Людмила Зубова - Языки современной поэзии Страница 55

В поэме «Больная Р. Хронический склерофимоз. Широкоформатное многофигурное полотно во вкусе Ильи Глазунова»[435] сознание предстает нелокализованным пространством бытия, когда «язык заплетается». Гибридным словом склерофимоз (склероз + фимоз) Строчков объединяет название старческого ослабления памяти с обозначением анатомического дефекта мальчиков и тем самым, пародийно следуя Фрейду, ментальную сферу с сексуальной.

Очень вероятно, что слово фимоз — перевернутое мифоз, предварительно образованное автором, но не проявленное в тексте. В комментарии к одной из публикаций поэмы Строчков пишет:

Больная Р. — это мы. И здесь не только чудовищная мифологизированность сознания. Сами мифы — дрянной эрзац, расползающийся под руками.

Автор показывает замусоренность сознания неточными цитатами из полузабытых источников, именами-сигналами. К фразеологическим импульсам текстообразования добавляются многочисленные фонетические. В абсурдном хаотическом смешении всех слов и явлений, когда поток сознания направляется внешними признаками сходства слов, изображается ситуация болезненного бреда:

И в белоснежных хлопковых поляхтам, под Москвой, ну, в общем, в Елисейских,на берегу своих пустынных думон вспомнил жизнь: как не было ее.

Он думал о Царевиче: о том,как он в гробу видал свою невестухрустальном и таких же башмачках,тойсть тапочках, свою Синедрильону,тойсть Золушку, тойсть это, Белоснежку,тойсть спящую, тойсть мертвую царевну,то есть мертвецки спящую ее,и как семь гномов, тойсть богатырей,посланцы из шестнадцати республик,то есть пятнадцати, ну, в общем, отовсюду,достойнейшие из перьдовиков —ударники, шахтеры, хлеборобы —рыдая, ей поставили по свечке,семь звездочек, от слез шестилучёвыхи медяки на очи положилис пятикопеечной, тойсть это, пятиглавой,то есть пятиконечною звездой,и тихо пели стёб да стёб кругом,тойсть спесь да спесь, тойсть степь да степь, а дальшетам был вопрос, мол, путь далек ли, жид?а дальше он забыл слова, но помнил,что жид замерз, ругаясь как ямщик,тойсть кучер, то есть, как его, извозчик,и там, в полях, почуя смертный часи возносясь душою в Агасферы,он ощутил себя как бы французомпод Бонапартом, то есть под Москвой,хотя, скорей, под немцем: все же идиш…хотя, конечно, идиш не иврит,жид не ямщик, а ядрица не гречка,тойсть не гречанка, в смысле, он не греки не совал руки в Березину,и грех, тойсть Гракх, тойсть, Враг, ну, то есть, это,ну, РИК, тойсть Рок, тойсть рак его за рукутам не хватал, но все же был изряднос «Ячменным колосом», ну, то есть, ну, с колоссомРаковским, тоже рухнувшим, когдав тех Елисейских, хлопчики, полях,где некогда он был на поле, онтам замерзал и хрипло матерился,и путал «dreck» и «merde» и «govno»,и затихал, как спящая царевна,лежащая мошонкой в янтаре,тойсть хрустале, тойсть мейссенском фарфоре,ну, баккара, в суровых тех полях,ну, Марсовых, то есть Ходынских, то естьв полях чудес, в стране соцреализмаказарменного; и рыдал Царевич,природный гастроном и астронавт,безродный космонавт и замполитиз рода и колена Эль-Ессеев,с которых и пошли в народ, в полянародники и чернопередельцы,тойсть черносотенцы, ну, в общем, разночинцы,разумные и добрые, и вечновсе сеявшие: все у них из руквалилось в рот, то есть в народ, в поляФилипповские, где известный комики булочник, ну, в общем, Де Фюнес,с такой замысловатой головой,то есть богатой замыслами в смысле,с изюминкой, но не без тараканов,упек национальный колобок,охранником-амбалом заметенныйпо скрёбаным уже пустым генсекам,замешанным на деле о сметане,где жарен был карась-идеалист<…>[436]

Поэма длинная, ее цитирование трудно прекратить, так как все слова первой строки, многократно отзываются на протяжении текста, организуя исторические, литературные, сказочные, песенные и т. д. темы и образы (см. анализ некоторых словесных ассоциаций: Константинова, 1996; Суховей, 1997).

