Андрей Воронцов - Неизвестная история русского народа. Тайна Графенштайнской надписи Страница 41

Думаю, примерно так же запомнилось и название «Киев». Что же касается спора Нестора с неназванными в ПВЛ оппонентами, то почему бы князю Кию и перевоз не организовать, и в Царьград не сходить?

С другой стороны, именно в том, что название «Киев» закрепилось за перевозом и за городом, я вижу свидетельство того, что Киев в качестве города существовал без перерыва вплоть до времен Аскольдовых, иначе бы появились другие претенденты на закрепление их имен в качестве топонимов.

Вольный воздух степей и лесов Восточной Европы, вероятно, довольно быстро заставил вспомнить ушедших из Норика венедов-славян те далекие баснословные времена, когда их предки завоевали почти всю Европу и часть Азии. А если всё же они забыли, то им было кому напомнить, ведь в «Сарматии», по словам Густынского летописца, их ждали «свои», то есть местные склавены и анты: «… славяне, снявшись с подунайской стороны, пошли на север, то есть в Сарматию, к своим, где ныне Русская земля есть». Склавенов же и антов готский историк VI в. Иордан изображает как весьма воинственные племена: «За грехи наши анты и славяне свирепствуют повсеместно».

Сохранилось не много свидетельств о жизни восточных славян VI–VIII вв., но кое-какие, и довольно яркие, всё-таки имеются. Вот, например, фрагменты из «Стратегикона», трактата о военном искусстве, автором которого считают византийского императора Маврикия (582–602 гг.):

«Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения, [при переходе их] из одного места в другое охраняют в случае надобности, так что если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел [какой- либо] ущерб, принимавший его раньше начинает войну [против виновного], считая долгом чести отомстить за чужеземца. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая [срок рабства] определенным временем, предлагают им выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси, или остаться там [где они находятся] на положении свободных и друзей. У них большое количество разнообразного скота и плодов земных, лежащих в кучах, в особенности проса и пшеницы.

Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считают смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь.

Они селятся в лесах у неудобопроходимых рек, болот и озер, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что и естественно, опасностей. Необходимые для них вещи они зарывают в тайниках, ничем лишним открыто не владеют и ведут жизнь бродячую. Сражаться со своими врагами они любят в местах, поросших густым лесом, на теснинах, на обрывах; с выгодой для себя пользуются [засадами], внезапными атаками, хитростями, и днем и ночью, изобретая много [разнообразных] способов. Опытны они также и в переправе через реки, превосходя в этом отношении всех людей. Мужественно выдерживают они пребывание в воде, так что часто некоторые из числа оставшихся дома, будучи застигнуты внезапным нападением, погружаются в пучину вод. При этом они держат во рту специально изготовленные большие выдолбленные внутри камыши, доходящие до поверхности воды, асами, лежа навзничь на дне [реки], дышат с помощью их; и это они могут проделывать в течение многих часов, так что совершенно нельзя догадаться об их [присутствии]. А если случится, что камыши бывают видны снаружи, то неопытные люди считают их за растущие в воде. Лица же, знакомые [с этой уловкой] и распознающие камыш по его обрезу и [занимаемому им] положению, пронзают камышами глотки [лежащих] или вырывают камыши и тем заставляют [лежащих] вынырнуть из воды, так как они уже не в состоянии оставаться дальше в воде.

Каждый вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но трудно переносимые [с места на место]. Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом, сильно действующим, если раненый не примет раньше противоядия или [не воспользуется] другими вспомогательными средствами, известными опытным врачам, или тотчас же не обрежет кругом место ранения, чтобы яд не распространился по остальной части тела.

Не имея над собою главы и враждуя друг с другом, они не признают военного строя, неспособны сражаться в правильной битве, показываться на открытых и ровных местах. Если и случится, что они отважились идти на бой, то они во время его с криком слегка продвигаются вперед все вместе, и если противники не выдержат их крика и дрогнут, то они сильно наступают; в противном случае обращаются в бегство, не спеша померяться с силами неприятелей в рукопашной [схватке]. Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться. Часто несомую добычу они бросают как бы под влиянием замешательства и бегут в леса, затем, когда наступающие бросаются на добычу, они без труда поднимаются и наносят неприятелю вред. Всё это они мастера делать разнообразными придумываемыми ими способами с целью заманить противника»

Однако славяне быстро учились и «правильным боевым действиям», — не исключено, что под влиянием прибывших нориков, которым доводилось некогда сражаться в рекрутировавших их армиях завоевателей Норика.

«На третьем году по смерти императора Юстина, – свидетельствовал в VI в. автор «Церковной истории» Иоанн Эфесский, – двинулся проклятый народ славян, который прошел через всю Элладу… Взял множество городов, крепостей; сжег, ограбил и покорил страну, сел в ней властно и без страха, как в своей собственной, и на протяжении четырех лет, пока император был занят персидской войной и отправил свои войска на Восток, вся страна была отдана на произвол славянам. Они опустошают, жгут и грабят… Они стали богатыми, имеют золото и серебро, табуны лошадей и много оружия. Они научились вести войну лучше римлян…»

«Не другие нашей землей, а мы чужой привыкли владеть» – так говорил, по словам византийца Менандра Протектора, славянский вождь Даврит.

ЯВЛЕНИЕ РУСИ

Существование в Киевской Руси мощного в военном отношении государства еще до появления в Новгороде Рюрика придумали вовсе не антинорманисты в споре с норманистами, – этот факт точно зафиксирован таким важным свидетелем, как византийский патриарх Фотий (820–891). Рюрик появился в 862 г., а вот что говорил Фотий о событиях 860 г., когда войска русов осадили Константинополь в отместку за убийство в Константинополе русских должников-заложников, в своих «Беседах по случаю нашествия россов» (изданных у нас впервые в 1864 г.):

«Народ, ничем не заявивший себя, народ, считаемый наравне с рабами, неименитый, но приобретший славу со времени похода к нам; незначительный, но получивший значение, смиренный и бедный, но достигший высоты блистательной и наживший богатство несметное, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочевой, гордый оружием, не имеющий стражи (внутренней), неукоризненный, без военного искусства, так грозно, так мгновенно, как морская волна, нахлынул на пределы наши…»

Впечатляет описанная Фотием картина появления русских кораблей на рейде Константинополя, напоминающая прибытие ахейских кораблей к берегам Трои в «Илиаде»:

«Помните тот час, несносный и горький, когда в виду нашем плыли варварские корабли, навевавшие что-то свирепое, и дикое и убийственное?

Когда это море, утихнув, трепетно расстилало хребет свой, соделывая плавание их приятным и тихим, а на нас воздымало шумящие волны брани? Когда они проходили перед городом и угрожали ему, простерши свои мечи?»

Здесь, в этой беседе, четко обозначена патриархом Фотием та веха, когда уже не имя славян, а имена «русский» («рус, росс»), «Русь» загремели на всю Европу: «Народ… неименитый, но приобретший славу со времени похода к нам; незначительный, но получивший значение» и т. д. Мы не раз уже отмечали на страницах этой книги, что этнонимы с изменяющимся корнем «рус/рос» – рысичи, россы, расена, этруски, рутены, реты, россомоны, роксоланы, роксаны, руги, русы, пруссы, — древнейшие у венедов, а не только у славян. Версий о том, почему самоназвание «русь», «руськый» стало в IX в. главным среди других восточнославянских этнонимов (даже поляки вплоть до середины XVI в. пользовались им как родственным), много, и один их обзор занял бы целую главу. Но, в сущности, большинство этих версий развивают предположения, высказанные еще Иннокентием (Гизелем) в «Синопсисе»: