Галина Синило - История мировой литературы. Древний Ближний Восток Страница 55

И все же Дильмун – страна, где встает Уту – солнце, мыслилась шумерами и как остров недосягаемого блаженства. Не случайно ведь там обитали только боги, и лишь однажды, лишь для одного смертного (для того, кто пережил потоп) было сделано исключение. Какая же роль отводилась смертным в мире, который пытались упорядочить и объяснить шумерские мыслители и поэты? В чем видели они предназначение человека?

Миф о сотворении человека и сказания о бедствиях людей

Шумерская литература сохранила для нас два мифа о сотворении человека. Текст одного из них дошел на двух идентичных табличках, одна из которых, обнаруженная в Ниппуре, находится ныне в Музее Пенсильванского университета в Филадельфии, а другая – в Лувре. Поэма, условно названная «Энки и Нинмах», была реконструирована С. Н. Крамером в 1944 г., хотя текст ее по-прежнему полон пробелов, очень поврежден и остается трудным для понимания[341].

Поэма, название которой по первой строке звучит в переводе В. К. Афанасьевой как «От начала начал, от дней сотворения мира…» [42] (собственно, эта строка и дала название всей антологии шумерской поэзии на русском языке), открывается воспоминанием о зарождении мира и появлении богов, а также описанием трудностей, ко торые испытывали последние после создания и упорядочения мира: ведь нужно было поддерживать этот порядок, обрабатывать землю, следить за животными, добывать себе пищу, а это было для богов чрезвычайно трудно:

От начала начал, от дней сотворения мира,От начала начал, от ночей сотворения мира,От начала начал, от годов сотворения мира,Когда установили Судьбы,Когда Ануннаки-боги родились[342],Когда богини в брак вступили,Когда богинь в земле и небе распределили,Когда богини, сойдясь с богами,затяжелели, дали рожденье,Тогда боги из-за пищи, пропитания ради, трудиться стали.Старшие боги верховодить стали,Младшие боги корзины на плечи взвалили.Боги реки, каналы рыли, под надзором насыпали землю.Боги страдали тяжко, на жизнь свою роптали. [42]

Следует заметить, что шумерское выражение «взвалить на плечи корзины» означает черную неблагодарную работу; ее-то и пришлось выполнять богам, особенно младшим. Это доводит их почти до отчаянья («В голос боги заголосили, с горькими воплями зарыдали» [42]), но единственный, на чью помощь они уповают, – бог мудрости Энки – тем временем крепко спит в своей водяной бездне. Тогда его мать Намму, воплощение первородной бездны («Намму-праматерь, прародительница, всех великих богов она созидательница» [42]), будит его и сообщает о жалобах богов:

Ты лежишь, ты спишь, со своего ложа ты не встаешь,А боги, твои творенья, слезно о смягчении доли молят.Встань же, сын мой, со своего ложа, поднимись, покажи своюискусность и мудрость,Создай нечто, что богов заменит,пусть оставят свои корзины! [42]

И тогда Энки, предавшись глубокому размышлению, задумал сотворить из глины человека, чтобы возложить на него бремя черной работы («корзины») богов. Важно, что сотворению предшествует замысел и некий образ, который создает в своем разуме и сердце Энки (возникает ассоциация с библейским «по образу и подобию Божьему»; этот момент акцентирует В. К. Афанасьева в своей реконструкции и в комментариях[343]):

Он, Великий Премудрый Разум, он, вещий заклинатель,Он задумал то, что из женского выйдет лона.Энки все силы свои собрал, разум свой всемерно расширил.Энки образ себе подобный в сердце своемразуменьем создал.Своей матери Намму так он молвит:«Мать моя! Создание, что сотворишь ты,оно воистину существует.[344]Когда замешаешь ты глины из самой сердцевины Абзу,Подобно женскому лону затяжелеет глина.Ты сотворишь это созданье.Нинмах помощницей твоею да станет.Богини Нинимма, Шузиана, Нинмада, Нинбара,Нинмуг, Шаршагаба, Нингуна,Вокруг тебя они да встанут,когда ты будешь давать рожденье.Мать моя, когда судьбу ему ты назначишь,Нинмах корзины на него да возложит.Род человечий да будет создан». [43]

Таким образом, Энки принадлежит генеральный замысел, но воплощают его в жизнь женские божества – Намму, Нинмах и ассистирующие им семь богинь-помощниц. Они лепят человека из глины, дают ему вкусить хлеб и определяют его судьбу. Благодарные боги произносят хвалу премудрому Энки:

О владыка, Обширный Разум, кто мудростью тебе равен?Государь великий Энки, кто повторить твои деянья сможет?Словно отец родимый, ты присуждаешь Сути,ты сам – великие эти Сути. [43]

