Виталий Рожков - Метафорическая художественная картина мира А. и Б. Стругацких (на материале романа «Трудно быть богом») Страница 42

Можно констатировать, что грязь относится к внутреннему миру человека, его душе и воплощает в себе все отрицательное, что несет серость. Актуализируются смыслы «высокая вероятность потери высоких моральных качеств, опасность этого», «безнравственный, бесчестный», «чрезвычайная трудность обретения высоких нравственных качеств», «арканарское общество — собрание нечистот, воплощение безнравственности», «распространение грязи, влияние на это пассивности, бездействия людей».

2.5 Концептуальный слой «Идеология». «Серое слово и серое дело»

Лексема серый в тексте реализует как общеязыковые, так и индивидуальные, авторские смыслы. Важнейшим текстовым смыслом является смысл «идеология», вершинный смысл, в формировании которого участвуют все концептуальные слои текстового концепта «Серый, серость». Рассмотрим формирование этого смысла.

Он не знает, что такое СЕРЫЙ ТЕРРОР, и когда я говорю ему о ФАШИЗМЕ, о СЕРЫХ ШТУРМОВИКАХ, об АКТИВИЗАЦИИ МЕЩАНСТВА, он воспринимает это как эмоциональные выражения.

Происходит наведение смысла «идеология» через отсылку к фашизму и к любому другому тоталитарному режиму, причем идеология оказывается тесно связанной с агрессией — террор, штурмовики, фашизм. Выражал уверенность в победе СЕРОГО ДЕЛА. Всем сердцем предан СЕРОМУ СЛОВУ и СЕРОМУ ДЕЛУ. Лексема слово во втором контексте выступает в значении «идея», MAC: «3. мысленный образ чего-нибудь, понятие о чем-нибудь», это значение соотносится только с одним из значений лексемы слово: «7. Мнение, вывод (часто о достижениях в какой-н. области)», значение лексемы дело в этом контексте можно трактовать как «поступок, реализация идеи», MAC: «8. То же, что поступок». Таким образом, формируется текстовое значение «идеология»: «система взглядов, идей, характеризующих какую-нибудь социальную группу, класс, политическую партию, общество» (MAC). Эти СЕРЫЕ ЛЮДИ, СТОЯЩИЕ У ВЛАСТИ, вынуждены открывать дорогу всему, что так ненавистно ВЛАСТОЛЮБИВЫМ ТУПИЦАМ И НЕВЕЖДАМ, реализуется комплекс признаков «идеология», «противодействие прогрессу», «глупость», «бескультурье». За полуотворенной ставней на втором этаже мелькнуло ПОМЕРТВЕВШЕЕ ОТ УЖАСА толстое лицо — должно быть, одного из тех лавочников, что еще три дня назад за кружкой пива ВОСТОРЖЕННО ОРАЛИ: «Ура дону Рэбе!» и С НАСЛАЖДЕНИЕМ СЛУШАЛИ ГРРУМ, ГРРУМ, ГРРУМ ПОДКОВАННЫХ САПОГ ПО МОСТОВЫМ. Эх, СЕРОСТЬ, СЕРОСТЬ. В этом контексте реализуется труднорасчленимый комплекс признаков, среди которых, возможно, «недальновидность», «приверженность принятой идеологии», «трусость».

Как можно видеть, реализуемые смыслы нередко передаются в комплексе, причем авторские смыслы накладываются на узуальные «посредственность», «малокультурность, необразованность», при этом зачастую этот комплекс признаков труднорасчленим, поскольку ключевые лексемы «обрастают» смыслом в контексте всей романа.

В формировании этого смысла участвует, как нам кажется, концептуальный признак «образ жизни» концепта «Серость» (см. гл. 2), этот признак служит основой для формирования этого смысла. Некоторые контексты напрямую отсылают нас к фашизму.

Кроме контекстов, представленных выше, в тексте есть отсылка к идеологии, которая, кстати, относится к цветовым обозначениям: История коричневого капитана Эрнста Рема готова была повториться. Кроме того, в прологе и эпилоге есть взаимосвязанные фрагменты, в которых тоже упоминается фашизм: пролог (герой идет по шоссе под запрещающим движение знаком, «кирпичом») — Тошка, что там было, под знаком? Взорванный мост, — ответил Антон. — И скелет фашиста, прикованный цепями к пулемету; эпилог — Я теперь часто вспоминаю это шоссе, — сказал Пашка. — Будто есть какая-то связь… Шоссе было анизотропное, как история. Назад идти нельзя. А он <Антон-Румата — В.Р.> пошел. И наткнулся на прикованный скелет. Идеологический компонент лексического значения актуализируется и в следующем контексте: Они не знали, что в этом мире СТРАШНЫХ ПРИЗРАКОВ ПРОШЛОГО они <гонимые, «книгочеи»> являются единственной реальностью будущего. Страшные призраки прошлого — это тоталитарные режимы 20 века.

