Галина - [email protected] - Пациент Страница 6

Я вздохнул и, оставив Грега предаваться сладким грезам о предстоящем свидании, приступил к работе. Так, сначала нужно взять у Инги папки с историями болезни.

Но когда я подошел к столу медсестер, то кроме Инги обнаружил там еще и Эльзу. А я-то думал, что она уже ушла! Надеюсь, что идею об автографе Гарри Поттера она уже забыла. Иногда эта немка бывает на редкость упорна. Ладно, потерплю.

Инга что-то шепнула, и Эльза исчезла. Чувство облегчения, которое я испытал, вызвало мимолетную улыбку моей медсестры. Ведь как хорошо она меня изучила, диву даюсь!

— Мисс Грулл, добрый вечер.

— Добрый вечер, доктор Лонгботтом.

Инга улыбнулась, и я почувствовал, как поднялось мое настроение. Я открыл журнал наблюдений — Грег ничего важного не записал. Его наблюдения уместились на половинке страницы. Пока я их читаю, наблюдаю за Ингой. Как она уверена в себе, какие у нее точные размеренные движения. Я мог бы стоять здесь очень долго, жаль, что Грег был так лаконичен, и записи быстро кончились.

Что ж, пора начинать обход — меня ведь ждут больные. Забрал папки с историями болезней и пошел привычным маршрутом.

Анита Смит находится в подавленном настроении. Бодрится. На вопрос: «Как дела?» ответила, что все в порядке. Как будто я не вижу, что она лжет. Подожду денек, если и правда все в порядке — я увижу.

У мистера Вилля опять неритмичное сердцебиение. Уже второй день. Может, он переживает из-за того, что его никто не навещает? Что у него с родными? Нужно бы попросить Ингу — пусть узнает все, что можно, о семейных делах нашего больного.

Дальше две пустые палаты ожидают своих следующих обитателей. Пусть ждут подольше. Я буду только рад!

В последней палате на «пятой авеню», как обычно, все тихо. Привычные, холодные, чужие лица. Никаких чувств, никаких эмоций. Мама, папа, где вы? Как вернуть вас?

Мне кажется, что в этой палате тишина звенит… Нужно сменить микстуру в капельнице. Инга, конечно, все приготовила, но я медлю. Страшно нарушить неподвижность этой комнаты. Особенно трудно сделать первый шаг… Нужно подойти к кроватям. Пора, пора начинать последний цикл лечения… А потом? Что делать потом? Хорошо советовать: не делай ошибок. А что делать?

После посещения этой палаты мне всегда хочется на улицу. Туда, где много людей, где много шума, где много движения, где чувствуется жизнь. Туда, где нет места несчастьям, изуродованным душам, жертвам Упивающихся Смертью. В шумной толпе никому нет дела до меня, никому я ничего не должен, никто от меня ничего не ждет.

Но сегодня посещением палаты родителей обход не был закончен. Еще нужно было зайти в бокс возле кабинета начальника. Посмотреть, как себя чувствует тот Упивающийся Смертью. И кто скажет, что несправедливо требовать око за око, душу за душу?

Я проскочил мимо кресла возле дверей. В нем, кажется, кто-то сидит. Но это неважно. Важно то, что я сейчас увижу. Есть справедливость на этом свете или нет?

При неярком свете одинокой лампочки я еще издали увидел, что здесь все обстоит совсем иначе — этот пациент тоже лежит с закрытыми глазами, и на этом заканчивается его сходство с теми двумя. Здесь душа никуда не ушла. Она только дремлет, караулит. Вот разбужу его, и он будет таким, каким был всегда: бессердечным и несправедливым. Как я раньше этого не замечал: у него же Круциус должен хорошо получаться! Он ведь тоже, наверное, авроров пытал… или убивал.

Чьих родителей Ты разума лишил? Кого Ты сиротой оставил? Кто из-за Тебя никогда не мог дозваться своей мамы? Тебе никогда не мешал спать крик:

— Мама, где ты? Когда ты вернешься? Мама!!!

Не буду я его сегодня будить… Не могу его видеть… Не могу его лечить… Надо отказаться… Должен же доктор Клиффорд меня понять? Что у нас, других медиков нет!

Ноги сами вынесли меня в коридор. Если я опять Инге ничего не скажу, будет странно.

— Мисс Грулл, я буду в ординаторской. Пациенту из бокса повторите все процедуры по вчерашним назначениям, позже все, что нужно, я впишу в журнал.

Сейчас мне было трудно смотреть даже на Ингу… Только закончив свое распоряжение, я поднял на нее глаза… А она опустила свои… Неужели она понимает, что я чувствую? Кажется, она живет с отцом… А тогда не должна она меня так… понимать… Да и не нужно мне этого.

Я ворвался в комнату и с досадой захлопнуд за собой дверь.

Когда-то давно я бы все отдал за сочувствие, за то, чтобы кто-нибудь разделил со мной горе. А сейчас я уже привык. Привык я! Привык…

За окном угасал день, уходил в никуда. Начинающиеся сумерки медленно гасили яркие краски и резкие звуки. И мое возбуждение, мое возмущение несправедливостью судьбы незаметно угасало.

Я давно привык прятать ото всех маленького мальчика, который ждет свою маму. Он появляется по ночам. Днем обычно много дел, а ночью не перед кем притворяться, что все в порядке. Ночью нет ничего, кроме одиночества, кроме пустоты там, где должна быть любовь.

А если бы я встретил того человека, который отнял у меня родителей? Что бы я ему сказал? Или что сделал? Потребовал, чтобы он отдал свою жизнь за их жизнь? Око за око, душа за душу, как я только что хотел потребовать от Снейпа? Если бы можно было это сделать: вернуть то, что было сломано, уничтожено, убито!

Тихо открылась дверь палаты — на пороге стояла Инга. Ее грустные глаза все понимали: как мне тяжело, как мне нужна помощь.

— Инга, — я то ли позвал, то ли всхлипнул.

На мой призыв в замершей девушке словно что-то отозвалось. Что было причиной этого подарка, мне не хотелось знать, но я с радостью погрузился в тепло женских рук.

— Невилл, бедный мой. Не горюй. Вот увидишь — все будет хорошо.

Под тихий шепот уходило напряжение, я растворялся в шорохах затихшей больницы…

Но вдруг Инга напряглась и отодвинулась от меня. Она быстро отвернулась, и я понял, что минута слабости слишком затянулась.

Инга поставила разогреваться чайник. Она методично готовила чай: доставала чашки, вынула из шкафчика сахарницу. На столе появился большой пирог.

Я тоже пришел в себя и бодро удивился:

— По какому поводу пиршество?

Инга в это время ополаскивала кипятком заварной чайничек и ничего мне не ответила. Она разрезала пирог, налила чай в чашки и только после этого подняла на меня задумчивые глаза.

— Доктор Лонгботтом, у меня есть хорошая новость. Меня, кажется, приняли в медицинский институт.

От неожиданности я плюхнулся на стул. Инга невесело усмехнулась и села напротив.

— Вы меня даже не поздравите?

Я никак не мог справиться с этой новостью. И моя сердечная улыбка была насквозь фальшивой.

— Инга, поздравляю. Скоро будет на одного хорошего врача больше?

И на одну хорошую медсестру меньше.

Не нужно этого добавлять! Я машинально взял что-то со стола и положил в рот. Кажется, это было печенье. Я не могу притворяться счастливым. Да и нужно ли?

— Спасибо, доктор.

Как я привык к этому спокойному лицу. Оно всегда мне придавало уверенности. Я знал, проводя любые проверки, вводя новые способы лечения — ой, как громко сказано! — могу быть уверен в тщательности и аккуратности всей подготовки, сделанной моей помощницей. Я знал, что приду в наше отделение, и все будет хорошо, так, как и должно быть. Для этого нужно только посмотреть на Ингу. И как же теперь я без нее обойдусь? Я не могу, вернее, не хочу. Вот именно, в этом все дело. Я просто не хочу с ней расставаться!

Я закрыл глаза… Нужно понять… Конечно, все верно: Инга способна на большее, чем ставить капельницы, поить лекарствами и делать уколы. А я не прав.

Снова взглянул на затихшую девушку и уже гораздо искренней повторил:

— Поздравляю, мисс Грулл. Я уверен, что из вас получится прекрасный колдомедик.

Под ее пристальным взглядом я попытался объяснить свою первую реакцию:

— Должен признать, что мне очень не хочется лишаться такого помощника. Но это не важно. Учитесь, только не специализируйтесь в хирургии, — я попытался улыбнуться, — почему-то все хирурги, которые попадались мне в жизни, были здоровыми мужиками с волосатыми руками.

Когда я поднес к губам чашку, напиток показался на редкость горьким. А каким был на вкус пирог, я не заметил совсем. В тишине мы пили чай… Долго… А потом Инга заговорила.

— Я и сама не хочу быть хирургом, но это мечта моего отца. Он очень хочет говорить своим знакомым, что хирургия у нас семейное увлечение. В память моего деда… Тот в свое время был очень хорошим хирургом.

Я удивленно нахмурился: отец у Инги работает на почте. Что-то делает там с совами.

Уголки губ Инги дрогнули:

— Конечно, вы правы — отец у меня ветеринар. Он любит своих птиц и вполне доволен жизнью. Но пару раз на службе он лечил переломы. Один раз у своего напарника, когда тот свалился, спускаясь из совятни. Поэтому хирургия — это его хобби.