По наблюдению А. Э. Скворцова, в поэме Строчкова «Больная Р.»

никакого единого субъекта речи за этой чудовищной полифонией нет и быть не может. Говорит за себя коллективное бессознательное, которое понятно каждому, принадлежит всем понемногу и никому в отдельности.

С. Л. Константинова предположила, что поэма Строчкова интертекстуально связана с книгой Д. Мережковского «Больная Россия» и со стихотворением М. Кузмина «Конец второго тома»[437].

Остановлюсь только на одном каламбуре, выходящем далеко за пределы комического приема: на переразложении строки Путь далек лежит из песни про замерзающего ямщика. В контексте поэмы переделка песенной строчки пародирует антисемитские реплики на тему эмиграции. И то, что мотив отъезда обнаруживает интонационную связь с национальной русской песней, которая превратилась в застольную, вносит в эту пародию лирический и трагический мотив: люди, отлучаемые от русской культуры, изображаются как носители именно этой культуры — со всей тоской, содержащейся в песне. Переключение с русской темы на еврейскую, направляемое неожиданным созвучием со словом лежит, предваряется указанием на две поведенческие модели социального и языкового сопротивления идеологическому диктату: стёб и спесь. Эти переиначивания слова степь следуют за упоминанием советского символа — пятиконечной звезды.

На фонетическом сходстве слов построено следующее стихотворение, содержание которого складывается как бы из оговорок и ослышек:

ЗАМЕТКИ ДЛЯ ПАМЯТИ

Поезжай на гнилой Запах,на испорченный Нюх съезди,загляни на Восторг Дальнийи на Ближний Восторг выглянь,присмотрись и на Крайний Зипер:где так вольно еще дышитчеловек? Да нигде, кромекак у нас, где дышать нечем.Там, где узкий народ дышит,там танцузу дышать негде,а какому обмороканцу,облегчанину и тикайцуи фигуративному ненцуни вдохнуть, ни выдохнуть нету.Да в паршивом Загавнистане,где своим-то дышать нечем,узкий дышит полною грудьюпод просторным бронежилетом.Весь он ихний выдышит воздух —задохнутся тогда бушмены.И тогда-то наш воин-унтер —националист поздоровуворотится в родную хату,где на узкой печи широкойтак привычно дышать нечем,и тогда вдохнет всею грудьюароматный вакуум узкий,углекислый воздух овчизны.

Есть у нас, нас-то, ящих узких,величайшая наша тайна —цианальная наша гордость:наша кровь хлорофиллом богата;где мы дышим — там нам и воздух,где нам светит — там фотосинтез[438].

Гибридное словообразование типа танцузу, обмороканцу, облегчанину (контаминация, междусловное наложение, «скорнение», по В. Хлебникову)[439] относится к самым распространенным приемам создания комического эффекта, используется и в художественных текстах, и в бытовой речи, и в публицистике, так как в большинстве случаев гибридные слова оценочны. В стихотворении Строчкова они похожи на прозвища.

Оговорки и ослышки провоцируются в тексте множественными ассоциативными связями слова: фонетическими, словообразовательными, фразеологическими, семантическими. Все эти связи Строчков делает актуальными одновременно. Случайное звуковое сходство (запад — запах, юг — нюх, восток — восторг и т. п.) он превращает в неслучайное, усиливая его ассоциациями слов по привычной сочетаемости, активизируя синонимы, антонимы, слова общей тематической группы. Так, сначала сочетание гнилой Запах пародирует клише гнилой Запад из советской пропагандистской брани, буквализируя эпитет, а в следующей строке появляется сочетание испорченный Нюх — не только по созвучию со словом юг, но и потому, что слова запах и нюх относятся к одному семантическому полю обоняния, и потому, что гнилое — это испорченное, и потому, что такое восприятие Запада представляется результатом «испорченного нюха». По мнению Суховей, сочетание испорченный нюх «связано с нравами, царящими на Юге, курортах». Но в стихотворении юг ассоциируется больше с военными действиями, чем с курортами[440]. Направленность производности взаимообратима. В одних случаях первичны фонетические подобия, в других — ассоциации по общности лексико-семантических групп, словообразовательным элементам и моделям, по сочетаемости. Оксюморон где на узкой печи широкой явно порожден созвучием узкий — русский, а переименование русских в «узких» основано не только на этом фонетическом сходстве, но и на столкновении с концептом широкой русской души, что поддерживается словообразовательными связями слова душа (Там, где узкий народ дышит).