Галина Синило - История мировой литературы. Древний Ближний Восток Страница 33

В связи со «Сказаниями о Петубасте» возник вопрос о греческом влиянии на египетскую литературу или – наоборот – о египетском влиянии на греческую. А. Вольтен высказал мнение, что в «Сказаниях о Петубасте» есть неегипетские элементы и что египтяне были знакомы с «Илиадой» Гомера, однако подчеркивал, что в целом эти сказания нельзя считать плодом какого бы то ни было влияния, так как в египетской литературе существовали собственные эпические традиции. Сомнения по поводу эллинского влияния на цикл о Петубасте высказывал выдающийся русский египтолог, академик В. В. Струве.

Элементы мифологические и фантастические господствуют в сказке «Мери-Ра и фараон», повествующей о путешествии писца и военачальника Мери-Ра в загробный мир – Дуат. Сказка размещена на обратной стороне «Папируса Вандье», названного так в честь знаменитого французского египтолога и приобретенного на рынке древностей в середине 1970-х гг. сотрудниками Института папирологии и египтологии Лилльского университета. Первым публикатором и исследователем «Папируса Вандье» стал Г. Познер[187]. Он датировал папирус временем между XXVI и XXX династиями. Папирус имеет в длину около трех метров, и на лицевой стороне его размещены 17–53-я главы «Книги мертвых». Таким образом, сказка «Мери-Ра и фараон» является своеобразной художественной иллюстрацией представлений египтян о загробном мире и судьбе тех, кто туда попадает.

Чудесными и магическими мотивами насыщены также «Сказки о Хаемуасе», или «Сказки о мемфисском жреце». Хаемуас – историческая личность, старший сын Рамсеса II, который, судя по всему, дейстивительно был жрецом бога Пта в Мемфисе. Вокруг него сложилось множество легенд, которые сохранялись в народе вплоть до эпохи эллинизма, когда и были зафиксированы на письме. Первую сказку датируют концом IV в. до н. э. (начало правления династии Лагидов). Главным ее сюжетом являются поиски Хаемуасом магической книги Тота. Герой находит ее в гробнице царевича Неферкапта (Неферкаптаха), который жил в древние времена. Хаемуас забирает книгу Тота вопреки предостережениям духа жены царевича, который предупреждает жреца о том, что царевич и вся его семья погибли из-за этой книги, некогда обнаруженной им на дне моря, что такая же гибель ждет Хаемуаса. Жрец не придает значения этому предупреждению, и скоро несчастья начинают преследовать его. Он влюбился в красавицу Табубу, жрицу богини Баст, и настолько потерял голову, что отдал ей все свое имущество. Табуба же требует, чтобы он убил собственных детей, ибо они могут отнять у нее эти богатства. Ослепленный страстью, Хаемуас соглашается… и вдруг просыпается. Все случившееся оказалось лишь кошмаром, но настолько реальным, что герой наконец-то осознал опасность магической книги, взятой им в гробнице. Когда он возвращается в Мемфис, фараон советует вернуть книгу в гробницу Неферкапта, что Хаемуас и делает. Тогда дух царевича просит разыскать в Коптосе гробницу его жены и сына и похоронить их мумии рядом с ним. Мемфисский жрец исполняет эту просьбу умершего.

Вторая сказка о Хаемуасе была записана позже, в начале эпохи римского владычества. Она повествует о том, как у Хаемуаса родился особый сын: о его рождении возвещает таинственный голос, сообщающий герою, что у его жены родится младенец, который будет совершать удивительные чудеса (архетип «чудесного младенца», связанный с особой вестью о рождении этого младенца – с «благовещением»; подобная парадигматическая схема не раз фигурирует в Библии, как в Ветхом, так и в Новом Завете). Мальчик, которого назвали Са-Осирисом, с детства обнаруживает уникальные способности: в школе он через короткое время превосходит знаниями своего учителя-писца, а затем в Доме Жизни при храме Пта в Мемфисе, совсем еще юный, соперничает с херихебами фараона. (М. А. Коростовцев отмечает сходство этого сюжета с эпизодом в Евангелии от Луки, в котором рассказывается о том, как двенадцатилетний Иисус, взятый родителями в Иерусалим на большой праздник, потерялся, а затем Мария и Иосиф обнаружили его сидящим у стены Иерусалимского Храма и толкующим Тору (Закон) так мудро, что мудрецы-толкователи, слушавшие его, были чрезвычайно поражены его познаниями; см. Лук 2:40–47. Кроме того, этот сюжет развернуто изложен в апокрифическом «Евангелии от Фомы».)[188] Наконец наступает такой момент, когда маленький, но уже обладающий знаниями величайшего мага и мудреца Са-Осирис берет своего отца за руку и попадает вместе с ним в загробный мир, где Осирис производит суд над умершими. Рядом с великим богом Хаемуас видит знакомого человека, облаченного в тончайшие одежды, и узнает в нем бедняка, убогие похороны которого он наблюдал. В то же время в человеке, подвергающемся страшному наказанию, он узнает богача, пышные похороны которого он также видел. Са-Осирис объясняет отцу, что на загробном суде человеку воздается в зависимости от их поведения на земле.

Таким образом, сказка иллюстрирует идеи 125-й главы «Книги мертвых», но с большим акцентированием примата этического начала. Возможно, здесь можно говорить об определенной эволюции взглядов египтян, но вряд ли – о влиянии этой сказки на христианство или о том, что евангельская притча о бедном Лазаре, воскрешенном Иисусом, «восходит в конечном итоге к демотической сказке», как полагает М. А. Коростовцев[189]. С большой натяжкой можно выводить нравственные ценности христианства из египетской культуры: для этого у христианства была своя почва – древнееврейская (иудейская) культура, из которой оно выросло, тексты иудейского Священного Писания – Танаха (Ветхого Завета). Более того, в эпоху поздней античности можно скорее говорить о влиянии иудаизма и распространяющегося христианства на ценности языческого мира, особенно в эллинизированном Египте, особенно в Александрии – родине выдающегося иудейско-греческого мыслителя Филона Александрийского, впервые соединившего классическую эллинскую философию (платонизм) с классическим иудейским монотеизмом (этот синтез оказал большое влияние на становление раннего христианства).

В демотической литературе представлены и произведения, насыщенные бытовыми реалистическими деталями и не включающие в себя никаких фантастических или сказочных элементов, как «Рассказ Синухе» или «Путешествие Унуамона». Это, например, большая по размерам история жреческой семьи из города Таюджи – «Повесть о Петеисе», записанная на папирусе «Райландс (Райлендз) IX» из библиотеки Дж. Райландса в Манчестере. На папирусе длиной в 45 м рассказано о страданиях праведного жреца Петеисе, из-за козней своих врагов, других жрецов, попавшего в тюрьму. Когда же он вышел из тюрьмы, враги попытались его убить и сожгли его дом. Собственно, история начинается с того, что Петеисе, уже пожилой жрец, прошедший через многие испытания, пишет прошение начальству на 9-й год правления персидского царя Дария о восстановлении его в сане и имущественных правах. Как выясняется из прошения Петеисе, все, что произошло с ним, – продолжение старинной вражды между его родом и другими жрецами, начавшейся еще во времена его прадеда, также Петеисе, бывшего жрецом Амона при царе Псамметихе I, а затем продолжившейся во времена его деда, Ессемтау, и отца – также Петеисе, сопровождавшего Псамметиха II в его поездке в Сирию. Таким образом, в форме прошения герой пишет грустную повесть своей жизни, историю своей семьи на протяжении жизни нескольких поколений.

Совершенно новым для египетской литературы стал жанр басни, причем в эзоповском ее варианте (с животными в качестве героев). Он зафиксирован в большом мифологическом повествовании, сохранившемся в так называемом Лейденском папирусе, датируемом I–II вв. н. э. Однако египтологи предполагают, что повествование, равно как и вкрапленные в него басенные сюжеты, созданы гораздо раньше, в начале демотического периода, а некоторые восходят к эпохе Рамессидов. Лейденский папирус повествует о приключениях «Ока Ра» – Тефнут, любимой дочери Ра, принявшей облик кошки (в более древних версиях мифа – львицы) и отправившейся в Нубию (Эфиопию), в результате чего в Египте началась страшная засуха.

Исследователи обратили внимание, что басня о льве и мыши, в которой мышь, благодарная льву за то, что он даровал ей жизнь, помогает ему спастись, когда он сам попал в сети, очень похожа на соответствующую басню Эзопа. Как и у Эзопа, каждая басня Лейденского папируса завершается моралью, разъясняющей ее суть. В связи с этим перед учеными встал вопрос о соотношении египетской и греческой басни, об их возможном влиянии друг на друга. Учитывая более раннее происхождение некоторых египетских басен, нежели время жизни Эзопа (как известно, не бывшего греком), М. А. Коростовцев считает, что «более вероятно предположение, что басня проникла в Грецию из Египта или же что и у греческой, и у египетской басни был общий источник»[190]. Более вероятным кажется последнее: как показали археологические находки в Месопотамии и исследования шумерской культуры и литературы, басня в эзоповском ее варианте родилась еще в 3-м тыс. до н. э. у шумеров, многие басенные сюжеты пришли, по видимому, и в Египет, и к Эзопу именно отсюда[191].