Лексемы, формирующие этот смысл, можно условно разделить на несколько групп. В первой группе лексема серый употребляется в прямом, номинативном значении. Это лексемы, создающие фон, на котором развиваются смыслы, связанные с семантикой серости (серый рассвет, серые глаза, серая бородка у арканарцев и т. д.). Вторая группа — это лексемы с метонимическим значением «цвет формы у офицеров и солдат-штурмовиков» и лексемы и сочетания типа серое руководство, совмещающие метонимическое и метафорическое значение. Третья группа — лексемы, в которых не актуализируется сема «идеология», однако нужно учитывать, что наведение этой семы происходит с первых же страниц романа, и это накладывает отпечаток на все последующие употребления лексем серый, серость; в этих контекстах актуализируются семы из узуального значения, а также наводятся метафорические окказиональные смыслы, в первую очередь сема «агрессия» и «образ жизни», например, Дон Рэба сознательно натравливает на ученых всю серость в королевстве; натравить — «травя, побудить к преследованию, к нападению; побудить к враждебным действиям кого-н.», возникает устойчивая ассоциация с псовой охотой, поскольку в тексте большое количество зооморфизмов. В четвертой группе — лексемы, непосредственно реализующие смысл «идеология», это например, серое слово и серое дело.

Лексемы из всех групп употребляются одновременно, и именно так создается и актуализируется значение «идеология» у лексем серый, серость. Идеология — это система взглядов, принятых в обществе, а предметом изображения в тексте служит именно общество, в котором можно слышать отзвуки не такого далекого прошлого и некоторые признаки современного авторам общества. В силу этого все остальные смыслы текста группируются вокруг этого ядерного смысла.

Закономерно здесь задаться вопросом: почему А. и Б. Стругацкие для обозначения идеологии выбрали именно серость, ведь для обозначения фашизма есть свой цвет, обусловленный исторически — коричневый. Впрочем, для обозначения представителей идеологии в каждой фашистской стране существовал свой цвет, по цвету формы: в Германии — коричневый, по цвету рубашек СД, в руководстве которого как раз и был Эрнст Рем, в Италии — черный, на юге Франции — синие рубашки маршала Питена. Заметим, что А. и Б. Стругацкие используют, по-видимому, тот же прием: называют цвет идеологии по цвету формы ее представителей, однако они идут дальше, вспомним серое слово и серое дело. Во-первых, А. и Б. Стругацким не важна какая-то отдельная идеология и фашизм здесь важен, поскольку это одна из возможных тоталитарных идеологий. В «Комментариях к пройденному» Бориса Стругацкого есть одно интересное замечание: «По совету И. А. Ефремова мы переименовали министра охраны короны в дона Рэбу (раньше он был у нас дон Рэбия — анаграмма слишком уж незамысловатая, по мнению Ивана Антоновича)» [Стругацкие 2001б: 694]); во-вторых, А. и Б. Стругацкие — художники слова, поэтому они используют богатый ассоциативный потенциал цвета, такого потенциала практически нет у слова коричневый; в-третьих, ассоциативный потенциал цвета позволяет реализовать одну из важнейших авторских задач — показать становление идеологии, конечным результатом которой является нечто, выросшее из тупости, заурядности, необразованности и весьма близкое фашизму. Хотя отсылку к фашизму не стоит понимать буквально, в современной авторам действительности проявлялись многие черты тоталитарного общества, что выразилось и в имени главного антигероя — дона Рэбы.

Критики отмечают, что Стругацкие сконструировали образ «фантастического средневековья» из трех групп элементов: а) почерпнутых из наших знаний о действительном средневековье (бытовые подробности, рыцарские законы, стилизация речи под архаику, некоторые черты склада ума персонажей, политическое устройство арканарского королевства); б) явных анахронизмов, почерпнутых из истории гитлеровской Германии (напр., «серые штурмовики»), которые затрудняли бы легкое понимание анахронизмов следующей группы, — по вполне понятным причинам; в) явных анахронизмов, отражающих современность.

В. Кайтох считает, что культурный советский читатель не имел ни малейших трудностей с обнаружением в арканарских событиях аллегорий судьбы российской и советской интеллигенции, массово уничтожаемой во времена правления Сталина или же подвергающейся различным преследованиям в современную авторам эпоху. Читатель именно культурный, ибо иной мог и не знать ничего об этих делах. Если же знал и аллюзии прочел — в монологе Руматы о роли интеллигенции имел возможность обнаружить попытку анализа исторической роли сталинизма в его отношении к интеллигенции и прямое предостережение о том, чем мог бы кончиться для СССР рецидив, что конечно же имело значение в то время. Такой читатель получал также духовное наслаждение при прочтении многочисленных колкостей.