Далее текст принимает форму явной пародии на только что состоявшийся акт творения (такие пародийные и комические черты свойственны амбивалентным первобытным культам). Устав от трудов, Энки и Нинмах устраивают пир и, достаточно захмелев, решают вступить в творческое соревнование (одна из целей поэмы, как ясно из ее финала, – утвердить превосходство Энки как бога-творца над богиней Нинмах). На сей раз они сотворяют всяческие отклонения от нормы и предлагают друг другу завершить свой труд. Так, Нинмах первым сотворила человека со слабыми руками, которые он не может согнуть, вторым – полуслепого, который «щурил очи», третьим – человека с червеобразной ногой (или червеподобного человека), четвертым – человека, который не мог выпускать семя (или мочу); пятое ее творение представляло собой бесплодную женщину, а шестое – существо, лишенное пола. Энки дает им вкусить хлеба и с легкостью определяет их судьбы: первого назначает царским стражем, второго наделяет искусством пения, третьего делает серебряных дел мастером, четвертого излечивает. По поводу же двух последних сказано:

Пятая женщина была – та, кто родить не может, —вот кого она сотворила.Энки, на женщину взглянув, на ту, кто родить не может,Определил ее судьбу – в женский дом ткачихою ее устроил.Шестое – оно не имело мужского корня,оно не имело женского лона, —вот кого она сотворила.Энки, взглянув на существо, что не имело мужского корня,что не имело женского лона…Слугою дворцовым его сделал, такую судьбу ему назначил. [44–45]

Затем наступает очередь Энки, и он сотворяет сначала женщину, пригодную для деторождения (в чем трудность определения ее судьбы, непонятно, ибо здесь значительная часть текста разрушена), а затем – нечто абсолютно аморфное, немощное духом и телом, некую жалкую пародию на человека:

А второй, Умуль, – «мой день далек[345]» – голова его былаСлаба, глаза его были слабы, шея его была слаба,Жизнь дрожала, трепетала.…Руки, голова трясутся, поднести ко рту хлеба он не может,его спина была слаба;Его плечи дрожат, его ноги дрожат, по ровному местуходить он не может, —вот кого он сотворил! [45]Энки обращается к Нинмах, которая должна определить судьбу сотворенного им существа:Тем, кого ты создавала, я определил им судьбы,я придумал для них пропитанье.Теперь ты тому, кого я сотворил, определи ему судьбу,Придумай для него пропитанье. [45]

Как ни пытается Нинмах дать вкусить странному существу хлеб жизни, у нее ничего не получается: существо ни на что не способно, оно не умеет даже разговаривать. Таким образом, Энки выигрывает соревнование.

Интересное новое прочтение этого эпизода предложила американская ислледовательница А. Килмер: Энки создал не беспомощного урода, но младенца, пока еще не приспособленного к жизни. Тем самым он гениально решил вопрос последующего рождения людей, которых уже не нужно будет лепить из глины[346]. Подтрунивая над возмущенной Нинмах, которой кажется, что ловкий бог ее обманул, Энки предлагает богине принять этого Умуля в лоно и родить его. Так или иначе, но все равно победителем оказывается Энки, и поэма завершается похвалой ему:

Нинмах не соперница владыке великому Энки.О отец Энки, хвала тебе хороша! [47]

Второй вариант мифа о сотворении человека входит составной частью в произведение, имеющее форму диалога-спора между богиней скота Лахар и богиней зерна Ашнан («Скот и Зерно», или, по первой строке: «На Горе Небес и Земли…»). В зачине поэмы рассказывается о том, как «на Земле Первоздания божьей», «на Холме Священном» [74] были сотворены Лахар-Овца и Ашнан-Зерно, чтобы Ануннаки могли вкушать их дары – есть вкусную пищу и одеваться в одежды. Однако Ануннаки не знали, как пользоваться этими дарами, пока не был сотворен человек:

И вот, чтобы следить за их превосходными овчарнями,Человек получил дыхание жизни.[347]

В новой редакции своего перевода В. К. Афанасьева передала эти строки следующим образом: «Священных загонов эта сладость – // Человечеству для поддержания жизни» [75]. Согласно пояснению исследовательницы, она попыталась передать два смысла: и то, что человек должен следить за овчарнями ради Ануннаков, которые «изобилие Овцы и Зерна… // Вкушают и не наполняются», «Молоко загонов священных… // Выпивают и не наполняются» [74–75], и то, что овчарни должны послужить самому человеку – помочь ему жить полноценной жизнью[348]. Действительно, в поэме показано восхождение человечества от дикости к цивилизации. Ведь первоначально люди влачили жалкое животное существование: