Маргалит Фокс - Тайна лабиринта Страница 30

17 апреля 1950 года, возвращая Майрзу последнюю порцию гранок Scripta Minoa II, Кобер отправила ему удивительное письмо: самое откровенное и злое за всю историю их переписки.

Наконец-то я закончила последнюю партию. Какой бардак! Честно говоря, если бы эти материалы прислали не вы, а кто-нибудь другой, я отправила бы их обратно. Никогда не видела столько действительно непростительных ошибок – и в числительных, и, что гораздо хуже, в знаках. Вы однажды разозлились на меня за то, что я сказала вам, что вы путаете некоторые знаки, но вы делаете это снова и снова. Пожалуйста, исправьте их в своей голове, потому что я не могу за всем уследить. Кроме того, ошибок в нумерации надписей столько, что большая часть ваших отсылок к вкладкам совершенно ошибочны. Вы должны все проверить. Я не могу.

Кроме того, я не вижу и следа примечания, в котором говорилось бы, что замечания касательно классификации принадлежат вам, а не мне. Я разрешаю использовать классификацию при соблюдении некоторых условий. Я не разрешаю, если вы не поставите примечание там, где никто его не пропустит. Я категорически не согласна со многим из того, что утверждаете вы, и не хочу тратить годы, объясняя людям, что я не разделяю ваше мнение. Я не хочу ни хвалить, ни ругать ваши идеи… Вы можете оказаться правы, а я нет, но я буду придерживаться собственной точки зрения.

Ну, кажется, SM [Scripta Minoa] II довольно скоро выйдет. Худшее позади.

Я еще болею. То есть еще не оправилась от лечения. Я не знаю, как много времени на это уйдет. И врачи не знают…

Как ваши дела? Как погода? У нас было достаточно тепло всю зиму – но в последнюю неделю было очень холодно, шел даже снег.

Передавайте привет леди Майрз… и всем своим близким. Я бы хотела поскорее всех вас увидеть. Я действительно скучаю по Сент-Хью. Ну не странно ли? Там я чувствую себя как дома – гораздо больше, чем у себя в колледже.

Утром 16 мая 1950 года 43-летняя Алиса Кобер умерла. Письмо Майрзу, по-видимому, последнее из ею написанных. Возможно, это к лучшему: гневное письмо заканчивается видением рая.

Часть III

Архитектор

Майкл Вентрис копирует знаки линейного письма Б из книги Артура Эванса. 1953 г.

Глава 9

Худощавый мальчик

Кносские таблички, так долго пролежавшие в земле, поместили под стекло: их выставили в Берлингтон-хаусе, в Королевской академии художеств. Таблички отобрал Артур Эванс по случаю пятидесятой годовщины Британской школы в Афинах – института археологии, который он сам основал. В этот день Эванс, 85-летний “серый кардинал” археологии Старого Света, прогуливался по галерее. Там он столкнулся с экскурсией. Это были 16– и 17-летние юноши и один ученик помладше, увязавшийся с ними, чтобы поглазеть на древние вещицы.

Эванс любил детей, поэтому решил провести для школьников импровизированную экскурсию. Вскоре они оказались перед витриной с кносскими табличками. Эванс объяснил, что эти письмена никто, увы, пока не может прочитать.

Рассказывают, что из толпы высунулся высокий застенчивый подросток – тот самый, младший в группе. “Вы говорите, сэр, таблички не прочитаны?” – спросил он, порядочно волнуясь. Его звали Майкл Вентрис, и ему было 14 лет.

Хотя этот эпизод ознаменовал начало его одержимости линейным письмом Б, к тому моменту Вентрис уже половину жизни находился в плену древних письменностей. Наделенный острым, трезвым умом и почти сверхъестественными способностями к языкам, он был, конечно, самым блестящим из трех главных персонажей этой истории, а также (хотя на этом поле почти не было конкуренции) и самым увлеченным.

Но самое замечательное вот что: Майкл Вентрис не был ни археологом, как Артур Эванс, ни филологом-классиком, как Алиса Кобер. Он даже не учился в колледже. (В то время в Великобритании архитектуру преподавали не в университетах, а в профессиональных училищах, и формально образование по предметам, которые можно было бы расценивать как подготовку к археологической дешифровке, Вентрис получил в юности.)

Как и многие дилетанты, которые брались за дешифровку, Вентрис потратил годы, перебирая не поддающиеся проверке догадки и ища кандидата на роль языка табличек. Острый ум исследователя, дар распознавания образов и глубокое понимание математически элегантных решений позволили Вентрису в конце концов вооружиться методами Кобер – после того, как он прочитал и проработал ее статьи.

