времена, в так называемом «высшем обществе» — эти слова считались слишком простыми, «мужицкими»; их заменяли французскими наименованиями: «бо-фрэр», «бель-сёр», «бо-пэр», «бэль-мэр», «кузэн», «гран-папа́», «гранд-онкль» и т. д. Для «аристократического» уха эти степени родства были на русском языке слишком «грубы», «простонародны»: «сноха» и «золовка» звучали для него примерно так же, как «онучи» или «лапти».

Постепенно предубеждение против «простонародного» (а на деле чисто русского) языка проникло и в слои интеллигенции, где хотя и не «французили», но стали «переводить» эти слова на русский язык «описательными синонимами»: «брат мужа», «сестра жены», «отец мужа», «брат жены» и т. д. Произошло явное обеднение русской речи, которому всячески помогал официальный язык канцелярий.

Насколько глубоко это вошло в наш современный язык, видно из того, что даже писатели, которые естественно должны быть хранителями русского языка, стали избегать упоминания этих старинных русских слов или употреблять их неверно. Последнее относится даже к весьма видным писателям. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на два примера.

В. И. Лебедев-Кумач в стихотворении «Родственничек», где речь ведется от лица мужчины, пишет:

«Мой шурин — лауреат, мой деверь — депутат...»

А между тем «деверь» — это брат мужа! То есть получается полная бессмыслица... Любопытно отметить, что этот «деверь», пройдя через руки многих редакторов (которые не знают и — что самое грустное — не хотят знать, что́ такое «деверь»), спокойно переходит из одного издания в другое. Где уж после этого молодежи учиться правильно говорить!...

Еще пример.

Даже такой знаток русского народного языка, как Демьян Бедный, допустил подобную ошибку. В стихотворении «Святая исповедь» он говорит о «бабушке Нениле», которая обращается

«То к свату Федору, то к шурину Вавиле...»

Однако «шурин» — это брат жены!...

При всем моем уважении к упомянутым поэтам, приходится признать здесь их ошибки и вспомнить старинные мудрые слова: «Платон мне друг, но истина дороже...»

* * *

Итак — в данном случае происходит, к сожалению, явное обеднение языка.

Иначе смотрит на это молодежь, во всяком случае некоторые ее представители. Один знакомый студент, например, прямо заявил: «Ваши степени родства устарели, как соха и лучина. Они являются пережитком патриархальных отношений в семье и современному человеку совершенно не нужны. Для чего мне самому запоминать слово «свояченица» и заставлять задумываться своего собеседника, когда можно сказать «сестра жены»? Просто и для всех понятно!...»

Опасная простота! Ведь если логично продолжать ход мыслей этого студента, то можно прийти к целому ряду других вопросов и «выводов», например: «Для чего мне запоминать слова «мизинец», «гривенник», «селезень», «щенок», когда можно сказать «пятый палец», «десять копеек», «самец утки», «детеныш собаки»? Тоже «просто и для всех понятно»!