Со дня встречи с Эвансом Вентрис сроднился с линейным письмом Б как никто другой (за исключением, разумеется, Кобер). В интернате он читал о нем книги – с фонариком, после отбоя. Еще подростком Вентрис слал Эвансу воодушевленные письма. В 18 лет он написал длинную статью о линейном письме Б, которую напечатал научный журнал. В 40-х годах Вентрис взял материалы с собой на войну.

Критская письменность завладела Вентрисом полностью, и на то было несколько причин. В юности она оградила его от неестественно холодного воспитания. Затем помогла справиться с потерей: когда ему было 18 лет, он остался сиротой. Позднее, когда он стал архитектором, линейное письмо Б скрашивало ему дни рутинной работы. Не обращая внимания на жену и детей, а после забросив и архитектуру, он упорно трудился над дешифровкой. К 35 годам эта одержимость уже стоила ему отношений с близкими, карьеры… а позже, по всей видимости, и самой жизни.

Майкл Джордж Фрэнсис Вентрис, единственный ребенок Эдварда Вентриса и Анны Доротеи Янаш, родился 12 июля 1922 года в деревне Уэтемпстед, в 20 милях севернее Лондона. (В то время Кобер училась в школе, а Эванс уже третье десятилетие неплохо проводил время, реконструируя Кносский дворец.) По отцовской линии Майкл происходил из старинной английской семьи с военными традициями. Его дед в 1921 году вышел в отставку с поста командира британского корпуса в Китае. А вот военная карьера отца Майкла, служившего в Индии, не задалась. “Раздавленный болезнью и, возможно, успехами своего отца, – пишет Эндрю Робинсон, – Эдвард Вентрис в возрасте примерно 40 лет уволился со службы в чине подполковника и до смерти оставался полуинвалидом”.

Мать Майкла Вентриса (Доротея, или Дора) была красивой темноволосой девушкой, дочерью англичанки и поселившегося в Англии богатого польского помещика. Она была страстно влюблена в искусство, в частности, в модерн. Ее друзьями были многие из корифеев европейского искусства того времени, среди прочих – дизайнер Марсель Брейер, архитектор Вальтер Гропиус, художник Бен Николсон, скульпторы Генри Мур и Наум Габо.

Поскольку Эдвард Вентрис болел туберкулезом, Майкл провел большую часть детства в Швейцарии, где лечился отец. Майкл учился в школе-интернате в Гштааде, где освоил французский, немецкий и местный вариант немецкого языка. (Польский язык он уже давно перенял от матери.) Очень рано он был очарован самой идеей письменности. В 8 лет, в Швейцарии, он купил и запоем прочитал немецкую книгу “Иероглифы” видного египтолога Адольфа Эрмана.

В жизни Вентриса огромную роль играла его способность к языкам. На самом деле в этом нет ничего особенного: в детстве языки даются практически каждому. Однако Вентрис с легкостью осваивал их до конца жизни.

Приблизительно до 10 лет ребенок благодаря врожденным механизмам может освоить два, три, четыре и т.д. языка. Ученые называют этот возраст критическим периодом в освоении языка. Однако к началу подросткового возраста, по не очень понятным нейробиологическим причинам, для большинства людей критический период заканчивается и иностранные языки становятся доступными им лишь благодаря напряженным занятиям.

Но для некоторых счастливцев – по тем же малопонятным причинам – критический период в освоении языка не заканчивается. Они способны осваивать языки в 20–30 лет столь же легко, как делали это в шесть. Вентрис был, безо всякого сомнения, наделен этим даром.

“Как вы сумели так хорошо выучить шведский язык?” – поинтересовался у Вентриса в 50-х годах Джон Чедуик, когда тот прислал ему перевод отзывов о дешифровке в шведской прессе. (Вентрис освоил шведский в считанные недели, готовя архитектурный проект в Швеции.)

В 1931 году, когда Майклу было 9 лет, семья переехала в Англию и мальчика отправили в Бикли-холл, подготовительную школу-интернат в Кенте. На каникулах он возвращался в неприветливый родительский дом. Вентрисы проявляли к своему единственному ребенку холодность, необычайную даже для той эпохи, места и социального класса. Дело в том, что в Швейцарии Эдвард и Доротея прошли курс психоанализа у Карла Юнга и воспитывали Майкла так, чтобы предотвратить у мальчика формирование эдипова комплекса.

Джин Овертон Фуллер, дочь друзей Вентрисов, рассказывала в документальном фильме Би-би-си “Английский гений” (2002): “Полковник Вентрис сказал, что мы должны повидаться с Майклом. Но его мама предупредила меня, чтобы я не прикасалась к Майклу. Она объяснила, что к нему никто не должен прикасаться. Чтобы избавить его от комплексов… А моя мама боялась, что он, никогда не имея естественных, теплых отношений, никогда не будет к ним способен”.